ЦЕЛЛОФАНОВОЕ ОКНО

Автор: Роман Шиян Глава 1. Запах неизвестности
Осень зрела пёстрой листвой, отрешённо смотрела на всё серым небом, бросалась ветром, язвила дождём и полностью выражала мой подростковый характер, наполненный бессодержательным, но громким максимализмом.
Я возвращался со школы домой, информационно изнасилованный требовательными учителями. Не хотелось ни о чём думать, в голове не было ни единой мысли. Меня заполняло желание от всего отречься и смотреть в угол. Дорога домой казалась бесконечной. Плетясь по алее, в тот день я встретил своих друзей и приятелей, облепивших одну из лавочек. О чём-то увлечённо рассказывал Рыжий, бесшабашный и находчивый пацан:
– …лез по лестнице.
– А сам двери царапал, – дополнил Гусь, усмехаясь.
– Мне, в натуре, показалось, что там лестница. Вокруг стены, а вверху свет.
Я пытался понять, о чём идёт речь. Может он рассказывает о своём сне?…
– Кулёк выкинул хуй знает куда, шумахер хренов, – подначивал Гусь.
– Да ладно, не грузи, всё равно пора было сваливать, – отмахнулся Рыжий.
Остальные смеялись, слушая.
– Чё, не врубаешься? – ехидно спросил меня Борт, всегда строящий из себя крутого.
– Нет, а чё за прикол?
На меня все обратили внимание. В лицах прятался смех, будто надо мной намеревались подшутить.
– Хочешь попробовать? – спросил с хитрой улыбкой Рыжий. Видя полную мою растерянность, он, не дождавшись ответа, уверено произнёс. – Пошли.
Всей толпой мы направились в сторону гаражей, где обычно молодёжь прятала свои секреты. Во мне смешались два противоположных чувства – любопытство и страх, пульсирующие в висках. Внутренне я весь трясся в предвкушении чего-то неизведанного. Догадывался, что это не водка и, тем более, не сигареты. Такое мне не раз предлагали – я категорически отказывался.

Мои родители с самого младенчества строго предупреждали, что сигареты и водка – вещи вредные и бесполезные.
Отец, сидя за столом после работы, объяснял:
– Ещё в армии я попробовал эту дрянь, и с тех пор не могу бросить. Так что лучше и не пробовать. Потом будешь кашлять, вонять дымом. Не стоит, сынок, – закончил отец, выпив залпом вторую рюмку. Сморщился, занюхивая хлебом, отправляя в рот вилку с салатом из помидоров.
– А водка ещё хуже, сынок, – продолжила мама добрым, убеждающим голосом. – Видишь, как он скорчился, – бросила она неодобрительный взгляд на отца. Отец усмехнулся в усы, затем серьёзно сказал:
– Да, сынок. Она горькая.
– А почему ты пьёшь? – сидя на маленькой скамейке, я тихо произнёс вопрос, запутавшись в противоречии.
– Ну, как тебе сказать? Сначала она горькая, а потом становится сладкой. Сначала от неё балдёж, а потом очень сильно болит голова, – отец состроил гримасу неудовольствия.
Примерно в шесть лет я убедился, что спиртное действительно горькое, когда родители пытались заставить мою сестру выпить немного шампанского за успешное окончание школы. Благородно показывая пример, я с отвращением выпил предложенные родителями грамм 10, и закусил конфетой. С трудом выветривая дыханием пары спирта, я ощущал отвратительный вкус шампанского. Но всё же улыбался, чувствуя себя героем.
Так периодический едкий запах дыма от выкуренной отцом сигареты и горечь первой принятой на грудь рюмки, не заставили меня сомневаться в правдивости родительских слов. Но…

Объятия трёх стен гаражей надёжно ограждали от взглядов взрослых. Четвёртая граница находилась в метре от незаконченного куба. Всего в тайном месте собралось человек пять, включая меня. Рыжий осторожно, но проворно, достал целлофановый пакет с какой-то тряпкой внутри:
– Смотри, – поучительно шёпотом произнёс он, взяв горлышко пакета в кулак и, прижав ко рту, начал интенсивно дышать. Через секунду протянул пакет мне:
– Дыши!
Я последовал примеру – в нос пыхнул резкий, но приятный, запах бензина. Мне было не по себе, совестливо, но я сделал вид, что всё хорошо. Поочерёдно меня спрашивали:
– Ну, как? Глюки есть? Прёт?
– Кружится, – пробормотал я. – Всё белое.
Все напряжённо наблюдали за мной.
– Дай мне, – сдавленно от нетерпения произнёс Борт. Я осторожно отдал. Он жадно стал вдыхать пары.
На самом деле я ничего не почувствовал: голова не кружилась, всё вокруг видел отчётливо. Но признаться в этом – значило оказаться в дураках и не стать приобщённым к таинству – не быть равным. С другой стороны мне всё же хотелось остаться чистым для самого себя – ради внутреннего спокойствия
Сказав, что мне пора домой, вышел из «обетованного рая» уже другим человеком. Человеком, узнавшим о существовании другой жизни. Вернувшись домой, я всячески старался вести себя как ни в чём не бывало, пытаясь думал о чём-то постороннем. Ночью анализировал поступок: «Ничего страшного не случится, если я попробую раз или два. В любом случае я должен познать это».

Глава 2. 15 секунд чуда
Следующий день начался обыденно. Высидев подряд все три урока (больше не намечалось – учительница взяла больничный), я пошёл в беседку, где собиралась покурить «элита» школы. Домой идти не хотелось. Рыжий рассказывал очередной анекдот – было весело. Кто-то играл в карты под деньги, остроумно матерясь. Покурив в укромном месте, пришли девчата, смеясь над собственными шутками. Начался дешёвый флирт. Мне стало скучно от бессмысленной игры слов. Я сел на лавку и отстранённо стал рассматривать оплёванные деревянные полы, смятые бычки сигарет, собственную изношенную обувь, сопоставляя свои знания, полученные на уроках, с заданиями, которые мне предстояло решить дома. Прозвенел звонок – все начали расходиться. Я поднял голову – звучали обрывки фраз уходящих. Рыжий докуривал сигарету. Заметив, что я никуда не собираюсь, он, бросив окурок, пригласил меня жестом руки, сказав:
– Пойдём, пыхнем.
Я с удовольствием пошёл за ним, думая, что сегодня не буду кривить душой и постараюсь полностью погрузиться в неизведанный мир.
Мы зашли в уличный туалет. Я закрыл дверь на крючок. К насыщенной вони кала и мочи яростно примешивалось ожидание чуда.
Достав из-под куртки пакет с тряпкой, пропитанной бензином, Рыжий передал его мне:
– Вдыхай глубоко.
Я начал дышать, рассматривая грязный мокрый пол и исписанные матерными словами стены. Спустя некоторое время мне стало жарко, в голову ударил мощный прилив крови, в висках приятно и бешено застучало сердце. К привычным окружающим звукам примешивался волнообразный циклический шум, охватывающий ватным гипнозом. Во рту возник будоражащий электрический вкус, будто прикасаешься языком к контактам 9-вольтовой батарейки. Я медленно поднял голову и увидел сквозь окошко туалета на самой вершине тополя полуголую ветку. В тот же момент возникло ощущение, словно я падаю с высокой скалы в пропасть, наполнившись громадным объёмом эйфорического всеобъемлющего страха не перед смертью, а перед растворяющим в пространстве безграничным полётом. Мой взгляд невероятно близко приблизился к ветке дерева. Теперь я мог разглядеть каждый листок, каждый изгиб. Самопроизвольно перестал дышать, наслаждаясь новыми яркими переживаниями. Рука с пакетом медленно опустилась на колено. Рыжий ловко вынул из моей кисти кулёк, и сам принялся нюхать бензин. Около минуты я сидел неподвижно, стараясь запомнить все физиологические изменения моего тела.
Когда действие бензина прошло, я начал нервничать, воображая, что кто-то из педагогического коллектива уже подозревает, что мы нюхаем. Мне казалось, что я сижу в туалете около часа, — очень подозрительно. На самом деле прошло не больше 10 минут.
– Пойдём, хватит уже, – канючил я.
– Щас, подожди, – не отрываясь от кулька, бурчал Рыжий.
«Я весь провонял бензином, – думал я в страхе. – Что я скажу родителям?»
– Давай, Рыжий, сворачивай, – настаивал я.
– Да не понтуйся ты!..
– Слышь, долго уже пыхаем – ломиться начнут!
– Кто?! Хуй с тобой, пошли.
Рыжий с недовольством аккуратно и ловко спрятал кулёк в куртку, и мы вышли на улицу.
– На, закуси, – протянул мне яблоко. – Перебьёшь запах.
Я откусил и несколько успокоился. Чувствуя усталость и лёгкий голод, я отправился домой.
Мама встретила меня с некоторым удивлением:
– Так рано? Что мало уроков было?
– Нет, Ольга Николаевна заболела.
– Чем?
– Не знаю.
Мама прошла на кухню и продолжила задавать стандартные вопросы:
– Как прошли уроки?
– Нормально. Ничего интересного.
Сев за кухонный стол, я облегчённо облокотился на стену. Вся эта банальность меня усыпляла.
– Отчего ты такой сонный? – заметила мама. – Вроде бы и не учился.
– Наверно, не выспался, – сказал бодро, заметив обеспокоенный взгляд. – Пойду – посплю малость.
– А обед?
– Потом, мам. Пускай остынет.
Упав на кровать, я быстро заснул.
Проснувшись, с удовольствием подумал, что мама не почувствовала запаха бензина. Впрочем, в случае чего можно было придумать кучу отговорок… Однако вся проблема в том, что я не умею врать. Мысль, возникшая после пробуждения, породила цепную реакцию – тут же вспыхнули токсические воспоминания, порождая желание повторить содеянное. Минут пять я пропускал через себя пережитое днём, затем поднялся и пошёл на кухню, ощущая голод. За столом увидел ужинающего отца, вернувшегося с работы, и сидящую напротив маму. Они о чём-то говорили.
– Ну, что, соня, как дела? – спросил меня отец, увидев моё помятое лицо.
– Да ничего. Лермонтова изучали, синусы рисовали.
– Ну и как, всё понял?
– В целом, да. Надо только немного повторить.
– Ладно, садись, юный Ломоносов. Кушать хочешь?
Я кивнул, почёсывая глаз.
– Садись. Мать, накладывай.
– Что-то он мне сегодня не нравится, – отметила мама, накладывая мне борщ с мясом.
– А что такое? – спросил отец.
– Да, вялый он какой-то.
Я полностью погрузился в процесс поглощения борща.
– Ничего страшного, осень – погода сонливая, – объяснил отец. – Я сам такой. Смотри, как рубает, аж за ушами трещит!
Вечером, закрывшись в спальне, чтобы не отвлекал шум телевизора, я как обычно выполнял домашнее задание. Параллельно во мне бродили мысли и ощущения недавних событий. Было трудно сосредоточиться на уроках: хотелось полностью и бесконечно заменить обычное состояние организма эйфорией. До эксцесса реальный мир виделся мне обесцвеченным, нудным, представлялся системой бесконечно повторяющихся обязанностей, событий, ритуалов. Я проживал день за днём по инерции, без каких-либо основательных устремлений. По сути, я существовал. И мой интерес к наукам объяснялся лишь эгоцентричным желанием быть первым. Но токсические пары вдруг волшебным образом окрасили моё поблёкшее мироощущение.
«День прошёл нормально, – подумал я, укладываясь спать. – Но надо избегать встреч с родителями сразу после этого. А всё-таки, как это интересно! Какой кайф! Да и сексуальные мысли почти не беспокоят. Мой имидж растёт. Всё довольно хорошо складывается!».
Наполнившись оптимизмом, я легко уснул.

Глава 3. Апофеоз
Последние шесть дней проходили в ореоле непомерной страсти к бензину. В компании, где я общался, все разговоры так или иначе сводились к обсуждению своих токсикологических переживаниях. От непосвящённых всё тщательно скрывалось. Постепенно выработался определённый сленг. Например, «поймать глюк» значило увидеть галлюцинацию, «пыхать» – дышать бензином, «приход» обозначал состояние резкого изменения сознания, сопровождаемое приливом энергии, эйфорией. Девки, музыка, анекдоты, игры – всё заменил бензин. Каждый с неподдельным интересом рассказывал свои ощущения и образы, вкладывая в них индивидуальный смысл. Слушающие перебивали друг друга от переизбытка восторженных эмоций.
У меня же до той поры галлюцинаций не было. Мне объясняли, что я рано заканчиваю дышать. Принцип был простым. Но у меня не хватало смелости – я боялся. Страх перед неизведанным останавливал.
Мы каждый вечер встречались в одном и том же потаённом месте – заброшенной подворотне. Сначала двое шли сливать бензин у какого-нибудь автомобиля, стоявшего на обочине. Первый стоял настороже, а второй, намотав на палку тряпку, засовывал её в бак. Всё происходило довольно быстро. Затем уединялись и, поочерёдно пуская по кругу целлофановый кулёк, добивались появления патологических видений. Те, у кого не было в данный момент кулька, внимательно следили за погружёнными в онейроидное состояние, в котором бред и реальность неразличимы.
Обычно у вдыхающего взгляд становился стеклянным, направленным в одну точку, на внешние раздражители реакция снижалась. Через 20-30 секунд дыхание останавливалось, проявлялись спонтанные движения и мимика. Произносились отдельные ни с чем несвязанные слова. Иногда под действием бензина начинался несдерживаемый кратковременный приступ глупого смеха. Как правило, всё, что человек делал наяву, соответствовало тому, что происходило с ним в галлюцинации.
Со стороны мне было смешно и интересно наблюдать за происходящим. Страх медленно, но верно, исчезал из моего сознания. Я становился более раскованным и общительным в компании. После взрыва ощущений наступало душевное спокойствие, умиротворённость. Я витал некоторое время в легко рождающихся мечтах бредово-романтичного характера. Говорить было лень, хотелось спать и кушать.
Решив узнать, в чём заключается механизм воздействия бензина на организм человека, я принялся читать в библиотеке соответствующие книжки. Ни раз сталкиваясь с проявлением моей многогранной любознательности, библиотекарь не обратила внимания на вдруг возникший интерес к специфической литературе.
«Глубокие повреждения головного мозга, лёгких, печени, почек. Систематическое употребление бензина приводит к слабоумию…» – писалось в книгах. Все прочитанные предупреждения не произвели на меня особого впечатления. Мне думалось, что к моему молодому организму, способному к регенерации, все перечисленные последствия не относятся. «В мозге у каждого человека есть около 80% запасных нейронов, заменяющих при необходимости испорченные», опроверг я интеллектуальную деградацию, а остальное посчитал простыми «страшилками» для впечатлительных и наивных подростков. И, самое главное, мой оптимистический взгляд на социальную проблему подкреплялся прекрасным самочувствием, хотя я уже в течение четырёх дней подряд токсикоманил. Правда, сеансы всегда были кратковременны – я не достигал появления галлюцинаций. Чтобы вызвать делирий, нужно было минуты две непрерывно вдыхать бензин. В моей кампании желающих испытать новые ощущения было много, поэтому я спешил отдать кулёк другим. К тому же примерно в середине полного сеанса наступает кратковременный спазм лёгких, и дышать становится очень трудно. Если всё же удаётся перешагнуть это препятствие, то секунд через 20 возникает галлюцинация. Я ещё не был готов заглянуть в своё подсознание: мешали страх и физиологический дискомфорт.
Жизнь шла легко, как по маслу. Все трудности проходили стороной: бесконечный поток заданий, скучные монологи учителей, чтение многостраничных классических произведений… То, что раньше заставляло меня из кожи вон лезть ради хорошей оценки, потеряло значимость. Родители превратились в соседей: «доброе утро – спокойной ночи», вопросы – односложные ответы. Мучило лишь ожидание снова, как можно быстрей, оказаться в пространстве, отгороженном гаражными стенами, и пережить эйфорический сеанс.
На седьмой вечер я всё-таки решил увидеть галлюцинацию и бросить нюхать, так как стал замечать в себе признаки слабоумия.
Шёл урок алгебры. Учительница объясняла новую тему. Я силился уловить ход её мысли, но смысл темы проходил сквозь моё сознание, как нож сквозь масло. Такого отупения мне ещё никогда не приходилось испытывать.
Вечер – где-то в закоулке между гаражами. Я сидел на корточках, опёршись спиной о стену, и дышал. Рыжий и Гусь в это время спорили, кто будет нюхать следующим. Всё повторялось, как и в первый раз, но с меньшей остротой: жар, тахикардия и эйфория ¬– толерантность. И вот наступил момент, когда мои лёгкие охватил спазм, дыхание сильно затруднилось. Мне с трудом удалось преодолеть возникшее состояние. Тело расслабилось, всё затуманилось – покрылось белой пеленой, дыхание остановилось, и я почувствовал, что начинаю падать.
– Эй, чувак, не падай, – послышалось снаружи.
Внутри, в бесконечной белизне, на троне восседал Бог, отображённый графикой. Он был без лица. Громогласный голос произнёс:
– Зачем ты это делаешь?
Мной овладел мысленный ступор. Я понимал смысл фразы, но сам не мог родить хоть какую-нибудь мысль, чтобы поддерживать диалог.
– Не делай больше этого.
Белизна сменилась безграничным глазом, похожим на распухшее вечернее солнце.
– Ну, ты чего? Держись! – послышался голос снаружи.
Я очнулся.
– Что видел? – спросил Рыжий.
Я тихо произнёс:
– Бога, — и медленно, будто под гипнозом, стал рассказывать о своей галлюцинации.
Вечером того же дня я наложил вето на токсикоманию. Правда, и года не прошло, как я его нарушил.
Глава 4. Психоз
Бросить своё пагубное увлечение оказалось довольно трудно. Всё последующее время, вплоть до августа, я не вдыхал пары бензина, но внутренне мной снова и снова переживались все испытанные токсические моменты. Мне пришлось временно отстраниться от компании, чтобы лишний раз не соблазняться. Тем не менее, настало лето, друзья разъехались по курортным местам, дачам, рыбалкам и прочим, а я остался практически один из членов закрытого общества. И в августе я сорвался.
Всему виной безделие. Родители уехали на дачу, а я остался дома, чтобы якобы выполнить задание на лето.
Тишина квартиры раздражала. Я включил музыку и подумал о бензине. Порыскав в кладовке, нашёл бутылку с характерным запахом, припасённую родителями в качестве растворителя. Невероятной радостью наполнились мои нервы в предвкушении эйфории.
Выйдя на балкон и отлив немного бензина в кулёк, я поспешно отнёс бутылку на место, опасаясь, что забуду про неё.
Несравнимый ни с чем аромат паров наполнил мой мозг восхищением от всего, что происходило вокруг меня: созерцание старого, потрескавшегося линолеума, будничный шум улицы, небо в перьях облаков… Описание подобных ощущений есть в рассказе Булгакова «Морфий», когда главный герой впервые пробует кокаин. В тот момент у меня перехватило дыхание, лёгкие будто наполнились раскалённым паром, в висках яростно застучало сердце – ещё несколько секунд и токсический сон завладел моим сознанием…
…Я превратился в зрение, в бестелесную сущность. Пространство, в котором пребывало моё самосознание, походило на монотонный зелённый космос. Ничего не происходило, помимо нарастающего страха остаться там навсегда. Обрывком ускользающей и хрупкой мысли я понял, что время остановилось. Весь мой разум стремительно поглощал клаустрофобический страх от осознания невозможности что-либо изменить…
Внезапное возвращение. Я сидел на балконе, уставившись в фанерный шкаф, держа в руке лежавший на полу кулёк с маслянистой жидкостью. Взглянул на часы – прошло всего лишь пять минут. Пять минут, растянувшиеся до вечности! Я был шокирован метаморфозой времени, однако, не насытившись в полной мере новыми впечатлениями, продолжил нюхать бензин, надеясь на что-то более позитивное.
…Абсолютно чёрное пространство. Я бестелесно проплываю сквозь чьи-то захлопывающиеся предо мной челюсти. Теперь во мне – интерес, я путешествую. Но челюсти становятся всё меньше и меньше и проходить сквозь такие «врата» становится опаснее и опаснее. Но боли не чувствую и понимаю, что это фикция. Наконец, я вижу вблизи щёлкающие зубы кролика, и они тут же исчезают. В бездонной черноте, подобно солнцу, зиждется череп, пронзённый кривой стрелой, символизирующей электричество. Я ощущаю во рту вкус тока…
Пол. Моя голова упёрлась в каменистую стенку балкона. Кулёк – в ногах. Несколько секунд я находился в лёгком ступоре. Потом принялся осторожно жевать язык, пытаясь насладиться вкусом электричества. Но время постепенно стёрло ощущения. Меня пронизывали апатия и лёгкий голод. Я встал, шатаясь, точно выпивший, поднял кулёк и бездумно выбросил за балкон. Возвратился в зал и упал в кресло. Хотелось спать и одновременно думать. Попытался расшифровать свои галлюцинации. «Это – предупреждения», возникла догадка. На часах – начало первого. Родители могли приехать и в любую секунду и поздним вечером. Рисковать не стал. Взял с полки учебник по геометрии за будущий класс. Мне всегда хотелось заранее знать материал по предмету. Таким образом, я легко усваивал «новое» на уроках и без труда получал положительные оценки. Но тогда учебник показался для меня зашифрованной книгой: я почти ничего не понял из первой темы. «Токсическое действие пройдёт, и всё будет нормально», подумал я и пошёл спать. Весь последующий день практически не разговаривал с родителями. На вопрос отца: «Чем занимался?», ответил, что вникал в геометрию и смотрел новости.
После пережитого значимость времени была близка к нулю. Мир был похож на пыль, паутину и шипение расстроенного телевизора. Я ждал, когда мои родители снова уедут на дачу, и я опять вдохну живительные пары бензина. И этот день настал. Со мной остались лишь тишина и волшебство.
Иногда я люблю одиночество. Возможно, это объясняется желанием побыть самим собой, возвысить, таким образом, себя, управляя в воображении миром, а не оставаться придатком бессмысленных обязанностей и поведенческих игр. Когда я нахожусь среди людей, мне, порой, кажется, что они наблюдают за моими действиями, ставят мне оценки, принуждают играть по их правилам. В одиночестве есть что-то космическое, духовно расширяющее, нет лжи.
Вдох-выдох, вдох-выдох… И снова 15 секунд пребывания в нейронном раю.
…Синее насыщенное бесконечное небо. Опустив взгляд, я увидел перед собой колышущиеся камыши, почувствовал свежий приятный запах речной воды. Вдруг справа из камышей появился заяц с головою бабы-яги. Это существо медленно прыгало вдоль камышей по грязной дороге. Посреди пути, повернувшись ко мне, неизвестное создание произнёсло неповторимые звуки и поскакало дальше, пока не исчезло с поля зрения. Очнувшись, я, переполненный красотой галлюцинации, долго смотрел в небо, испытывая нечто схожее с катарсисом.
Ночью я подумал, что моё увлечение слишком затянулось и пора бы покончить с привычкой. До 1 сентября оставалось чуть больше недели – надо было приводить мозги в порядок. «Ты обязан быть выше других, – говорило во мне честолюбие. – Второстепенные роли – удел слабых». Звучало веско, но на второй чаше весов восседало любопытство. «Как банален этот мир! Сплошная серость. А ты – Бог. Сотворили в голове рай. Узнай, что такое истинное наслаждение». И я принял решение в последний раз заглянуть в целлофановое окно.
Утро. Обойдя комнаты, обнаружил пустоту. На кухонном столе я увидел записку: «Ушли в гости. Вернёмся к 4».
«Целый день в моём распоряжении!», обрадовался я.
Позавтракав на скорою руку, я стал лихорадочно искать бензин, но так его и не нашёл. Подумал, чем бы его заменить. В школе нюхали клей «Момент», но он быстрее разрушает мозг, а эйфорическая волна куда слабее. Поэтому я решил использовать растворитель, учитывая его сходные свойства с бензином. Порыскал в кладовке – нашёл.
Включил кассету the Prodigy “Music for jilted generation” с самого начала. Мне было интересно, как изменится содержание галлюцинаций под воздействием музыки. Где-то я читал, что мелодия стимулирует воображение.
Вышел на балкон с целлофановым кульком, налил немного растворителя, – всё как полагается.
При вдыхании растворителя эйфория отсутствовала, было лишь небольшое головокружение, раскаленное жжение в дыхательных путях и нарастающая тошнота. Я задыхался, прекращал болезненную процедуру и начинал заново. Переломный момент: рождение галлюцинации – при котором испытываешь, вероятно, что-то сходное с тем, когда вылезаешь из влагалища. Несмотря на весь дискомфорт я всё же добился рождения галлюцинации.
…Вращающаяся Земля в белом пространстве воспринималась мной как голова, по всей поверхности утыканная небоскрёбами, будто волосами. Доносящийся из реальности трэк “Their Law” делал картину мобильной и зрелищной. Возврат.
Играла пятая композиция. Меня заполняло негодование: «Где кайф? Куда я проваливаюсь?! Где время?». Хотелось большего. Мысли превратились в мыльные пузыри. Сознание, принимая решение, словно превратилось в малыша, ловящего сачком бабочек. «Надо сосредоточиться… на мысли и… воздействовать на глюк», с трудом я выстроил логическую цепочку. Звучащая в этот момент музыка как раз настраивала на философский лад: Высший Разум, рождение вселенной, роль человечества…
…Я сижу у костра, напротив – вождь племени, курящий трубку мира. Он рассказывает об истории сотворения мира. Из его речи я понял, что всё держится на противостоянии. Единство противоположностей.
Проявившись в реальности, моё сознание было переполнено скорбью всего мира. Мне было глубоко тягостно понимать, что всё основано на гибели одного и возвеличивании другого. Вечность на основе самопожирания. Мысли и чувства принимали гипертрофированные формы. Я готов был заплакать, будто умирало всё родственное мне человечество, а я не в силах был ничего изменить.
Некоторый период времени бессмысленно созерцал небо, находясь на балконе. Так прошло довольно много времени. Опустив голову, я увидел валяющуюся под ногами полупустую бутылку. Почти весь пол был залит растворителем. На меня снизошёл ступор. В голове кто-то медленно упрекал: «Смотри, что ты наделал! Быстро наведи порядок!» «Ну и что», отвечал внутренний голос. «Родители узнают, что ты – токсикоман! Ты этого хочешь?!» «А зачем?», бессмысленно произнес один из отколовшихся кусочков моего «Я». Случившееся воспринималось как обыденность. Будто я смотрю на лужу.
Кое-как придя в себя, я, найдя на балконе тряпку, начал вытирать пол, надеясь таким образом замести следы. От моих стараний весь пол пропитался растворителем, одуряющей вонью несло за километр. Не задумываясь, я выбросил за балкон тряпку, кулёк и бутылку, и вернулся в зал. Магнитофон молчал. Включил телевизор, надеясь отогнать негативное состояние. Но тщетно: слова и образы проходили сквозь голову, точно свет сквозь стекло. В комнате стоял резкий токсический запах.
Звонок в дверь. Звук повторился. «Зачем он?», спросил кто-то в моем сознании.
Медленно поднялся и отправился к двери.
– Почему ты воняешь растворителем? – спросила с порога мама.
Я замялся и, полностью не отойдя от токсических паров, неожиданно задорно сказал какую-то околесицу.
– Что?! – строго произнесла мама. – Чем ты занимался, пока нас не было?! Ну-ка, отвечай!
В моей голове всё смешалось в пластилиновую кучу, слова вдруг оказались тяжёлыми, как свинец, и их катастрофически не хватало. Я тихо мычал. В желудке становилось горячо.
– Ты нюхал растворитель?! – шёпотом и угрожающе произнесла мама. – Что будет, если отец узнает?! Как ты мог!? Ты же знаешь, что это очень вредно! Очень!!! Ещё раз узнаю – расскажу отцу!
В это время во мне вскипала смесь обиды и животной энергии, настойчиво требующие выхода. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не заорать. Но меня вдруг прорвало.
– Ну и расскажи! – взорвался я. – Давай!..
– Тише! – прошептала мама в испуге. – Соседи услышат!
– Нет! Я сам ему скажу! – кричал я, и всё моё тело трусило.
– Не вздумай! Не смей! – грозила пальцем мама. – Ты знаешь, какое больное у отца сердце!
Чувствуя, что тело перестаёт подчиняться мне, быстро прошёл в зал и сел в кресло.
– Скажу! Я не хочу, чтобы у тебя был первый ход!
– Какой ход? О чём ты говоришь?!
Я, задыхаясь и качаясь в кресле, как шизофреник, не слышал слов матери. В груди что-то горело. В этот момент из меня вырвался истерический крик на одной ноте:
– А-а-а!!!
– Больной! – услышал я слова мамы, включающей по громче радио.
Я не унимался и кричал с новой силой:
– Продайте меня на органы!!! Давайте! А-а-а!!!
Мама ушла на кухню. Я понял, что, если не постараюсь успокоить себя, то сойду с ума. Примерно через пять минут успокоился, но продолжал качаться.
Спустя некоторое время мама с лаской в голосе убеждала меня не говорить про мой проступок отцу.
– Нет! Я скажу, чтобы ты не сказала! – захлёбываясь, выкрикнул я и почувствовал нарастание приступа.
– Дурак! – уничижительно произнесла мама и ушла.
Я пытался успокоиться.
Звонок в дверь.
Мама быстро подошла к двери:
– Это – отец. Не вздумай! Слышишь!!! – шёпотом приказала она.
Вошёл отец. Он был слегка навеселе, в хорошем настроении. Мама словесно и физически старалась оградить меня от высказывания правды.
– Ну что там Белов рассказывал? – как ни в чём не бывало спросила она.
– Да ничего. Так – мелочи.
В этот момент подошёл я и уверенно произнёс сквозь скрытые угрозы матери, выраженные движением губ и жестами:
– Па, мне надо сказать тебе кое-что.
– Да, сынок, что ты хотел?
Мама рассерженно вмешалась в разговор:
– Отец устал. Дай ему отдохнуть. Пошли, Гриш.
Взяв за рукав, потянула его на кухню.
– Постой, Тань. Что ты хотел сказать?
– Па, дело в том, что я – токсикоман, – произнёс я, точно на экзамене. – Я нюхаю бензин, растворители.
Пауза. Я ждал любой реакции: мне было всё равно, я был готов.
– И давно ты этим занимаешься? – наконец спросил отец, растерянный, ошарашенный от такого признания.
– Около года… Периодически…
– А ломки?
– У меня их нет, – ответил я с улыбкой.
Отец явно был не в курсе токсикомании. Меня забавляло в тот момент осознание, что мой жизненный опыт выше моих родителей.
Мама стояла в стороне, покусывая от негодования и растерянности большой палец. Отец, мотнув головой, пошёл в коридор, расстёгивая на ходу рубашку. Вернувшись в зал, сказал:
– И что ты предлагаешь нам с тобой делать?
Я пожал плечами. В моей голове вертелось: «…разрешить, ибо неизбежно» – но сказать об этом я не решился – глупо. Отец, угадав мои мысли, рассуждал:
– Разрешить тебе продолжать нюхать мы не можем. Мы – твои родители, ты понимаешь? Привязать тебя к себе мы тоже не в состоянии… Может, ты хочешь вылечиться от этого? Мы поможем.
– Нет, токсикомания расширяет моё сознание!.. – твёрдо заявил я.
– Чушь! – перебил меня отец. – Ты что, не понимаешь, что ты гробишь себя!?
– Вить, держи себя в руках, – подошла мама. – Пойдём на кухню.
– Подожди!
Отец обратился ко мне, подавляя в себе гнев:
– Да, может быть, для тебя жизнь – ничто. Но ты ведь ещё не почувствовал вкус жизни, толком не понял что к чему. В молодости годы – шелуха, но когда тебе будет за 30, семья, дети, ты будешь ценить каждый прожитый день, потому что у тебя будет цель и смысл… Если, конечно, бросишь эту ерунду.
– Да не хочу я столько жить. Мне всё уже надоело в этом мире! – настаивал я, оправдывая свой кайф.
– Балбес! – пренебрежительно бросил отец и направился на кухню.
Уходя, сказал:
– Подумай!
Предпоследнее слово было обидно слышать. «Да что он там понимает!», и я негласно объявил голодовку.
Мама или отец приглашали меня поесть, но я как бы невзначай говорил, что не хочу, нет аппетита или что-то в этом роде. Родители оставляли мне на столе еду, когда уезжали по делам, в надежде на моё благоразумие. Но во мне кипели негодование и упрямство. В отсутствие родителей я искал бензин и всяческие его заменители. Несомненно, можно было слить источник кайфа с бака одного из припаркованных автомобилей. Но я – трус.
На третий день примерно в полдень ко мне подошёл отец и сдержанно начал:
¬¬– Ты нам объявил ультиматум – так тебя понимать?
– То есть?.. – ляпнул я, мыслями путаясь от предчувствия наказания.
– Ты объявил голодовку и таким образом хочешь, чтобы мы, твои родители, разрешили тебе нюхать всякую дрянь!? Да как ты смеешь, сосунок, ставить мне условия! Мать волнуется, а ты…! У тебя ещё на губах молоко не обсохло! Щ-щ-щ-енок!
В этот момент он подошёл ко мне вплотную и, прикусив нижнюю губу в порыве ярости, дал мне значительную пощёчину. От удара передо мной всё закружилось, и я ощутил характерный вкус собственной крови. Не заставив себя ждать, я изрыгнул нечеловеческим голосом:
– Ну, давай, убей меня, и тебя посадят в тюрьму! Давай! Ещё! Что так слабо?!
Отец наносил мне серию пощёчин. Интересно, что при этом я абсолютно не чувствовал боли, наоборот, испытывал некое удовольствие. Мне представлялось, что моя вера в расширение сознания свята и непоколебима. Вероятно, таким же образом, терпели избиения мученики, пострадавшие за свою веру.
На самом деле, трезво взирая на прошлое, моя вера – самооправдание инфантильности, мне было по кайфу уйти от ответственности, проблем, обязанностей. Я пытался возвратить детство, которое давным-давно прошло.
Услышав крики, вбежала мама, встала между отцом и мной. Отец замахнулся, но остановился, продолжая восклицать слова, низводящие меня в ничтожество.
Сидя в кресле, я сплюнул на пол кровь.
«Потрясающе!», подумал я.
– Сынок, иди в спальню, – упрашивающим тоном произнесла мама.
Я ушёл.
Зайдя в спальню, закрыл дверь, сел на кровать. Моё тело тряслось – результат шока. Отец никогда не бил меня. В детстве шлёпал, но это было вполне приемлемо. Но после случившегося он внушал мне страх. И вместе с тем я гордился своим мужеством. Не заныл, не убежал, а выстоял перед страхом. Примерно через полчаса пришла мама и стала ласково упрашивать меня съесть что-нибудь.
– Я твоя мама – волнуюсь за тебя, сынок. Поешь, не упрямься, а?
Я послушался и отправился на кухню. Передо мной всё кружилось. Достал из битком набитого едой холодильника сало и с удовольствием поел первый раз за три дня.
Следует сказать, что с начала голодовки в моём сознании зародились мысли о цынге и язве желудка вследствие отказа от пищи. Эти мысли крепли с каждым днём и, в конце концом, превратились в навязчивый страх перед возможными последствиями. Я был слишком мнительным к своему здоровью. Читая описание психических заболеваний, почти на каждой странице я находил у себя схожие симптомы.
Наевшись, пошёл купаться. Из зала доносились возгласы отца и еле слышный голос мамы. Всё было как всегда: душ, брызги воды, мыльная пена – за исключением навязчивого внутреннего диалога. В моём внутреннем «Я» образовалась какая-то личность, всячески унижающая меня. «Ты неправильно поступил. Ты постоянно совершаешь глупые ошибки. Ничтожество! Неудачник! Никчёмность!», твердила отделившаяся часть моей психики. Я не мог реально ничего противопоставить её доводам. «Личность» наседала, становясь доминантой. Я включил холодный душ и стал повторять сквозь зубы: «Заткнись». Холод постепенно растворил бред… Этот случай заставил меня всерьёз задуматься над своим психическим здоровьем.
После вышеописанного происшествия я пытался, первое время, избегать встреч с отцом. Только спустя несколько дней мои отношения с ним стали налаживаться.
Прошло около года после вышеописанного случая, но психоз чётко отпечатался в моей памяти. Казалось, он овладеет мною снова – только начни я токсикоманить. Страх лишиться навсегда рассудка был так велик, что всякие мысли о бензине воспринимались мной как извращение. Но в памяти жили и секунды блаженства. «Это из-за растворителя, — говорил я себе. – Он хуже, чем клей. Надо было затормозить. Пять-десять минут и стоп». Я опять взялся за своё… Убеждал себя, что в последний раз, без галлюцинаций, только ради ощущений… Я заметил, что вспышки эйфории всё чаще и быстрей обращались в паранойю, наваждения, кошмары. Каждый раз под действием бензина я из ангела всегда превращался в загнанную крысу.
Но первый кайф как первая любовь – возврат неизбежен не наяву, так в мыслях. Каким бы не было наказание, я в очередной раз уходил подальше от людей и начинал дышать бензином.
Первое мгновение и мир расцветает жизнью. Нет страха, страданий, унижений, боли. Сделав несколько глубоких вдохов, я тупо улыбаюсь всему, что меня окружает, выкрикиваю радостные несуразные словосочетания, междометия. Снова тянусь к пакету – ведь только там аромат звёзд. Вдыхаю всё чаще, глубже. Мне кажется, ещё немного и я навсегда пойму самое важное: Земля – это рай, вечный бесцельный восторг без объяснений, рвущееся наружу из каждой моей клетки восхищение тотальной красотой, не требующей никаких доказательств. Кажется, в таком состоянии для свершения греха нет ни одной мотивации. Зачем тратить попусту время? Но кто-то в моей голове неизменно начинает заражать безмерное счастье страхом потерять себя навсегда. Этот кто-то неустанно внушает, что скоро я растворюсь во всём, потеряю память, потом разум и в конечном итоге безвозвратно перестану понимать, что такое счастье. Жизнь потеряет смысл – смысл потеряет жизнь. Кто-то изгоняет меня из эдема. Я перестаю дышать, потому что чувствую, как в моём мозге разрастается ад.
2005-2007, 2010 г.