Городской осёл. Гл.6. Визит number 2 - продолжение.

Автор: geros Дверь подъезда, как и при входе, не оказала ни малейшего сопротивления, распахнувшись, казалось бы, даже угодливо после едва ощутимого прикосновения пальцев.

Но что это? Неужто моя психика отказала напрочь, не выдержав эмоционального натиска сегодняшнего дня? Вместо обычного московского двора с обновлённым асфальтом, слегка удивившим меня немногими минутами ранее, перед глазами предстало роскошное убранство тронного зала, определённо созданного мастерами самого высокого класса. Над головой – звёздное небо, правда, в виде росписи на высоком своде потолка, усиливающей ощущение открытого пространства в замкнутом помещении. Стены были украшены многочисленными живописными работами. В одних легко узнавались библейские сюжеты и христианские святые, в других — знаменитые герои древнего германо-скандинавского эпоса. На одной из картин, изображающей батальную сцену, неожиданно привлёк внимание один из персонажей, поражающий копьём противника. Так это же Юрок, с которым мы поднимали бокалы за победу нашего спорта не далее как вчера, если меня не вводит в очередной раз в заблужение мой незримый враг — Время!

Чуть слышная музыка почти не отвлекала внимание. Казалось, рождённая где-то в иных, недоступных нашему разуму измерениях, она доходила до меня слегка приглушённой монотонным фоном голосов тысяч людей, заполнивших зал. Сама музыка будто бы вторила человеческим голосам, и время от времени полифоническое соревнование инструментальных голосов одного произведения начинало подавляться натиском механистического арпеджио, выводящего оркестровое tutti другого произведения на апофеоз недосягаемого уровня. Hе составляло особого труда определить, что звучал шестиголосный «Ричеркар» из «Музыкального приношения» Баха, периодически сметаемый неудержимым величественным напором увертюры к «Тангейзеру» Рихарда Вагнера.

Виделось что-то знакомое в убранстве зала в сочетании с фрагментами музыки Вагнера, и память, наконец, исполнила обязанности, возложенные на неё природой: «Да это же тронный зал замка Нойшванштайн — гордости Южной Баварии!» Но почему «Тангейзер», ведь, если мне не изменяла память, сам зал был посвящён Парсифалю? Впрочем, какое мне дело до этого — совсем другие и удивительные моменты привлекли моё внимание, даже отодвинув на задний план совсем недавние абсурдные события такого, мягко говоря, суматошного дня.

Само великолепие тронного зала не так поражало воображение, как то несметное количество людей, что заполняло не столь и внушительное по размеру помещение. Число действующих лиц разворачивающегося передо мной необычайного спектакля явно не соответствовало площади сцены, им предоставленной. Да и сам контингент определённо озадачивал.

Сначала я подумал было, что меня непостижимым образом забросило в какое-то иное, но вполне определённое время. Быть может, недавний стресс как-то тому поспособствовал? И попал я на костюмированный бал, где перед каждым из приглашённых была поставлена задача изобразить какого-либо персонажа конкретного исторического периода. Но нет, создавалось впечатление, что всё не так просто. Казалось, времена в этом месте пересекались, и реальные представители разных эпох, перешагнув играючи частокол лет и столетий, как ни в чём не бывало, общались между собой. Внимательно присмотревшись к окружающим, я вдруг почувствовал словно бы озарение – в зале находились те, кто имел непосредственное отношение к формированию интеллектуального и духовного потенциала человечества. Бессмысленно перечислять всех, кого я имел честь увидеть. Достаточно сказать, что стоило лишь всплыть в памяти образу какой-либо значимой личности, как глаза почти сразу же находили его непосредственное воплощение в немыслимой толпе.

На королевском троне, которого в моём реальном мире никогда не существовало, восседал Рихард Вагнер. Но как мне подсказывало внутреннее чувство, место это он занимал не потому, что являлся самой важной персоной, а лишь потому, что замок посвящался ему и его произведениям.

Действо предо мной представлялось довольно статичным, хотя и определённая динамика в нём присутствовала. На моих глазах к Вагнеру подошёл Ницше, и между ними завязался оживлённый разговор. Не вызывало сомнений, что их связывает близкая дружба, как в те добрые времена, когда Ницше был ещё молод. Напряжённость в их отношения закралась куда позже, а тогда они легко находили взаимопонимание, как идейное, так и чисто человеческое, и о разрыве никто из них в то время не думал. В руках у Фридриха я разглядел изящные фигурки самых страшных чертей и самых прекрасных ангелов, по-видимому, те самые, что он подарил Вагнеру как-то на Рождество в Трибшене. Казалось, передо мной ровесники, несмотря на три с лишним десятилетия, разделявших их.

Как и полагается трону, находился он на возвышении в апсиде, отделённой от основной площади зала девятью ступенями из белого каррарского мрамора. Вдоль ступеней за мраморными перилами – изображения двенадцати апостолов, на своде полукруглой ниши над тронным местом – «Христос во славе» и в окружении херувимов под присмотром Святой Девы с Иоанном Крестителем. Ба, да на самих ступенях презабавнейшая тусовка, и как только я не смог сразу распознать участников! Те же апостолы наяву, но по правде говоря, не сильно схожие со своими прилизанными изображениями на стенах. Рядом с ними столь же реальный Спаситель собственной персоной в данном случае уже не во славе, зато во здравии, да ещё и рука об руку с Пророком Магометом. Их разговор благожелателен, спокоен и нетороплив. Вот бы так общались между собой их последователи в моём привычном мире! Этим же двоим определённо есть что обсуждать, причем, обсуждать не год, не два и не тысячу лет. Благо, времени у них — немеренно, точнее сказать, неизмеримо доступными нам хронометрическими средствами.

А каково окружение этой группы, явно центральной для данной части зала, просто в глазах рябит! Яркие ризы и моццеты, над которыми там и сям возвышались разноцветные митры, где шитые золотом и серебром, где украшенные драгоценными камнями, а где и просто белые. Иногда на глаза попадались темно-красные камауро, отороченные мехом, вызывая детские ассоциации с оленями, запряжёнными в сани, и лихим бородатым ездоком в подобном головном уборе. Да, в этой части зала народ явно скучковался по интересам. Без сомнения, и первый Великий инквизитор кардинал Джованни Пьетро Караффа, а в последующем Папа Павел Четвёртый, просто обязан быть здесь. Конечно же, вот и он рядом с Джордано Бруно, жестоко уничтоженным его же последовательными преемниками. И что удивительно – они вовсе не выглядели антиподами! По всей видимости, в этом месте принято решать спорные вопросы, не прибегая к кострам. На моих глазах происходило невозможное – два оппонента, будучи заочно заклятыми врагами, спокойно и критически оценивали возможность совместимости или хотя бы сосуществования постулатов естественных наук и догм теологии в едином интеллектуальном поле.

Бок о бок с кардиналом — носитель комичных чаплинских усиков на отнюдь не ангельском лике одного из реальных чудовищ нашей новейшей истории. Он с истинным вдохновением впитал и перенёс на несколько веков вперёд богатый опыт Великой Инквизиции, переиначив костры в газовые камеры и крематории для живых. И он здесь практически дома, совсем неподалёку отсюда стремительно пошла на взлёт его кровавая карьера. Обладателя оригинальных усов тоже долго искать не пришлось. Естественно, и ему нашлось место среди прочих. А недалече ещё один знатный дедушка-людоед, пожравший за свою жизнь не один миллион человеческих душ и тысячи тонн плоти. Добрые глаза и взгляд с прищуром, цепко и оценивающе ощупывающий окружающих. Кажется, вот-вот услышишь голос с трогательной картавинкой: «Ну как же так, батенька? Пора бы бросить галантерейное наивничанье! Покажем же им пример борьбы!»

Здесь же весёлая и на удивление дружная компания вождей Великой Французской Революции, им уже не нужно ничего доказывать другу другу и всему миру. Их идеи не пылятся на полках истории. Сегодня три слова, звучавшие из их уст значительно чаще других, не только владеют умами и определяют действия миллионов людей, но и стали девизом родной страны упомянутых деятелей.

По соседству с колоритной группой, на мозаичном полу за пределами апсиды, моё внимание привлёк довольно нелепый предмет, явно не вписывающийся в роскошный интерьер зала. Интересно, за каким лядом закатили сюда эту огромную бочку, к тому же и пустую? Или успели опорожнить её до моего появления, не оставив ни капли, а ведь несколько глотков мне явно не помешали бы. Но нет, всё оказалось куда более запущенным. Вместо последних капель вина из бочки периодически появлялась физиономия её постояльца, демонстрируя окружающим античный профиль. И этот туда же! Как видно, и для него темы, обсуждаемые по соседству, представляли определённый интерес.

Неподалёку ещё один, судя по внешнему виду, соотечественник прикольного квартиранта. Во взгляде – неподдельная гордость в сочетании с пустотой, в самих глазах – отражение горящего храма. Но издалека становилось понятно, что достойно поддержать разговор у него никак не получалось. Возможно, это ему просто не было дано, да и к чему? Устроив однажды незатейливое представление, и он умудрился наследить в сознании последующих поколений мыслителей и философов.

Гении науки и искусства, политические и общественные деятели, мыслители и пророки разного толка окружали меня. Но, наряду с самими творцами-созидателями, среди присутствующих узнавались и персонажи их произведений. В непосредственной близости от себя я обнаружил Германа Гессе и Гарри Галлера. Они о чём-то спокойно спорили, без криков и размахивания руками. Я мог даже различить их голоса в общем шуме, но деталей разговора разобрать не удавалось. Вероятно, сам автор не во всём был согласен со своим детищем — Степным Волком, из «Магического театра» ступившим прямиком в бесконечность.

А вот и Венечка Ерофеев обнимает властно правой рукою светловолосую девицу с простыми, но привлекательными чертами лица и глазами белого цвета. Левая же рука бережно поддерживает в неглубоком кармане помятого пиджачишка заветную 0,7 бутылку «Хереса» — не дай бог вывалится или, того хуже, умыкнут. Добрался-таки, бедолага, до Зала Святого Грааля и до своей, персональной чаши. Поистине, вот она непреходящая ерофеевская мудрость, что не выменем единым сыт человек!

Ну-ка, ну-ка, а донов Карлито здесь аж целых два, да ещё и в непосредственном контакте. Никак, он не только себе, но и своему дублю место зарезервировал. Тут уж индульгируй, не индульгируй, но, видать, сама специфика места такова, что допускает одновременное присутствие дубля и оригинала без опасений сумасшествия или аннигиляции.

Занятый своими наблюдениями, я не сразу обратил внимание на тень, закрывавшую меня и некоторое пространство вокруг. Источник тени, определённо, располагался где-то над головой, и я бросил взгляд вверх. Надо мной «сложив крылья, с бесстрастным лицом, вниз, как черный метеор, падал Утренняя Звезда». Ну что скажешь, Джек, успел он таки или нет? Судя по отсутствию ответа и неизменному положению в пространстве необычного падающего объекта, вопрос так и остался открытым — падать и падать ему до скончания веков. «Мне здесь столько всё равно не проторчать», — промелькнула обнадёживающая мысль. Оценив ситуацию, я отвёл взгляд, да и призадумался.

Надо признать, меня несколько смущало присутствие здесь тех, кого мы привыкли оценивать в качестве носителей деструктивного начала. Довольно странно было видеть светлых гениев нашей истории в одной компании с дьявольскими выродками человечества, принесшими ему своими идеями и деяниями океаны слёз и крови. И при этом не просто рядом, а в качестве востребованных собеседников.

Осматриваясь по сторонам, я ловил себя на мысли, что мой собственный статус на данном эфемерном шабаше был не совсем понятен. Если я и пытался поймать чей-то взгляд, он проходил насквозь, не видя препятствия в моём бренном теле. Я не был преградой ни для приветственного кивка в адрес кого-либо, заслонённого мной, ни для проходящих мимо меня и даже сквозь меня людей. Меня не замечали, будто меня здесь просто не было. Казалось, всё перевернулось с ног на голову — все окружающие реальны, лишь я один здесь бесплотный призрак на грандиозном живом представлении...

Довольно сложно пересказать всё, что я увидел вокруг себя. Наверное, это не нужно, да к тому же, и утомительно. Но по моему путаному и неполному рассказу могло создаться ложное впечатление о неком гротескном «мальчишнике», на который не сочли возможным пригласить дам. Это не так, и разыскивать администрацию зала для высказывания претензий по данному поводу необходимости не было. Наряду с носительницами частицы тысячелетней мудрости человечества, занимающими здесь своё законное место, присутствовала и ещё одна категория дам – назовём её «декоративной». Исключительно привлекательные блондинки и брюнетки, рыжие, шатенки и даже альбиноски в роскошных одеяниях – на них останавливался взгляд то в одной, то в другой части мистически неопределённого по размерам зала. Но поразительная особенность объединяла их всех – удивительно схожие черты лица и телосложение вне зависимости от цвета волос и нарядов.

Неожиданно взгляд задержался на образе, выбивающемся из общей картины и, казалось бы, даже более осязаемом. Ну, конечно — Каролина! Ведь не могла же она оставить меня в одиночестве на этом сборище ангелов и демонов, гениев и зверских ублюдков человеческой истории. И она определённо смотрит именно на меня, а не насквозь, подобно другим в этом зале, и она направляется прямо ко мне.

- Да, видок у тебя озадаченный. Что не удивительно — подобное необычное представление кого угодно может смутить. Тем более, при таком подборе персонажей, настолько разных и часто неоднозначных по нашим оценкам. Постараюсь хоть что-то тебе разъяснить. У тех, кого ты здесь видишь, совершенно иные отношения со временем. В этом месте не существует понятий «жизнь» и «смерть», здесь единолично властвует вечное бытие сознания. Ведь мы позволяем себе в повседневной жизни называть здешних обитателей «бессмертными». И не важно, живы ли они или нет в нашем мире и в нашем понимании, поскольку идеи этих людей не сгинули в небытие вместе с самими носителями. Их мысли не дремали без движения на полках сознания в период формального заточения в физической оболочке, и границы этой оболочки не были препятствием для их автономного существования и последующего свободного полёта. Получается, что материальная инкарнация, с которой мы связываем понятие «жизнь» и привыкли оценивать её как «от сих до сих», для них не принципиальна. Перед тобой своеобразный аккумулятор человеческой мудрости, или средоточение силовых центров интеллектуального поля человечества, пользуясь термином твоего виртуального приятеля.

Многие, если и не большинство из лиц, тебе незнакомы, но это вовсе не говорит о том, что они внесли менее весомый вклад в общую копилку человеческой мудрости. Для пребывания здесь достаточно актуальности или просто наличия их идей в интеллектуальном поле человечества наравне с идеями других, знакомых тебе. Здесь нет фигур, значимых менее или более, вместе с тем, нет и равноценных. Весы любых рейтингов, вне зависимости от их системы подсчёта голосов, тут неуместны. Это мы привыкли делать оценки по отдельным критериям, применяя зачастую законы формальной логики и опираясь в большой степени на субъективные основания и личные предпочтения.

Потому-то и присутствие деструктивных, как ты их называешь, элементов оправдано в такой же степени. Изрядно нагадив в нашей истории, они, тем не менее, добавили свои зловонные ручейки в ирригационную систему засеянного добрыми семенами интеллектуального поля. Кроме того, даже и они имеют своих адептов, пропагандирующих и несущих в массы идеи этих отъявленных негодяев. Что и дало право их сознанию занять своё законное место в данном вневременном приюте.

Каролина будто бы слышала вопросы, которые я вслух не задавал, но которые проносились в голове. И она продолжала:

- Размеры этой обители не постоянны, они зависят от количества постояльцев. Когда-то, на самой заре человеческой истории помещение было совсем крохотным, но по мере формирования духовно-интеллектуального запаса человечества его вместимость увеличивалась, позволяя новым обитателям занять своё место. Каждый же посторонний, случайно попавший сюда, видит антураж в соответствии со своим мировосприятием и основанный на личных ассоциациях. Кто-то видит Комнату Ужасов музея восковых фигур мадам Тюссо, кто-то – соборный зал Notre Dame de Paris, а кто-то – павильон «Свиноводство» на несуществующей ныне ВДНХ в Москве. Каждый вправе иметь свою точку зрения, и она ничем не хуже и не постыдней любой другой. Твоя память воссоздаёт относительно небольшой тронный зал Нойшванштайна, ставший ассоциативным фундаментом конкретно для твоего сознания. Именно поэтому тебе и кажется, что помещение не в состоянии вместить такое количество людей.

А сами обитатели находятся здесь всегда, вместе с тем, присутствуя не только здесь, но и везде, опять же — одновременно и всегда. Оговорюсь, что понятия одновременно и всегда я употребляю не более чем в том смысле, в котором их способен постичь наш достаточно ограниченный разум.

- Ну так, если они находятся здесь всегда, как ты говоришь, значит, и в данный момент тоже. Но и я сейчас здесь, так почему же меня никто не видит, будто я призрак?

- Наше с тобой существование можно определить как движение некой точки в пределах пренебрежимо малого отрезка бесконечной временной шкалы. А они, как я тебе уже говорила, находятся над временем. В их распоряжении и им подвласны сразу все точки этой шкалы. Извини, выразилась несколько туманно, просто попыталась сделать это простыми и доступными словами. Но, когда дело касается расположения и перемещения чего-либо, более понятны для нас пространственные аналогии. Поэтому для примера представь себя в процессе познания обожаемой тобой сосиси. Почувствует ли твоё в меру упитанное тело наличие дополнительной молекулы поваренной соли в столь любимом блюде? Очевидно, нет. Но вот она проникла внутрь, и что изменилось? Даже сама точка её нахождения для организма будет лишь одной из бесконечного числа других в объёме, занимаемом твоими мощами.

- Интересно, а что ты скажешь, если в твоём примере в качестве интервента мы рассмотрим не безобидную молекулу поваренной соли, а один из смертельных вирусов. Неужто реакция организма будет настолько же безразличной? Глядишь, и упомянутые тобой мощи станут уже вовсе не метафорой.

- А вот в этом-то случае мы как раз и имеем дело с элементом, появление которого порождает волны возмущения и ответную реакцию, в частности, в виде увеличения числа лейкооцитов в крови, ускорения процесса обмена веществ и т.п. Но об этом тебе лучше смогут рассказать медики, а я боюсь оказаться некомпетентной. По своей сути и вызываемой реакции, проникновение в организм подобного элемента сродни привнесению свежих идей в интеллектуальное поле человечества. В этом смысле оно подобно живому организму, склонному проявлять реакцию на возмущение.

- Да-а, забавную же ты проводишь параллель между смертельными вирусами и носителями высокого и светлого.

- Ну, не всегда высокого, не всегда и светлого. А по существу, так оно и есть – внедрение что того, что другого порождает реакцию, приводящую к значительному, часто глобальному, перераспределению связей внутри рассматриваемого объекта. Но даже эта аналогия с молекулой или вирусом не совсем корректна, ведь, несмотря на упитанность, пусть и не чрезмерную, размер твоего тела всё же не бесконечен.

- Но, постой, постой! Ты всё твердишь без умолку о бесконечности, а ведь даже я, зная какое сегодня число и год, для большинства из присутствующих могу совершенно точно вычислить интервал существования в любой из их ипостасей. И этот интервал для каждого будет иметь вполне определённое и конечное значение.

- Ну и какое же сегодня число и год? – усмехнулась Каролина.

Этим вопросом она совершенно неожиданно застала меня врасплох. Не знаю, специфика ли места накладывала свой отпечаток или на то были какие-то другие причины, но сегодняшнюю дату я вспомнить никак не мог. Тем не менее, сделал попытку выкрутиться:

- Какая разница! Ну, не помню. Всё равно, цифры вполне определённые и результат вычисляемый, вот у народа сейчас поспрошаю, и никаких проблем.

- Поспрошай, поспрошай, так они тебя и услышали… Ладно, расслабься. Естественно, ты прав, но прав формально, лишь на основании логики, присущей нашему довольно убогому разуму, пока ещё крайне далёкому от совершенства абсолюта. Но в данном случае такой уровень совершенства и не нужен. Уж извини, всё-таки попрошу тебя об одолжении не расслабляться ещё пару секунд. Если немного шевельнуть мозгами, то можно вспомнить из курса элементарной математики, что не только прямая бесконечна, но и луч. Здесь у нас именно эта херня и наблюдается. Для каждого из присутствующих существует начальная точка перехода в бесконечность, расстояние от которой и до которой, ты прав, мы можем вычислить, но…

Она сделала паузу.

-… не существует конечной точки выхода. Как видишь, мы имеем дело с бесконечностью в форме луча, для которого отношение длины любого отрезка, вне зависимости от её значения, к длине самого луча всегда будет равно нулю. Вот теперь и сопоставь длину отрезка для своего нынешнего агрегатного состояния с длиной луча для агрегатного состояния любого из присутствующих здесь. И каково же будет их отношение? Я даже не стану возражать, если в качестве рассчётной цифры для себя ты возьмешь какую-либо из обозначенных в «Ветхом Завете», а то и большую, ну, скажем, пару-тройку тысяч лет. Всё равно результат будет один, и результат этот не будет отличаться от нуля. Ты не в силах пока раздвинуть границы своего отрезка, не зная даже его второй точки – точки выхода из материального мира. Но и это без толку, ведь как отрезок не раздвигай, имея две границы, он всё равно останется небесконечным, т.е. пренебрежимо малым. Здесь действует принцип – «или всё, или ничего».

Тут меня ни к селу, ни к городу прорвало:

- Слушай, а твой монолог с высокоматематическими ассоциациями вызвал у меня ассоциации иного рода. Как тебе такое образное выражение: «Нас окружали Лучи света и Лучи тьмы человеческой истории!»

- Дай мне всё-таки закончить, а потом, сколько душе угодно, можешь отвлекаться на лирику, хоть стихи пиши! … Так вот, потому-то тебе и показалось, что тебя никто не видит. Но и это не совсем так. Присмотрись, и узнаешь среди гостей своих современников, пока ещё формально не пересекших границу безвременья. Тем не менее, и они нашли уже своё место здесь. А поскольку они до поры до времени имеют что-то наподобие двойного гражданства и сомнительное преимущество находиться там и здесь одновременно, с ними-то как раз ты и можешь пообщаться без лишних фокусов. В данном случае неважно, что ваши фактические места пребывания вне стен этого зала пространственно не совпадают. Но надо заметить, что и в нашем привычном месте дислокации благодаря современным технологиям тоже перестали существовать препятствия для интеллектуального обмена, в какой бы точке пространства ты не находился. Правда, там время возводит непреодолимые преграды. Здесь же подобной проблемы нет — ни время, ни пространство, ни языковый барьер, уж извини за частность, не являются препятствием.

Я в который раз окинул взглядом, казалось бы, уже изученный до мелочей зал и действительно обнаружил среди прочих знакомые лица, казалось даже, лично знакомые. Не исключено, что это ощущение личного знакомства было связано с их периодическим появлением в телевизионном эфире – одной из составляющих моего привычного мира за пределами этого зала. Видимо, принадлежность к тому миру, проявляющаяся в совпадении одной из переменных пространственно-временного континуума, и делала их более осязаемыми, чем, скажем, любого представителя веков минувших. И, что удивительно, мой взгляд вызывал у этих людей ответную реакцию, будь то встречный взгляд в мою сторону, или даже приветственный кивок.

- Попробуй подойти к любому из них и будешь услышан — вы находитесь в одной точке временной шкалы.

- Знаешь, пока я как-то не вижу предмета обсуждения с теми из современников, что попались на глаза. Лучше объясни-ка мне, с чем связана исключительная похожесть многих женщин на этой удивительной массовке.

- Ты не совсем прав. Внешний облик женщин, точнее, сами женщины, не просто похожи, они идентичны с точки зрения твоего восприятия. Но каждый из мужчин будет описывать черты, отличные от тех, что видишь ты, и что видят другие. Здесь и только здесь, для любого представителя сильного пола без явных признаков психических отклонений проявляется так называемый «эффект Афродиты» — всякий мужчина в любой незнакомой женщине видит идеализированный образ, для каждого свой. В нашем мире действие эффекта Афродиты тоже можно обнаружить, правда, в крайне локализованных местах. Если пошарить по психушкам, то можно отыскать одного-другого таких, что способны «узреть Афродиту» без пребывания в месте, где мы с тобой имеем честь находиться в настоящий момент. Вон, посмотри, рядом с г-жой Блавацкой и Джокондой одна из Афродит. Я указываю тебе на данную группу не для того, чтобы ты увидел нечто необычное. Просто г-жу Блавацкую ты видишь именно как г-жу Блавацкую, что в той же степени относится и к Джоконде, а незнакомую тебе женщину рядом с ними как Афродиту, коих в этом зале тысячи.

Слушая Каролину, я продолжал осматриваться по сторонам. А вот и ещё одна крайне занятная пара. Я сразу вспомнил постоянные ссылки Антона фон Веберна в его «Лекциях о музыке» на И.С.Баха. Было понятно, насколько заинтересовала бы его возможность лично обсудить с Великим Полифонистом, в частности, своё видение взаимодействия голосов в музыкальном произведении, да и немало других теоретических вопросов. И вот передо мной воочию предстала именно эта картина — столетия, разделявшие в реальной жизни двух Великих новаторов Музыки, уже не были помехой их вдохновенному диалогу.

Видя мою заинтересованность в содержании разговора конкретных людей, Каролина заметила:

- Здесь для всех присутствующих считается вполне пристойным подойти к кому угодно и высказать своё мнение по любому из вопросов. Если есть желание, то я могу ненадолго предоставить такую возможность и тебе. Но в качестве аванса, только лишь при условии, что и ты сделаешь шаг к тому, чтобы стать одним из тех, чьё существование не ограничивается физической оболочкой.

- Так помимо того, что ты мой верный друг, ты ещё и фея с волшебной палочкой?

Она улыбнулась чуть снисходительно и сделала правой рукой затактовый дирижерский жест:

- Ну, если ты хочешь представить это именно так…

На первый взгляд, ничего не изменилось, но, двигаясь по направлению к упомянутой выше паре, я обратил внимание, что встречные пропускали меня и взгляды их уже не пронизывали подобно рентгеновскому лучу, рыская в материях, скрытых за моей хлипкой и недолговечной оболочкой. В душе невольно зашевелился червяк «гордыни» — вот оно, каково ненадёжное пристанище моего сознания, а то и само Сознание! Хоть на миг, да и очутилось в одном измерении и даже стало препятствием для высочайшего полёта мыслей интеллектуальных столпов человечества.

Оказавшись чуть ближе к господам композиторам, я успел уловить, что речь шла о значении стреттовой имитации в кульминационных моментах музыкального произведения. Данная тематика была для меня небезынтересна, и узнать мнение столь уважаемых умов было крайне любопытно.

Неожиданно кто-то за спиной окликнул меня довольно неуместной и не вполне понятной фразой:

- Ну х… йли тут застыл, как жеребец недоё…анный, пройти не даёшь!

Я непроизвольно оглянулся и удостоился узреть бесформенного мужика с отвислыми щеками на красной роже, мутными заплывшими глазёнками и тряпичной сумкой, доверху набитой пустыми бутылками. Его участие в обсуждаемой теме представлялось достаточно странным, а разумного ответа на подобное не вполне разумное замечание я не нашёл и молча пропустил красочного персонажа, ломившегося мимо меня из такой знакомой и непредсказуемой в своём поведении двери.

Обернувшись в предвкушении услышать продолжение столь интересного для меня разговора, я обнаружил перед собой всё тот же привычный московский двор с чуть поблескивающим под искусственным освещением свежим асфальтом. Вместо величественной музыки и монотонного гула человеческих голосов я слышал обычные звуки города – неравномерный шум двигателей и шелест резины проносящихся где-то неподалёку автомобилей, чуть слышную какофонию разностильной музыки, доносящейся со всех сторон из окон жильцов, позвякивание пустой посуды из мусорного контейнера в глубине двора, порождённое обосновавшимся в нём бомжем.… Над головой – звёздное небо, но теперь не нарисованное на своде потолка, а реально-бесконечное небо над ночной Москвой. Приняв во внимание все эти ненавязчивые намёки привычной окружающей среды, я смекнул — на дворе-то стемнело, день уже закончился. Домой!

Я несся по ночному городу, словно стритрейсер, да к тому же ещё и выживший из ума. Что удивительно, на моем пути не попадалось ни одного из непременных, в меру одушевлённых то ли повелителей, то ли придатков асфальта, обычно крайне интересующихся нашим здоровьем. Меня всегда забавляло упорство, с которым они находят причины остановить беззащитного перед ними автомобилиста, пытаясь выловить у него из верхнего отдела пищеварительного тракта хоть одну десятую промилле. И нет им дела до тех виртуальных промилле, что находятся сантиметров на 30-40 выше, в дурной башке, и не спровоцированы дурманящим зельем, будь то алкоголь или даже нечто иное, куда более действенное и опасное как для разума его потребителя, так и для окружающих.

Уже в полусне по самым дальним закоулкам угасающего сознания полудохлым слизняком проползла вялая мысль: «Ну и денёк! Как это всё смогло упаковаться в один день? Или воспалённый разум склеил воедино события нескольких дней, а то и не события… а то и глюки…»