Куйбышев

Автор: Рамзай Спасибо читателям. Это продолжение, а начало рассказиков — 14 и 17 мая.
№ 9.
Июньским днем на центральном проезде завода собирается толпа зевак. Говорят, приезжает Ельцин, будет митинг. Появляется кортеж, рядом, вдоль елок бежит удивительно длинный охранник. Пусть его рост позволит за ветками заводских врагов демократии рассмотреть. Автомобили подъезжают к заводской площади, туда же и мы недуром валим. Оказывается, для митинга не хватает главного — трибуны для Председателя Верховного Совета РФ. Толпа растет. И вдруг все обращают внимание на здание машинно-счетной станции. Окна второго этажа вдруг начинают раззанавешиваться и открываться. С подоконников снимают цветы и на козырек подъезда из окошка вылезает вездесущий великан. Он осматривается и докладывает новости вглубь кабинета. И вдруг подоконник стремительно перелазит Ельцин и выходит к краю козырька. Народ буквально охуевает. Такие же кульбиты приходится совершать заводскому начальству. Появляется колонка и микрофон. И Ельцин с козырька подъезда МСС опять пробуждает россиян ото сна:
— Я подписал сегодня указ. Указ о самостоятельности Самарской области. Теперь она сама будет распоряжаться десятью процентами собственной продукции. Область ваша имеет огромные богатства и ресурсы. Но система загнала, понимаешь, жителей в такое состояние, что все надо просить у Центра — колбасу, гвозди… Поэтому надо переводить российские предприятия под юрисдикцию республики. Вот у меня ещё Указ, — Ельцин машет бумагой, — о передаче вашего завода в подчинение России. Кто за это?
Лес рук и рев тысячной массы в ответ. Дальше все было в таком же духе.
А через два месяца случилось ГКЧП. Жене я сказал девятнадцатого августа, что считаю своим долгом в такие тревожные дни героически защищать баррикады у Белого Дома. «Тебе лишь бы смыться куда-нибудь из дому!» — приняла это за юмор Елена Николаевна. Утром я услышал в цеху всеобщее одобрение возможной кровавой расправы над пидарасами-демократами и решил остаться. А директору завода Воробьеву пришлось срочно вылетать в Москву. Его вызывал заручаться поддержкой Бакланов — бывший министр общего машиностроения. Демократия тем временем одержала верх и директор задержался в столице. Наверно, вызволял бывшего шефа за жирный стопарь гидролиза из темницы. На заводе мигом расплодилась коварная оппозиция. В газете «Заводская жизнь» появилась ехидная статейка «На чью мельницу льётся вода?» В ней критиковалось ретроградство и невежественность руководства завода. По поводу предложения авторов этой статьи немедленно переизбрать директора Шилов высказался предельно лаконично: «Дуроёбы какие-то.» Вернулся из Москвы Воробьёв, и в «Заводской жизни» появилась другая статья — «Проходимцы ловят рыбу в мутной воде!». У каждого оппозиционера были в ней высвечены и отражены ужасные патологии — от бонапартизма до многоженства, ну и, естественно, алкоголизм — у всех. Помещены в номере и отклики рядовых тружеников. Ну, тут уж они страстно клеймят и предлагают перерожденцам убираться за легендарный Можай. Насчёт Можая не знаю, но демократов с завода выгнали.
В связи с победой в России прогрессивных сил у Совета Молодых Специалистов очко — на минус. А вдруг демократы жильё перестанут давать? Решили бить челом Воробьёву. Но не так-то просто попасть на приём к Герою Соцтруда, Лауреату Ленинской премии и все ещё члену ЦК КПСС. Для этого нужно заранее согласовать и утрясти темы беседы и записаться на приём за три недели. Воробьёв вблизи выглядит не совсем гуманно. Огромный лоб и пристальный немигающий взгляд в одну точку делают его похожим на уставшего от жизни на Земле пришельца. Недолгий диалог — и приём окончен. «Сколько молодых специалистов нуждаются в улучшении жилищных условий?» — «Ну все нуждаются.» — «Вы не готовы к совещанию. Подготовьтесь и доложите. Николаю Ивановичу.» Пять минут со знаменитостью — и больше я директора в своей жизни вблизи не видел.
Николай Иванович тоже орденоносец и лауреат. Но к главному инженеру завода попасть проще. Нужно прийти в прокуренный кабинет часам к семи вечера, и он обязательно выслушает и обнадёжит. Встрече могут помешать нервные типы, которые врываются без стука и начинают орать или врать про кабели, резцы, кирпич и другое. Николай Иванович всегда спокоен и держит в уме тысячи номенклатурных позиций, знает весь завод. Бывает он и на нашем участке, но редко.

№ 10.
И слава Богу. Происходящее в четвертой мастерской может сильно удивить даже знатока.
Видел ли кто — нибудь из вас пьяного сварщика? «Ну ептэть, — скептически усмехнется читатель, — у нас в стране всегда и везде можно наблюдать пьяных представителей этой профессии». Читатель прав. Единственное, что может воспрепятствовать идентификации, — так это практически полное соответствие поведения пьяного сварщика, бухого электрика и киряющего станочника. Но чего вы никогда не видели, — так это мобильного в жопу пьяного сварщика шестого разряда завода «Прогресс». Зрелище действительно уникальное, это — ноу-хау наших монтажников. Увидеть его можно приблизительно таким образом.
— Сегодня монтажникам добить морковку, Г 50 — и один, и другой. Горбатого внутри — монтаж перегородок, — даю я задание на пятиминутке мужикам. Бригада монтажников кивает головами, а сварщик Пияков деланно удивляется:
— Иийди на хуй. Ни хуя себе задание. Не-е. я нынче не в форме. До обеда горбатого сварганим, ну, может, Г 50 и хорош. Здоровье дороже.
В таких случаях главное — сохранять хладнокровие. Для меня сейчас мутного Пиякова нет, я отворачиваюсь и перехожу к слесарям. Монтажники сами утаскивают сварного к стендам. И они без него не заработают, и он наряд без них не закроет. В процессе ребята поправляются, и мы видим Пиякова ближе к обеду в несколько ином качестве. Его глаза озорно блестят, а движения плавнеют. После обеда сварного не видно. Ребята находят его спящим в соседней мастерской. Действие гидролиза коварно. У некоторых он вызывает моментальную амнезию наряду с хорошо сохраняющейся координацией движений. Другие всё соображают, а опорно-двигательный — ни в пизду. Да и раз на раз не приходится. В данном случае Юра готов. Ему суют сигарету, он вяло затягивается, его члены полностью расслаблены. Ребята подкатывают передвижной металлический верстак. У него четыре резиновых колесика. Баки длинные, — вот и сделали технологи удобную приспособу для инструментов. Сварного отработанным движением усаживают на верстак и подвозят к «морковке». Главное для него сейчас — предельная концентрация, иначе прожгет к херам бак. От кронштейна к кронштейну перемещают Юрку монтажники. И он делает свое дело с высоким качеством.
Монтажники — тоже не любители. Я один раз не выдержал и написал докладную на одного такого Нуянзина. У человека натуральная белка началась, а горбатый бак застрял на участке — неделю монтировать его было некому. По этому поводу монтажник Миша Балахня тогда написал на клочке бумаги памятное:
Ржавела старая ракета,
И догорал уже закат.
Нас оставалось только трое
Из заебательских ребят.
Пока мы делали горбатый,
А он давно уже весь сгнил,
И докладную на Витальку
Наш старший мастер сочинил.
И неформала всей бригадой
Когда — нибудь отпиздим мы.
Хотя и он не виноватый
В ужасных бедствиях страны.
Эти грустные рифмы следует и сейчас петь на мотив песни про войну «На безымянной высоте».
А! Вот ещё что следует иметь в виду! Монтажникам молока за вредность не положено, а сварщикам выдают красненькие поллитровые тетраэдры ежедневно. Пришел к нам работать временным слесарем сынок одной большой мамаши-начальницы. Пристроили его на пока к монтажникам в бригаду. Ну, этот тип шланговал-шланговал неделю, а потом вот какая вышла история. Он взял и отпил глоток молочка у сварного Ивана. А Иван-сварной — мужик суровый. Говорит, мол, тебе не молоко, а толстый хуй в жопу нужен. Маменькин сынок нет чтоб сразу бежать, успел сказать нехорошее. И тут же пропустил мощный удар в бубен. Я успел прибежать только к выносу тела. Началась кутерьма с врачами, большой мамашей и ее связями. Волна разборок дощла до Шилова. Немного подумав, шеф вынес резюме: «Пусть этот сучонок заткнет хлебало вместе с мамашей и скажет врачам, что ударился башкой об рельс на остановке. И — увольняться быстрей. А то по закону две недели продержим с Иваном-сварным, и его ежедневно будут корректировать».

№ 11.
Действительно, работа в нашей мастерской требует людей сильных и выносливых. У нас вот есть свой каратист. Серега Чаплыгин лупит руками и ногами оборудование и материалы. Здоровенный бугай из города Ковылкино Мордовской АССР ежедневно по многу раз подтягивается, растягивается и отжимается, используя для этого технологические приспособления. Вступать с ним в конфронтацию очень опасно — Серега обладает горячим темпераментом. Однажды мы повздорили с ним во вторую смену насчет того, кто должен подвозить обечайки из третьей мастерской к нам. Всего и делов-то — установить обечайку на железнодорожную тележку, оттолкнуться от земли и по рельсам проехаться на наш участок. Но тут встретились два принципиально разных подхода к организации труда. Я выражаюсь в том смысле, что хуй через плечо. Поэтому бугай хватает меня в охапку и тащит в безлюдную третью мастерскую повесить на кран-балке. Я безуспешно сопротивляюсь, на шею накидывается удавка — веревочная чалка. Серега нажимает кнопку на пульте и я начинаю печально увеличиваться в росте. Успеть сказать только. Что. Его. Посааааадят...
Казнь, понятно, не состоялась — я же живой, и Чаплыгину один хрен пришлось ебаться со злополучной обечайкой.
Это ладно, а вот в соседнем тридцать четвертом цехе работают глухонемые, — тоже весьма спортивные ребята. Почти все они играют в заводской команде в хоккей с мячом, а перерывах спортивной карьеры спят или клепают негерметичные части баков. Работа шумная, но им по хую. А когда их наёбывают мастера по нарядам, они злятся, хватают ударный инструмент и бегают за начальством. Издавна политическое убежище ихние мастера ищут на нашем участка. Отсидятся, покурят, там, глядишь, успокоятся глухонемые. Хоть не убьют уже. А загляни, дружок, к начальнику этого цеха. Он читает Есенина вместо того, чтобы гонять и этих и тех, ну. Классическую музыку включают в обед на весь цех. Для глухонемых, ржачка. Вот и задавили недавно одного перспективного форварда. Дура на электрокаре назад сдавала, а паренёк задумался и под колёса попал. А может он в этот момент музыку душой ощущал, но может — мастера отлавливал и немного зазевался.
Так вот у нас: или — ты, или — тебя. Вот стоит в проходе давно отработавшая свое техзаглушка на горбатый бак. Хорошо стоит. Год. Два. Здоровая хрень мешает моим ребятам подвозить обечайки. Они сильно ругают начальство, а Чаплыгин начинает время от времени махать молотком перед лицом. Я распсиховываюсь и даю команду вытащить ржавую ебетину наружу из цеха. Ребята ставят заглушку на телегу, навались, поехали! Только победу мы праздновали недолго. Уже летит по участку зам по подготовке производства Пушкин, уже лицо его искажено от ужаса:
— Что вы творите, ебаный род! Щас наручниками щелкнет первый отдел — и тебя и меня на Колыму отправят. Вы на хера заглушку выкатили? Закатывайте назад!
— Хуй вот вам! Вам сто раз говорилось, а ваши мудаки никак не вывезут ее!
— А ты чё дурачком-то прикидываешься? Чё, про спутник над заводом забыл?
— Какой спутник?
— Американский, бля. Геостационарный, бля.
— Да ну и хуй на него! Чё он заглушек ржавых не фотографировал, что ли?
— Представь себе, нет! Такие вещи ночью делаются. Он вот щас диаметр заглушки сфотографировал, теперь всё Лэнгли знает и диаметр горбатого бака! Знаешь, как они охотятся за такими вещами! Закатывайте быстрей!
— Вот мудаки! Бля. Этот диаметр в любом журнале есть. Вы вон Огарева с пенсии еще вытащите, помитингуйте. Это у вас заебись получается.
Делать нечего, ну его в жопу — с первым отделом связываться. Берем с Пушкина клятву убрать на неделе заглушку с участка. Под дружный мат железяка возвращается на исходную позицию. Учимся искать компромиссы.

№12.
Второй цех — вторая родина. Уходишь домой поздно вечером, а приходишь на работу полседьмого. Ситуация у нас постоянно напряженная. Окружающие нас заводские пространства оккупировали бракоделы и разного рода мудаки. Поэтому нам приходится шпионить и отслеживать в других цехах движение комплектующих и материалов. Со временем делаешь печальный вывод, что и в родном цехе одни дебилы и имбицилы. Разумеется, кроме славной четвертой мастерской.
В восемь утра в кабинете Шилова начинается оперативка. Заму предлагается «начать печальное повествование». Павел Петрович нудно подытоживает по бумаге сделанное второй сменой. Внезапно Шилов грозно предлагает: «Павел Петрович, погляди пожалуйста на этого бесстыжего и распоясавшегося донельзя советского мастера!» И все мы глядим на мастера Угадаева. А он сонно уставляется на начальника.
— Поднимись! (Пауза.) Скажи пожалуйста. Какого хуя. Извини, Елизавета Иисаковна, не слушай, пожалуйста… Полвосьмоого! Стояял. В куриилке. (Пауза. Истошный крик.)
— Шэ — то, бэ — лять, не успеешь накурицца, шэ — то ли?
Пауза. Общее молчание.
— Владимир Александрович, да я только два раза курнул.
Длинный Василий Ефимович невозмутимо нависает над столом. За окошком кабинета видны золотая осень и заводчане. Они заинтересованно заглядывают к нам снаружи.
— Елизавет Иисаковна, пометь. Угадешника. На двадцать пять процентов. Пусть свою иномарку теперь заправляет никотином ннэа ххэуй!
Я смотрю в окно. Осенние заводчане не выдерживают децибелов и отбегают от дрожащих стекол. Экономист Абельман старательно записывает поручение Шилова в блокнот. Угадаев стоит. У первой мастерской нынче намечается бенефис. Шеф начинает громко и образно описывать каверзную деятельность руководства этого белого пятна на карте цеха. Образы и действия главных персонажей фантастически переплетаются. Старший мастер Иванов выступает в роли Герцога Альбы, Угадешник На Иномарке по-прежнему уныло стоит, а Таракаша, он же мастер Паукаев, нервно водит усами вдоль стены. Четыре основные сюжетные линии сатирического либретто: 1. Вся деятельность мастеров первого участка направлена исключительно на подрыв экономики страны. 2. Таракаша при этом успевает строгать детей, не понимая, что делает. 3. Герцог Альба создал на участке свой собственный культ личности. 4. Угадешник, он же Хуй Голландский, — по непонятным науке причинам прихерился со своей иномаркой и работает скрытно.
А вот третьей мастерской — везет. Захаров и компания все время зачищают неведомые кронштейны на баках для спутников, которые делаются по коммерции. Шилов добреет и даже усаживает Угадаева. Каждый зачищенный кронштейн и испытанный затем бак добавляют огромные деньги в копилку цеха. Кроме того, можно будет выбрать очередные литры гидролиза.
Теперь наша очередь. Настроение у шефа отличное. Миша Литкин лукаво поправляет Шилова: упоминаемый им бак сдан нами в пятую мастерскую еще вчера. Мы, дескать, изыскали внутренние резервы. Начальник ласково смотрит из — под очков и мурлычет: «Ну ты, Михал Николаич… и… гомосексуалист.» Это означает высочайшую оценку нашей деятельности, поэтому за достижениями пятой и шестой мастерской я слежу невнимательно. В конце оперативки Шилов строго предупреждает о вечернем визите в цех Начальника Производства и его Зама. Их фамилии всегда произносятся вместе. Например: «Вчера приходили Данилин-Краснокутский.» Или: «Не шумите. Данилин-Краснокутский на проводе.» И даже так: «Погоди, придёт Данилин-Краснокутский, воткнёт нам шило в бочину!» Нервным людям эти двое со слов Шилова наверняка представляются отвратительными сиамскими уродцами. Для меня лично возможный визит дуэта — сродни явлению двуглавой гидры из греческих сказок. Однако драконистого Данилина-Краснокутского, видимо, по тем же причинам, что и Шилова, интересовала исключительно зачистка кронштейнов в третьей мастерской.