Эссе о балете

Автор: Девочка Корь Вы любите балет? Худощавые фигурки в пышных юбках, зачесанные назад волосы, красивые семенящие ножки, плавные движения… И прыжки, почти полет. Вам нравятся ступни в пуантах? Нравятся? Значит, вы не носили пуанты, не тянули «батман тандю», и злобная учительница хореографии вас никогда не лупила палкой за недостаточно прямую осанку.
Когда мне было шесть лет, бабушка зачем-то решила сделать из меня балерину. Вообще-то к этому у меня не было никаких выдающихся способностей, кроме костлявой фигуры. Поэтому меня с не меньшим успехом можно было отдать в музыкальную школу, на плавание или даже в секцию бокса. В секцию бокса было бы даже предпочтительней, там хотя бы есть мальчики. А я попала в компанию весьма злобных девочек и грозной Татьяны Михайловны. Татьяна Михайловна – это огромная женщина в сценических туфлях, которая идеально вошла в образ женщины с веслом. Я её боялось, глубоко и искренне.
Мы занимались в зале, основной интерьерной особенностью которого был деревянный не вскрытый лаком пол. По нему было необыкновенно приятно возить ступней, выписывая полукруг, а потом с воплями вытаскивать прокравшуюся через тапочек занозу. Иногда мне казалось, что пол не красили специально, потому что Татьяна Михайловна каждый раз, наблюдая повторявшуюся сцену, нудно рассказывала, как какая-то балерина столько-то лет назад ежедневно репетировала с таким неистовством, что на полу оставалась глубокая полоса от большого пальца правой ноги. Это звучало убедительным примером, правда, желающих подражать увлеченной танцовщице явно не находилось.
Также в зале был станок, за который следовало держаться, когда на протяжении двадцати минут стоишь на одной ноге, а другой колотишь собственную коленку под музыку Шопена. К слову, Шопен играл из какого-то странного устройства с огромными кнопками и двумя катушками, на которые была намотана широченная магнитная лента.
Вообще в зале было мало приятного, если не считать троих мальчиков. Но они долго не продержались, из-за чего я им страшно завидовала, потому что мне судьба подарила целых четыре года нестерпимого удовольствия.
Изначально в нашей группе было человек тридцать. Коллектив делился на малолетних сучек и хронических лохушек. С годами число потенциальных балерин сократилось, однако градация осталась. Я, конечно же, с лету попала во вторую категорию и даже стала там недосягаемым идеалом. Правда, ровняться на меня не хотели, и лишь иногда показывали пальцем, когда требовалось пояснить, как не надо тянуть «банман тандю». А еще все знали мою фамилию. Ее оглашала диким воплем раз в пятнадцать минут Татьяна Михайловна, когда я не попадала в такт. К ее чести надо сказать, что я не попадала в такт значительно чаще, чем она обращала на это внимание. Но как бы там ни было, в те дни я впервые захотела замуж, хотя бы фиктивно. Мне начало казаться, что я опозорила свою фамилию, причем навсегда, и теперь мне всю жизнь будет стыдно ее носить. Но вскоре я оставила мысли о замужестве, потому что, выслушивая каждый раз собственную характеристику от Татьяны Михайловны (под полонезы Огинского), я углублялась в осознание собственного ничтожества.
Немое страдание, коим наполнялась моя душа, сжимавшая под крики преподавателя, сильно подводило меня на репетициях. Поэтому с участием в танцах у меня тоже была жопа. Но эти проблемы касались только меня, а в коллективе были еще и герои.
Марина считалась лучшей начинающей балериной в нашем небольшом серпентарии. В отличие от подавляющего большинства, она владела тремя достоинствами: желанием стать балериной, выдающейся трудоспособностью и необыкновенной заносчивостью. Я бы вписала Марину в анналы истории в качестве иллюстрации к образу типичной балерины (читай редкой сучки).
Кроме Татьяны Михайловны, Марину никто не любил, но и свою неприязнь никто тоже не показывал. Кому ж приятно получить пинок в живот или пощечину? В моей памяти навсегда застряла сцена, как мы с подружкой поднимаемся по широкой гранитной лестнице по направлению к классам, а Марина, идущая следом, просто и неожиданно толкает нас в разные стороны, отчего я врезаюсь в перила, а подруга впечатывается в стену. Но тронул нас как раз таки не акт насилия с потенциальным членовредительством, а идеально прямая осанка нашей обидчицы и полнейшее отсутствие внимания в наш адрес. Ни комментария, ни поворота головы… Прошла, как будто мы и не попадались на ее пути вовсе.
Но, как известно, человек привыкает ко всему, и, как глаголит народная мудрость, к петле тоже. Я, примерная девочка, продолжала ходить на хореографию, и с течением времени ядовитые пары от более успешных балеринок совершенно перестали меня отравлять. Меня уже не обижали тройки, не трогали вопли Татьяны Михайловны и даже перестало расстраивать единственное место у станка без зеркала, куда меня хронически определяли. Тяжело жить без осознания возможности послать всех подальше, но я была слишком хорошо воспитана. Мои мучения неожиданно прервала родная сестра бабушки, приехавшая из далекого Новочеркасска погостить на пару недель. Оценив ситуацию, она потребовала перестать меня мучить «этими танцами», а на деньги, которые тратятся на обучение, покупать мне мандаринов, потому что я худая и неказистая. Я быстро ухватилась за соломинку спасения, и больше на балете меня не видели. Кстати мандарины я готова была без остатка отправлять в Новочеркасск, в качестве пожизненной благодарности.
В качестве послесловия я хочу добавить, что, освободившись от обязательства ходить на хореографию, я более восьми лет избегала любых кружков с танцами. Мне везде мерещилась Татьяна Михайловна в сценических туфлях под музыку Шопена. Но с годами впечатления сгладились, и я по доброй воле даже несколько месяцев посещала уроки латино-американских танцев, при этом получая от этого несомненное удовольствие.
Таким образом, почти все неприятные впечатления растаяли как дымка, и лишь от одного я не могу пока что избавиться: я ненавижу балетные спектакли, потому что, глядя на воздушных полупрозрачных чаровниц в пачках, у меня начинают болеть ноги.