Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Фея Мальборо и БеломорычФея Мальборо и БеломорычАвтор: Амур Гавайский Я плохо помню, как родился, зато отлично помню, как меня несли домой: очень трясли, и было холодно. На моём лице лежал здоровенный кусок белого вафельного полотенца, и меня это несколько раздражало.Вот, наконец, принесли и положили в довольно просторный жестяной таз. Я тут же согрелся и заснул. Проснулся от шума. Галдели соседи по коммуналке, у них тоже был «день рождения». - Ну, давайте, ёпть, ещё по одной. Миша, наливай уже. - Ой, я на юбку пролила. Соседи дружно заржали. - Толик, сходил бы к НИМ, чтоб не шумели так, – это была мама, голос был грустным и измученным – у нас же ребёнок маленький. Кто-то недовольно проскрипел стулом в углу. Я понял, что это был отец, и ему совершенно не хочется идти скандалить к соседям, а они всё не унимались: - Миша, ёпть, на хуй ты гитару через весь город волок, спой уже! Девица, которая «пролила себе на юбку», тоже стала уговаривать: - Мишка, Мишка, где твоя улыбка… - Нальёте ещё - спою, – отвечал польщённый уговорами Миша. Неожиданно комната стала наполняться диким скрежетом. Сначала его было немного, потом - всё больше и больше, и я подумал, что жизнь моя кончается, и даже закрыл глаза. Жизнь моя не кончилась, просто по нашей улице проехал трамвай. Когда скрежет, наконец, затих, я услышал удивительно приятный звон, он исходил от стаканов, стоящих в нашем самодельном буфете. Это было так красиво, что я тут же уснул. Проснулся от того, что соседский Миша, наконец, запел из Клячкина: Опять весна, и талая земля Послушно пьёт растаявшую зиму И в белый пух одеты тополя, Мильёны раз всё та же пантомима "А что, неплохо, - подумал я, - но немного грустно", - и тут же заснул. Проснулся я от странного запаха - терпкого, манящего, глубокого. Мой таз стоял теперь очень высоко, прямо на столе, и я, наконец, мог видеть «нашу комнату» - узкую, длинную, забитую до отказа всякой всячиной. Самым красивым предметом в комнате была стройная печка. Грубовато выкрашенная в зелёный цвет, она напоминала дорическую колонну, в основании которой пристроилось уютное, обрамлённое матово-чёрным чугуном отверстие, из которого весело струился рыжеватый свет. Напротив печки, на маленькой, тоже самодельной табуретке, неудобно скрючившись, сидел мой отец. Одет он был в «побитую» молью дряблую майку и новые чёрные трусы из маслянистого сатина, на плечах кособоко накинут пиджак, украшенный ромбиком «Высшее образование». Я смотрел на его никогда не видевшие солнца бледные питерские колени, и мне казалось, что он медитирует, судя по сосредоточенному, почти мрачному выражению лица. Нет, он просто курил, время от времени подбрасывая в чугунный, обласканный пламенем рот нашей печки мелкий мусор и куски плотной коричневой бумаги – остатки принесённого из прачечной свёртка. Рядом с печкой стоял накрытый пожелтевшей газетой сундук допотопного радиоприёмника «Латвия», на крышке которого разместилась стая слоников: одни меньше, другие больше, некоторые - с обламанными хвостами. Из зарешёченных динамиков "Латвии" доносилось приглушённое гудение и другие шорохи вселенной. В какой-то момент из них вдруг выделился спокойный женский голос, который стал вежливо с нами прощаться: "До новых встреч в эфире, с вами была Ципора Таль из Вашингтона, всего доброго"... Завороженный, я смотрел на фиолетовый дым (именно он, я был уверен, испускал столь упоительный запах). Собственно, дым был двух видов: один - исходящий от отцовской папиросы, украшенной на конце дорогим светящимся рубином. Этот дым был изящно волнообразен и имел насыщенно фиолетовый оттенок. "Как столь агрессивно оранжевое может рождать такое мягкое и синее?", – думал я, наблюдая, как две сине-фиолетовые ленточки, играя и переплетаясь но не теряя друг друга из вида, перемещаются в пространстве, а затем безрассудно смело ныряют в оранжевый рот печки. "Оранжевое, затем фиолетовое и снова оранжевое...", - думал я, а тем временем, изо рта у отца вырвался другой дым. Он был светлее, чем тот, от папиросы, и был похож на паровозный выхлоп. Вырвавшись из отцовского рта, он нещадно ломал продолговатые фиолетовые узоры; всё мешалось в одну кучу, в одно облако, способное, как мне казалось, заполнить всю комнату. Однако этого не произошло: оранжевый рот затянул облако в себя. Восхищённый, я опять заснул. Во сне меня кормили, и это было совершенно восхитительно. Много лет я искал похожее ощущение в жизни, но тщетно… Проснувшись много позже в полной темноте, я не на шутку испугался и готов уже был заплакать, но где-то сбоку загорелся огонёк, стало светлее, и я увидел бабушку. Облокотившись на стенку, она стояла на продавленной тахте, держа в одной руке горящую очень ярко «хозяйственную» спичку, толстую и длинную, а в другой - старую тряпку: - Га-а-а-а-дость какая, – незлобно шептала она, сосредоточенно рассматривая стенку, по которой, по идее, ползали клопы, которых я, впрочем, так тогда и не увидел. Наши соседи тоже не спали, и я услышал голос «облитой» девицы: - Миша, ты меня хоть немножечко любишь? Миша довольно долго не отвечал, видимо, собирался с мыслями, потом высказался довольно резко: - Ляж и усохни. - Чтоб они сгорели, – тихо сказала бабушка то ли о клопах, то ли о соседях, потёрла ещё раз тряпкой стенку и задула спичку. Я остался совсем один и всё думал, плакать мне или подождать дальнейших событий, и тут вдруг ещё раз зазвенели стаканы. Я ожидал мерзкого трамвайного скрежета, но его не последовало. Вместо этого комнату заполнил мягкий зелёный свет, и я был крайне удивлён, не увидев в ней ни печки, ни приёмника "Латвия", ни бабушкиной тахты. Лишь мой просторный таз плавно покачивался в фиолетовых облаках. "Эфир", - подумал я и увидел, что в мой таз заглядывает небритая, но добрая физиономия, чем-то напоминающая хэмингуэевскую. - Вы кто? – испуганно спросил я. Физиономия улыбнулась, обнажив жёлтые, как газета на «Латвии», зубы: - Не дрейфь, это я, Беломорыч. Пришёл тя с днём рожденья поздравить, – ко мне потянулась украшенная бледно-синими татуировками здоровенная ручища. Беломорыч искренне и по-доброму тряс мою руку, от него исходил приятный терпкий запах отцовской папиросы, который я тут же узнал и успокоился. Беломорыч, продолжая улыбаться, приподнялся над тазом и неспешно закурил. Был он небрит, сед и крепок, пострижен очень коротко. Добротная тельняшка (синие полоски на белом) была очень ему к лицу. Я стал рассматривать его татуировки - многочисленные синие линии, словно речки на карте, а посередине - красная звёздочка. - Москва, – угадал мой вопрос Беломорыч и рассмеялся – вот вырастешь большой и поедешь туда учиться, там же и загремишь. - Куда загремлю? – не понял я. - Куда? – рассмеялся Беломорыч – А вот куда! - и он ткнул чёрным ободком ногтя в верхний правый угол своей татуировки - туда, где одинокая синяя ленточка впадала в такое же одинокое синее море. - Далеко от Москвы, – вздохнул я. - Далеко, – деликатно кашлянул Беломорыч – а всё-таки - Россия. Природа там - загляденье, вечерами тишина-а-а-а, только ветер гудит в проводах, про это даже песня есть. Сидишь себе на нарах - тепло, уютно, пахан сахар раздаёт, а под матрасом - письмо от мамы… Беломорыч так красиво рассказывал, что я тут же всё это представил и решил, что обязательно «загремлю», когда вырасту большим. - Правильно, – ещё раз угадал мои мысли Беломорыч – только кури "Беломор". Если будут предлагать «Приму» или, там, «Аврору» - не отказывайся, хотя и гадость это, но покупай только «Беломор», деньги у тя всегда на него будут, это я те обещаю. Неожиданно Беломорыч оборвал свою речь и прислушался. Я тоже прислушался: откуда-то сверху появились «шорохи вселенной». "Это Ципора Таль из Вашингтона, - подумал я, - сейчас будет «всего доброго, и до встречи в эфире»", - но ошибся. Перед моим тазом вдруг появилась настоящая фея, одетая в изумительно белое платье и красный треугольный плащ. Два золотистых льва поддерживали её корону, а под ними чёрным по белому светилось: "Marlboro". Фея плыла ко мне по зеленоватому эфиру и улыбалась. "Мальборо", - прошептал я и чуть не заплакал от восторга. Беломорыч отреагировал совершенно по-другому: он встал вдруг во весь рост, злобно сжал кулаки и, не вынимая папиросы изо рта, сплюнул в сторону: - Парву, как пить дать, парву. Был он ширше в плечах и крупнее, но куда ему до феи Мальборо, с её короной и львами, закованными в тугой пластик... Она расхохоталась ему в лицо и, осыпав нас золотисто-табачными звёздами, подлетела совсем близко к моему тазу: - Расти большой, и я приведу тебя в страну, где нет трамваев. - Нет трамваев? – восхитился я, вспомнив ужасный скрежет. - Есть в Сан-Франциско, но это просто декоративное, а так - нет. Там все ездят на машинах в офисы с секретаршами, а потом – домой, к своим женщинам. - Но у него НИКОГДА НЕ БУДЕТ СЕКРЕТАРШИ! – выкрикнул Беломорыч и судьбоносно ударил коленкой в таз, отчего тот заунывно звякнул. - ЗАТО У НЕГО ВСЕГДА БУДУТ ЖЕНЩИНЫ! – ответила фея и ударила в мой таз. - НО ОНИ БУДУТ УХОДИТЬ, – не сдавался Беломорыч. - УХОДИТЬ, НО ВОЗВРАЩАТЬСЯ, – расхохоталась фея звонко - стучаться в дверь по вечерам, кидать камешки в окно, писать глупые письма, находить забытые номера телефонов и просто сталкиваться на улицах. - А как это - женщины? – спросил я, понимая, что говорю глупости. - Это очень приятно, это - как когда тебя кормят во сне. Я тут же решил не «загреметь» после обучения в Москве, а уехать в страну феи Мальборо, где нет трамваев. Беломорыч сразу это понял. Он молча отошёл от моего таза и отвернулся, чтобы смахнуть украдкой слезу. Мне стало жаль его, седого и доброго: - Я никогда не забуду тебя, Беломорыч, всегда тебя буду вспоминать. Он, не поворачиваясь, отмахнулся. - Я буду помнить тебя, как отца, – неожиданно вырвалось у меня, и я тоже заплакал. Слёзы жгли мои глаза, и я уже ничего не видел - ни феи Мальборо, ни своего таза, ни зелёного эфира... Моя память вырубилась полностью на несколько лет. Следующие воспоминания связаны уже с переездом на «новую квартиру». Отец к тому времени ушёл от нас, остались только мама и бабушка. Я помню, как в первый раз вышел в «новый двор», было мне уже лет шесть, а то и больше. Вокруг неуютно торчали новостройки. Я стал бродить вокруг дома, пока не натолкнулся на футбольную площадку. Там сидели взрослые пацаны, они тут же меня для проверки отколошматили. Я честно пытался дать сдачи, и в итоге мы помирились. - Ну чо, Амур, закурим? – спросил меня самый старший, ловко вытащив «жирный» хабарик из-за уха. Я неопределённо пожал плечами… Амур Гавайский апрель 2004 Теги:
-1 Комментарии
#0 14:42 25-04-2004death_catt
песдато Ну хуй знает, песдато это или не песдато... охуенно. Как у нас говорили, хорошие сигареты приходят и уходят, а беломор остается всегда. Новостройки это Купчино. А коммуналка с печкой - Петроградская или Василевский? УД - гыгыгы, новостройки действительно Купчино, а печка - это улица Комсомола у Финбана напротив "Крестов" г-е-н-и-а-л-ь-н-о Хороший креотив, Образы будущего очень понравились. А мне понравились все образы - и будущего, и прошлого. И вообше, всё очень понравилось. По-моему, это - из тех редких текстов, где каждый (из тех, кто зряч) увидит своё: кто-то - бытовуху, кто-то - философию, а кто-то - поэзию. Такой вот текст, слоёный и вкусный. Для меня он наполнен глубокой и прекрасной печалью. Очень красиво. Умничка. красивый текст. и как отметили. вкусный да... жалко только, что мое Мальборо оказалось дешевой подделкой из поселка рощино. а женщины растворились как дым. Хотя нет, фея Мальборо подала на меня за sexual harassement. Да, Амур. Тоску и осознание собственной неудачи ты умеешь нагнать. Ничего не понимаю, Амур. Где ты живешь? У меня ето ins irs boston PD, а ты, кажись, счастлив там... ну не знаю. пил я недавно на квартире на улице комсомола... не весело Завтра я в NYC. Сравним с углом комсомола... p.s. гениально уже было сказано. so I'll repeat. Амур лучший. Прекрасный текст. замечательно ахуенно. Очень понравилось. ахуенно. Да. Очень хорошо. Люблю я тексты этого автора. Вот и этот не разочаровал. Очень спокойно и глубоко, философски очень... Респект автору. всем спасип за тёплые слова, Чебурашке отвечу отдельно. 2Дрон, если ты в НЙ звони!!! 917-836-2841 маслянистые трусы из сатина..... заибись сказано... Ещё раз спасип всем и особенно Чебурашке, которая подвинула меня на некий развёрнутый комментарий к моей «Фее». Насчёт «воспоминаний» так: любые наши воспоминания несут всего больше чувств и обстоятельств относящихся ко времени самого воспоминания нежели ко времени о котором мы вспоминаем, таким образом наши воспоминания это как бы ещё один инструмент для осознания имманентной нам действительности. Но в моей «Фее» я пытался выразить совершенно другой феномен, а именно тот, который был «открыт» одним из самых глубокий из современных психологов Эриком Бернэ. В основе его Transactional Analysis лежит идея неких scripts, их так же часто называют early decisions. В самом раннем детстве человек попадая в определённые повторяемые обстоятельства (самые незначительные) как бы принимает чрезвычайно важные РЕШЕНИЯ о своём теперешнем и будущим поведении. Пример из всех учебников: ребёнок, устраивающий грязь за столом и привлекающий этим внимание взрослых может сделать это самое early decision и написать самому себе скрипт о дальнейшем поведении, а именно будет всю жизнь жить в грязи, не убирать за собой и так далее. Для поддержания такого стиля жизни он даже может отказаться от карьерных возможностей, женитьбы и т.д. И наоборот, ребёнок, которому строго выговаривали за грязь за столом может принять решения «не сорить вообще» и впоследствии, например, испытывать отвращение к сексу, где не всегда всё «стирильно» и т.д. «Вспомнить» глупые обстоятельства, которые заставили человека принять эти самые early decisions практически не возможно так как это случается задолго до «пробуждения» памяти, косвенно можно их как бы «воссоздать» но только в рамках фантазии. Именно это я и пытался передать в своей «Фее», которую задумал много лет назад, но она у меня всё не получалась, а тут вдруг получилась))) То есть Фея Мальборо – это попытка объяснить мою необъяснимую тягу к курению, (одна из самых вредных и отвратительных привычек человечества из которой я видимо скоро отдам концы) Опять же «вспомнить» почему я так люблю курить – это тоже невозможно в терминах Transactional Analysis, остаётся только очаровывать самого себя дымком фантазии… Для Чебурашки и всех кто заинтересуется этой теме втыкать по английски в это клёвый сайт о Эрике Бернэ: Амур, гони ты свою фею нах...бросай курить. А креатив очень хороший, глубокий и лиричный, ну, как всегда. Прочел с большим удовольствием. Да, Амур - лучший. С удовольствием прочел, распечатал. Блин, Амур. Я 8 часов был в городе. Ну, Просо программу нашу выложил. Дама, кстати, жила в достаточно темной части бруклина... очень темной. Просо соврал на главной: это он убег спасать мировые фондовые рынки. Я попробую оказаться там снова в субботу. позвоню, если получится. А твой комент я прочел уже тут, в мачачучетсе. А я вот как раз проезжал по I-95 недельки три назад толи завод толи корпоративный офис Филип Мориса в Вирджинии. Стекло, бетон, все стерильно как на унитазной фабрике имени Питона и монумент невьебенному блоку Мальборо, который мои родители много лет покупали у спекулянтов. Спекулянты приносили монумент по кусочку, по блочку, то Мальборо то Винстон то Пол Мол(или хуй знает как там его звали), а я очень переживал и ругал предков когда они курили. "А как это - женщины? – спросил я, понимая, что говорю глупости. - Это очень приятно, это - как когда тебя кормят во сне." Вот это улет! Это чистый Фрейд, а Фрейд это мое все! И вообще, писатель Амур Гавайский со своей буржуазной наукой психологией рулит! 2Дрон. Замётано, звони и встретимся, может и Просо с его христианскими младенцами прихватим! 2Просо. Не фрейдизм, бухгалтер неотёсаный, а ПОСТ фрейдизм)) 2Чебурашка. То, что ты имя Бёрновское знаешь - это уже улёт, но для его критики ты ещё по чебурашкински не готова. Другими словами твой камент рулит! Амур, а как это пост-фрейдизм? – спросил я, понимая, что говорю глупости. 2Просо: ЭЭЭЭ..Вощем Пост Фрейдизм - это по сути всё тот же фрейдизм, но уже без Фрейда. 2Чебурашка - ах вот ты как, ну хорошо... Я тя "тупой" не называл, это ты себя Чебурашкой назвала; это ли не лучшая иллюстрация к концепции скриптов, где детские впечатления оставляют на человеке неизгладимый след и в той или другой мере на него влияют. В твоей ситауации это выразилось в том, что ты даже если и читаешь книгу, то видешь в ней...ну как бы сказать..саму себя и то в детстве судя по отсутствию логики в твоих рассуждениях. Берн будучи практикующим психотерапевтом обосновал свои техники именно исходя из того, что характер взрослого человека МОЖЕТ быть изменён в отличие от Фрейда с его детерминизмом. Скажем мастер Transactional Analysis работая с пациентом, которая назвала себя Чебурашкой мог бы ей обьяснить, что она давно уже не Чебурашка, а говоря гипотетически "Пизда с Ушами" но продолжает косить под чебурашку и приостанавливает искуственно развитие своих логических способностей в связи с тем, что когда то в детстве усвоила скрипт: Инфантильность привлекает мужское внимание. ну давай коль не шутишь: amur@LITPROM.RU Еше свежачок вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... Пацифистким светилом согреты
До небес заливные луга Беззаботная девочка - лето В одуванчиков белых снегах Под откос — от сосны до калитки, Катит кубарем день — карапуз, Под навесом уснули улитки, В огороде надулся арбуз Тень от крыши.... |