Человеческая начинка

Автор: Токсичный Мститель Писк ржавой шестеренки. Пи-и-и… Пи-и-и… Наверное, именно так будет пищать велосипедное колесо, привинченное к стене, если приставить к этому колесу дебила с мускулистыми руками. А, может, именно так запищит раздавленная мышь, когда дебил отойдет от колеса, чтобы помочиться в пыльном углу моей комнаты.

Пи-и-и… П-и-и… Звук вибрирующий, тонкий. Как будто под задницей поселился проктолог крохотного роста. Лилипут в белом халате оседлал колючий механизм, жмет на какую-то педаль, жмет без остановки, каждые сутки с девяти до девяти. Единственная цель лилипута — не дать механизму остановиться. Он ориентируется по циферблату, компасу времени.

Пи-и-и… Пи-и-и… На самом деле это пищит мой стул. Он издыхает, как загнанная лошадь. Между тем я почти закончил историю. На этом тексте я угробил три стула. Четвертый будет последним, — надеюсь. В экране ноутбука отражается жирное лицо, будто смазанное маслом изнеможения. Это лицо уже мало походит на человеческое.

Историка охватывают сомнения, и он срывается в аптеку.

«Здравствуйте, мне нужна помощь. Из-за геморроя и кровавых мозолей я не могу сидеть, а печатать лежа на животе неудобно, затекают руки. У вас есть какие-нибудь эффективные мази для ягодиц? Свечки? Антисептические растворы? Еще нужны бинты, вата и надувная подушечка».

Вернувшись в комнату, на ощупь сделаю перевязку. Персональный проктолог, затаившийся под стулом, понаблюдает. Он тоже воспользуется передышкой и смажет маслом крутящийся механизм стула. Потом я сяду, и писк возобновится. Пи-и-и...

«Только бы день просидеть да ночь продержаться...»

Как раз в тот момент, когда я опустил ладонь на клавиатуру, у меня закончились слова. Однако лилипут в белом халате остановиться не успел. Теперь стул вращается, как волчок, меня несет по бурному радиусу, и фотография гладиолуса плавно перетекает в радугу. Эта фотография висит на стене, прямо за экраном ноутбука, в ней раньше тоже отражалось лицо историка, но я разбил стекло еще на прошлой неделе, когда у меня закончились не только слова, но и сигареты. Головокружение нынешнее подхватывает меня, и воображаемое отражение превращается в недостающее слово текста.

«Миллионы людей поверили в то, что могут придумывать истории. Это ваша вина и вина Голливуда. Они опубликовали сто миллионов коротких текстов. Коротких и весьма бездарных. Они даже не понимают разницы между фабулой и сюжетом. Так постарайтесь их убедить в том, что они должны бросить это занятие».

Историк, уволенный с работы по вычитке сценариев за распространение этой и многих других листовок, подумал, что уснул, но сон его был слишком головокружительным для того, чтобы казаться просто сном. Это был полет без направления, авантюра в один конец. Изнеможение выбило из-под историка стул, поранив лилипута, крутившего колесо. На экран ноутбука упала темная капля.

Пожилая дочь сидела в соседней комнате со сцепленными до синевы пальцами. Когда из-за отцовской двери перестал доноситься скрип, она вбежала. Ни упавшего тела, ни белого комка носового платка дочь не заметила. Она бросилась к столу, чтобы найти хоть какие-нибудь деньги, но нашла лишь ноутбук, заляпанный жирными пальцами историка.

Ночью она прижимала теплый ноутбук к животу, отвердевшему от голода.

Следующий день начался со скрипа. Пи-и-и… Комната отца была пуста, но стул вертелся по часовой стрелке. Глаза дочери не видели лилипута, а тот не хотел расставаться с привычкой крутить механизм, и отсутствие хозяина его не смущало.

— Если продам ноутбук, то окажусь в менее тяжелом положении, — сказала старуха, вздохнув.

На рынке было холодно, шел мокрый снег, и много серьезных лиц проплывало выше сгорбленной фигуры. Дочь историка жалобно обращалась к прохожим:

— Купите историю со счастливым концом. Ни за что не разочаруетесь. История правильная, человеческая.

— Точно. Ноутбук еще теплый.

— Разумеется, это же чистый вымысел. Фантазия высшего сорта. Мой отец придумывал эту историю несколько лет. Буквально вчера закончил.

Крохотный историк чихал от сырости в отверстии для наушников. В узком отверстии звучала песня про англичанина, застрявшего в Нью-Йорке. Песня, поставленная на повтор с прошлой ночи, раздражала: историк хотел выбраться из ноутбука, вернуться на свой стул и допечатать текст. Он соскучился по скрипу под задницей, по лилипуту-проктологу и по фотографии гладиолуса. Ему было обидно до слез. Он-то знал, что история не завершена. Остался всего один абзац, и он даже успел его придумать.

К старухе подошел мужчина в опрятном пальто.

— Продаете? Сколько вы хотите за историю?

— Я хочу нормально питаться хотя бы несколько дней.

— Дайте пару страниц на пробу.

Страницы расходились по волнам бесплатного вай-фая, но покупателя так и не нашлось. А все потому, что людям не нужны длинные истории. Люди, чьи мозги оказались в плену кнопочного ускорения, уже не могут воспринимать то, на что требуется больше получаса. Им нужны фрагменты и отрывки. Наступила эра вывесок и анекдотов. История про историка, стершего задницу в кровь ради какого-то там романа, им гораздо интереснее самой истории. Это смешно. Да и безопаснее. Ведь для прочтения его труда нужно быть усидчивым. Возможно, даже придется пожертвовать кожей ягодиц. Эту книгу нельзя читать в промежутках между пересадками в метро. Полтора миллиона слов.

Внимательно присмотревшись, можно было заметить, что старуха плачет. Слезы тихо мерцали за пеленой падавших снежинок. Ее отравляла горечь предательства. Она всегда была образцовой дочерью. Отец просил ее только об одной вещи — о тишине. И она молчала. Молчала, когда он сутками печатал, сидя на скрипучем стуле, молчала, когда вся ее пенсия уходила на оплату интернета, молчала, когда в дверь ломились судебные приставы, чтобы взыскать задолженность по оплате коммунальных услуг. Дочь верила, что отец занят чем-то очень важным. Настолько важным, что он даже называл себя не писателем, а историком. Теперь дочь поняла, что тоже умрет. Она решила умереть, сидя на отцовском стуле. Возможно, ей удастся прочитать текст и допечатать недостающий абзац. Но, скорее всего, она перестанет дышать еще на прологе. И эта смерть станет высшей точкой чужой жизни.

В отцовской комнате было холодно, батареи остыли еще на прошлой неделе. Лилипут в белом халате вылез из-под стула и поклонился с достоинством. Гладиолус на фотографии расцвел мягко, по-весеннему. Отвечая на их приветствие, старуха пропищала, как мышь… Пи-и-и… Пи-и-и… Затем она открыла ноутбук и погрузилась в незаконченный роман, наполнив его окончательным смыслом.