Гордейкина заимка (Окончание).

Автор: Завхоз “Шустрый какой зечара то оказался”, – с некоторым даже уважением думал Рябушкин. – “И не скажешь, что почти всю жизнь на баланде, – такого хоть на спартакиаду любую выставляй”.

За последние минут так пятнадцать беглый зек вымотал ментов почти до невозможности. Тому то что, знай — беги налегке, а у стражей порядка и сбруя всякая железная, и стволы, для быстрого боя может и хорошие, но для спринтерского забега абсолютно не предназначенные. У самого Рябушкина в разгрузке кроме что помимо табельного ещё имелось. Сделали кавказские командировки старлея параноиком в этом отношении, раз и навсегда для себя он определил, что огневой мощи никогда “много” не бывает. Конечно, волк какой-нибудь спецназовский и лопаткой сапёрной в любой ситуации обойдётся, но мы-то люди простые, мы больше на продукцию ВПК полагаться привыкли, а руками-ногами пусть супермены всякие машут.

Ещё больше не нравилось Рябушкину, что стремился беглый прямо в самый центр торфяников. Самое паскудное место, эти торфяные болота. Это вам не северные или белорусские, с теми всё ясно – видишь проплешину в лесу, считай: обходи стороной. А тут по иному. Иногда, только по наличию большого количества мёртвых деревьев и определишь, что в самую трясину попал. Да и нет тут трясины, как таковой – просто неожиданно открывается под ногами окошко, заполненное тёмно-коричневой водицей, и тут уж кричи не кричи, как повезёт. Много народу в этих местах сгинуло, грибников всяких, охотников… Так что, под ноги смотреть надо внимательно во избежание, так сказать…

А вот Облом под ноги, по ходу, не смотрел. Да и зачем ему, что от пули мусорской подыхать, что двадцать лет на зоне гнить, что в болоте моментально сгинуть – выбор небогатый. Потому и бежал беглый, не разбирая пути, а просто ставя ноги куда ни попадя. Но это ведь только ему терять нечего, а Рябушкин ещё пожить собирался, да и ребят молодых из ППС гробить не хотелось.

-Олег, Лёха, — скомандовал Рябушкин. В боевой обстановке обращения типа “товарищ сержант” немного стоят, — справа и слева от меня, дистанция тридцать метров. Что б падла эта не задумала обратно мимо нас проскочить. Поняли, бойцы? Всё, исполнять. И под ноги внимательно смотреть, мля! Никуда эта сука от нас не денется – нет там дальше пути.

Бойцы поняли, но энтузиазма не высказали. Хоть вслух спорить с Рябушкиным, за которым давно ходила по пятам слава “контуженного”, не собирались. Рассосались и продолжили преследование.

Алексей Щербаков вообще лес и, тем более болота, переносил очень тяжело. Сам, уроженец Северной столицы, он до службы никогда раньше с лесами особо дела не имел. А служить пришлось на “семёрке”, считай, в самой тайге, да ещё и под пристальным ожидающим прицелом глаз сотен зеков. Потому и породу эту человеческую Лёха не любил ещё больше, чем лесистую местность всякую.

Но всякое случается. Познакомился Лёха на службе с девкой одной, из местных уроженок. Ну, не совсем из местных – петровская она была, к дружку своему на свиданки в зону ездила. А потом дружка как-то зарезали, то ли за долг карточный, то ли ещё за какой косяк. Но девчонка ездить не перестала, правда, теперь уже исключительно к Лёхе наведывалась. Ну, слово за слово, а решил Лёха после окончания службы в Город У Пяти Углов не возвращаться, тем более, что и не ждал его там никто особо. Женился на Татьяне (той самой девчонке) и устроился работать в Горотдел. Нет, жизнь нормальная была, да и на Службе Государевой только сильно ленивый свой кусок мимо рта пропустит. А Лёха таким не был никогда. Но вот под пули лезть он не собирался, при всей своей любви к выбранной профессии.

Болот, как известно, под Питером — как у дурака стекляшек, так что считал себя Лёха в этом деле докой и почти что экспертом. Тем большим было его изумление, когда прочная, на вид, коряга, на которую он наступил, как-то чересчур стремительно ушла куда-то вперёд и вниз, а сам Лёха, потеряв равновесие, нырнул следом за ней.

“Бля”, — только и успел подумать он, поняв, что не просто упал, а провалился в скрытую торфяную промоину. Обхватившая его со всех сторон, как влажное банное полотенце, жидкость моментально выжала из груди любую возможность кричать и звать на помощь, подействовав на разгорячённое гонкой тело, как ледяной душ. Лёха ещё раз судорожно рванулся вверх, понимая, что всё это не правильно, что не может всё кончиться ТАК, глупо, по дурацки, но бронежилет и ещё какая-то непонятная сила тянули его вниз.

“Поо..” – попытался закричать Лёха, но коричневая, то ли вода, то ли грязь, попали в его горло, перехватив дыхание и заставив забиться в вязких объятиях болота. Забыв про автомат, присягу и всё остальное он дико рвался наружу из вязкого плена равнодушного тупого торфяного “окна”, но силы были не равны. Лёха успел ещё почувствовать, как от недостатка воздуха разрывается грудь, и судорожно вдохнул. Тёмная торфяная жижа торжествующе хлынула в его лёгкие, раздирая их изнутри непередаваемой болью, и тогда Лёха понял, что это – “всё”.

Тело его ещё продолжало судорожно дёргаться, не желая мириться с мыслью о “конце”, но сознание уже угасло и младший сержант милиции Алексей Щербакова медленно опустился на дно промоины, по сути, представлявшей из себя, перину из мягких хлопьев торфа.

****

Тварь озадаченно всмотрелась во всплывающие пузыри воздуха на поверхности подёрнутого рябью болотного окна. Еда ушла вниз, туда, где почти постоянно обитала сама Тварь, проводя большую часть своего существования в долгой сытой спячке.

Мертвечину Тварь не любила, свернувшаяся кровь придавала Еде неприятный оттенок и… Скажем так, Твари просто нравилось убивать.

Но забывать о том, что почти рядом с её потаённой болотной лежанкой лежит часть Еды не следовало. Кто знает – может быть в следующий раз Тварь снова проснётся зимой, а медвежьей берлоги поблизости и не окажется? Поэтому Тварь хорошенько запомнила место, где покоилась мёртвая Еда и продолжила преследование.

Следующей целью Твари оказался Олег Степанов, последний из оставшихся в живых ППСников. От природы наделённый незаурядной силой, он даже внешне чем-то напоминал боевую машину, на которой служил в годы армейской службы. Приземистый и коренастый, с огромными кулаками и покрытыми буграми мышц плечами, он был незаменим при решении любой острой ситуации, будь то пьяная драка в рабочей общаге или обычный бытовой дебош. Бузотёрам, как правило, хватало одного только взгляда на мощную, как топором вырубленную, фигуру Олега и встретиться с равнодушными голубыми глазами сержанта, что бы задуматься о своём поведении. Олег не был злодеем каким-нибудь, просто никогда не задавался вопросом: ”Можно ли обойтись без силовых методов?”. Официально он имел несколько выговоров за рукоприкладство, но, фактически, начальство закрывало на это глаза, прекрасно понимая, что некоторые ситуации можно решить только грубым натиском. А тут Олег был вне конкуренции.

В отличие от Лёхи, он прекрасно знал паскудную коварность здешних мест, потому и бежал размеренно, не торопясь, аккуратно огибая все подозрительные места. В том, что беглый зек никуда не денется, у него не было никаких сомнений, но и стрелять в того он не собирался. Морду набить – это одно, а палить в живого человека шло как-то в разрез с жизненными принципами Олега. Потому и автомат он даже и не ставил на боевой взвод, просто придерживая его рукой, что б не мешал при беге.

Тварь бесшумно следовала за ним, держась метрах в десяти и, когда Олег на несколько мгновений замер, что б получше осмотреться и прикинуть дальнейшие действия, с ловкостью пантеры, оттолкнувшись мускулистыми ногами от мягкой почвы, прыгнула на спину остановившегося милиционера.

Сильнейший толчок бросил Олега лицом вперёд, в покрытую ковром перепрелых сосновых иголок землю, но он ещё успел расслышать противный скрежет, который издали когти Твари, попытавшейся порвать его тело через бронежилет. Тварь тоже была немало удивленна – весь её опыт учил, что ни одна плоть или одежда не в состоянии остановить атаку смертоносных когтей монстра. Олег, тем временем, кувыркнулся колобком, и, разом забыв про все свои жизненные принципы, вскинул автомат.

От природы практически лишённый воображения, сержант даже не испугался, увидев жуткое существо, свалившее его на землю. Твёрдо знающий, что таких уродов просто не может существовать, он приготовился к бою с ним, как с обычным противником.

-Стоять, сука! – рявкнул он, наводя ствол на Тварь. – Порешу на хрен!

Это было его ошибкой: имея в руках ствол, надо стрелять, а уже потом пытаться запугать кого-то, пусть и выглядящего, как участник Хеллоуина, но ухитрившегося, тем не менее, сбить такого мощного парня, как Олег, на землю. Тварь прыгнула ещё раз, размазавшись в пространстве бурой молнией.

Олег попытался встретить её прикладом, но универсальное детище отечественного ВПК никчемной игрушкой отлетело в ближайшие кусты. Олег нанёс мощнейший удар в гротескно большую голову Твари, но та, даже не попытавшись его блокировать, молниеносным движением просто вырвала нижнюю челюсть сержанта, прихватив при этом кусок горла.

Ещё не поняв, что он практически мёртв, Олег попытался снова ударить непонятное существо, но руки уже перестали его слушаться и безвольно упали. Вспыхнувшая было, волна боли была прервана ослепляющим ударом кулака твари, смявшим, как бумагу, черепные кости и превратившим голову сержанта в бесформенную кровавую лепёшку.

На этот раз Тварь уже не просто жадно жрала, как тогда на заимке, когда она стремилась утолить дикий, пронизывающий голод – теперь она неторопливо насыщалась. Бронежилет вызвал некоторое недоумение, но смутные подобия воспоминаний ещё из той, прошлой жизни подсказали ей, что это не более чем скорлупа от ореха, освободиться от которой можно очень просто. Разобравшись с броником, Тварь начала неторопливо смаковать новую Еду, поглощая только наиболее лакомые куски — грудные, спинные и ягодичные мышцы, сердце, печень, почки. Перемешанные с обломками костей ошмётки мозга послужили десертом.

Фактически, сейчас Тварь уже утолила свой голод и вполне могла снова направляться к месту спячки. Двое людей, даже для такого безразмерного желудка, как у неё, были вполне достаточным рационом. Но неожиданно в практически мёртвом мозгу Твари родилось некоторое давно позабытое чувство, которое можно было бы назвать “любопытством”, если б такое понятие было знакомо монстру. Просто, очень уж интересно вела себя оставшаяся еда – бежала куда-то, но не от Твари, а друг за другом, издавала странные звуки и интересно пахла кровью и страхом. Тварь, не спеша, по собственным меркам, но, двигаясь с неестественной быстротой с точки зрения всех остальных обитателей леса, ринулась следом за удаляющейся Едой, тем более что перемещалась та в сторону излюбленного лежбища чудовища.

****

Дальше бежать Павел уже не мог. Воздуха, проникающего в ноздри, явно не хватало для подобного, не предусмотренного похмельного забега, а любая попытка вдохнуть через рот отзывалась дикой болью в искалеченных скрепками губах. Сердце гулко стучало в ушах, напоминая, что Волохов уже далеко не мальчик, что б устраивать такие вот кроссы по пересечённой местности. Именно в тот момент, когда Пашка уже смирился с мыслью, что быстрая смерть от дурной ментовской пули гораздо предпочтительней таких мучений, он подвернул ногу.

Небольшая ямка, то ли крот вырыл, то ли просто всегда тут была, подвернулась на дороге вожатого пионерлагеря “Дружба”, и тот покатился колобком, наткнувшись рёбрами на несколько весьма угловатых корней.

“Всё”, — решил Пашка, — “Хватит. Мочканут меня, так и мочканут, а бегать я больше не буду, не зайчик какой, чай…”

Он попытался гордо приподняться навстречу преследователям, но только глухо замычал от боли в вывихнутой щиколотке. Слёзы, хлынувшие из глаз, это ещё полбеды, а вот скопившиеся в носу сопли вполне могли представлять угрозу для дальнейшего волоховского существования. Поняв это, Пашка осторожно вдохнул узкой щёлкой между губами, после чего приготовился к неизбежному.

Ещё одна мысль, как всегда вовремя, пришла в голову к Пашке. Вжикнув “молнией”, Павел с остервенением содрал с себя уже порванную и заляпанную грязью зековскую “олимпийку”, оставшись в не намного более чистой, но когда-то, по определению белой, футболке.

Привстав на коленях, Пашка обратился лицом в ту сторону, откуда должны были появиться преследователи. Может и повезёт – Димка Рябушкин первым на него выскочит и не начнёт палить сгоряча. Хотя, с Димки станется – контуженный же -, но выбора другого всё равно не остаётся.

Повезло: действительно, через пару минут из можжевеловых зарослей появилась потная, красная и злющая морда Рябушкина и стрелять он почти не стал. Точнее, не стал в Пашку – просто всадил короткую очередь из автомата в непосредственной близости от того, так просто, чтобы обозначить присутствие.

После чего разразился замысловато-длинной инцестуальной тирадой, в конце которой уже почти культурно поинтересовался:

-А, хули, ты молчал, придурок? Мы ж тебя чуть не пришлёпнули вместо зека этого.

Потом взгляд Рябушкина стал более осмысленным, взгляд его скользнул по брошенной рядом куртке и окровавленному лицу Волохова, по его неестественно, по-негритянски выгнутым губам, и старлей только озадаченно покачал головой. После чего присел на корточки перед Пашкой, с болезненным интересом разглядывая, намертво пришпилившие одна к другой скрепками, губы.

-Ты, того, извини, — пробормотал он. – Вижу всё. Сам снимать эту гадость не полезу – как бы не навредить. Ты уж до доктора подожди.

-Жалко, конечно, — продолжил он, — что падла эта нас обхитрила… Но ничего, слышишь? – он поднял палец вверх и Павел действительно услышал далёкий собачий гавк и еле слышный шум множества моторов. – Никуда эта сука не денется. А если его, пока суть да дело, на время в наш “клоповник” определят, я за тебя спрошу, не сомневайся. Сейчас парни мои подвалят, подмогнут. Жаль, конечно, что зечара хитрее нас оказался, но – что поделаешь? О, кстати, вот и ребятки мои, — среагировал Рябушкин на шевеление за своей спиной.

И уже только по ошалевшим глазам Павла поняв, что за его спиной не ожидаемые им сержанты, а кто-то совершенно посторонний, Дмитрий, поудобнее перехватив автомат, резко развернулся в сторону нового участника сцены.

Маму твою ещё раз так очень нехорошо…


Раздвинувшее мощными плечами кусты можжевельника, существо, появившееся на поляне, только отдалённо напоминало человека. Да у него было две ноги и две руки, если можно назвать руками свисающие почти до земли грабли с ногтями, давно превратившимися в самые настоящие когти, и неестественно огромными кистями. Да и ноги не подкачали – покрытые короткой тёмной шерстью, они напоминали задние лапы какого-нибудь хищника из кошачьих – неестественно удлинёнными бёдрами и мощными икрами. Но самое страшное начиналось выше мощных покатых плеч.

Где-то чуть ниже уровня кадыка, бледно-зеленоватая кожа существа переходила в тёмно-коричневую звериную шкуру. Той же шкурой была покрыта и голова, уже никак не человеческая. Гротескно-большая, голова, казалось, прижимала тело существа к земле, делая его ещё более приземистым и квадратным. А сама голова принадлежала когда-то совершенно другому существу, с человеком имеющим лишь то общее сходство, что и те и другие вскармливают своих детей молоком.

Острые уши, густая грива спутанных волос и чудовищно длинная челюсть, всё говорило о том, что голова эта – лошадиная. Если б не страшные треугольные зубы в пасти и не горящий багровыми огнями взгляд миндалевидных продолговатых глаз. Да и места на шее, где, похожее на человеческое, тело в эту ужасную голову были неровными, какими то рваными, как будто кто-то пытался создать чудовищное подобие Франкенштейновского монстра, пришив лошадиную голову к человеческому телу.

-Что, бля, за маскарад, — с некоторой даже ленцой поинтересовался Рябушкин, и только человек, хорошо его знающий, смог бы уловить в тоне старлея те нотки, после которых он превращался в сущего зверя. – Напугать, что ли собрался? Так я пуганый.

Тварь недоумённо повела лошадиными ушами. Всякое случалось, но вот разговаривать с ней никто ещё не пытался. Не то, что б она поняла смысл слов, но сам факт ввёл её в некоторое замешательство. Которым Рябушкин и попытался воспользоваться.

Вскинув автомат, он перекинул предохранитель. Но Тварь не собиралась ждать. Снова, коричневой тенью распластавшись в пространстве, она вышибла оружие из рук старлея, одновременно со всей силой ударив того в грудь. Бронежилет выдержал, не выдержали рёбра. Дмитрий отчётливо услышал громкий треск, идущий изнутри, такое уже бывало однажды, когда в бою ему воткнули в руку плоский, фашистский ещё, штык, который какой то дух приспособил вместо кинжала, только тогда треск был гораздо слабее. Следом нахлынула одуряющая боль, не позволяющая даже вздохнуть по-человечески. Но Тварь не торопилась его добивать, отскочив, она наблюдала за судорожными попытками старлея вдохнуть даже как-то почти с человеческим вниманием.

-А что это у нас за бяка такая по лесам ходит? – раздался неожиданно из-за спины Твари дрожащий от напряжения, но куражливый голос. – Или в цирке День Открытых Дверей объявили?

Бледный и злой Серёга Облом в смешном, несуразном прикиде – ментовский китель и фуражка в сочетании с тренировочными штанами и раздолбанными ботинками — стоял за спиной монстра, приведя автомат в полную боевую готовность.

-Ты чё ж это, падаль, — поинтересовался он у оторопевшего от такой наглости чудовища, — на ментов прыгаешь, а? Если их твари всякие подкоряжные мочить будут, что ж нам – честным ворам то – останется?

С этими словами Серёга нажал на курок. Автоматная очередь, выпущенная в упор, мощными шлепками пуль откинула Тварь чуть ли не метров на пять, проделав в её теле новые дыры. Тварь разозлилась, не то, что б она дорожила своим телом, просто, как любой хищник, она воспринимала всякую агрессию адекватно. Не обращая внимания, на начавшую сочится из пробитых отверстий мутную жидкость, давно уже циркулировавшую в её теле вместо крови, она рванулась к новому существу, попытавшемуся доказать, что оно сильнее неё.

На поверку. Существо оказалось ничуть не крепче, чем вся остальная Еда. Ярость и злость, исходившие от него были удивительны, но Тварь давно не предавала значения эмоциям. Когда острые когти монстра пропороли ему брюхо, Облом ещё ухитрился вцепиться зубами во влажный огромный нос Твари и вырвать оттуда кусок воняющего болотом мяса. Тварь это не остановило, и двумя быстрыми движениями когтистых лап она превратила грудную клетку зека в мешанину из рёбер и сочащегося кровью мяса. Никогда Серёга Облом не думал, что умрёт так – не на ноже у братвы, не выхаркивая кусками лёгкие в кумовском карцере и не от пули мусорской, а в когтях жупела из детских страшилок. Но жизнь, она ведь падла ещё та, всегда норовит подкинуть какой-нибудь сюрприз. Даже со смертью…

Жрать Облома Тварь уже не стала. Только оторвала левую руку, пожевала, оценила и сплюнула в отвращении. Слишком много водки и чифиря выпил в своей жизни Облом, что б прийтись по вкусу даже такой неприхотливой в еде Твари.

Волохов и Рябушкин напряжённо наблюдали за тем, как чудовищный монстр откинул от себя измятое тело зека, поводил покусанным носом и направился куда-то в сторону. “Пронесло, что ли?” – хором мелькнула в голове у обоих панически-недоверчивая мысль, словно в ответ на которую, Тварь словно бы шагнула в провал зелёной траве и пропала.

Рябушкин сообразил первым:

-Пашка, ты в порядке, слышишь меня?

Павел кивнул, так как внятно ответить он, понятно, был не в состоянии.

-Она в торфяник нырнула, понял, да? – превозмогая раздирающую боль в груди, уточнил Дмитрий.

Пашка ещё раз кивнул – типа, ну и чего?

-А то, билят, — матерные слова давались Рябушкину почему-то особо тяжело, — чую я, почему-то, что пацанов своих из наряда больше не увижу. – Он сплюнул и с удовлетворением заметил, что слюна не красная, значит, есть ещё шанс, что лёгкие не пробиты, может и поживём ещё, хотя – больно то как! – Положила их тварюка эта… А долг, он платежом красен. Справа у меня поищи, — Рябушкин одними глазами указал на разгрузку.

Как сомнамбула, Павел запустил руку в накладной карман и наткнулся кончиками пальцев на что-то холодное и гладкое, просто своим присутствием означающее смерть.

-РГДешка, — кивнул Рябушкин. – Отличная штука. Колечко блестящее видишь? Так вот – вытащи его и в лужу ту, куда паскуда эта нырнула, брось. Пули её, конечно, не берут, — ухмыльнулся бешеным оскалом лейтенант, — но бессмертных-то, один хрен, не бывает. Давай, Павел, действуй, пока наши не подвалили. Не охота мне, понимаешь, что б сучара такая по свету белому ползала… Рви, бля, я сказал!!! – шёпотом заорал он, видя, что Пашка всё ещё находится в раздумьях.

Павел уже не в состоянии был спорить. Подобрав гранату, он на четвереньках подковылял к болотному кошку, где скрылась Тварь, выдернул смешное никелированное колечко, опустил рубчатое яйцо в воду и, со всей возможной скоростью, пополз обратно.

Взрыв гранаты под водой даже не показался особо сильным.

****

Тварь уже улеглась на дно, впадая в своё обычное состояние спячки, когда почувствовала, как сверху опускается что-то небольшое и хищное. Но для Твари не было понятий “опасное” и “не опасное”, были только “Еда” и “не Еда”. Падающее сверху “Едой” определённо не являлось, поэтому Тварь предмет проигнорировала.

Даже, когда неведомая сила неумолимо вмяла её в грунт, лишив пары конечностей, Тварь среагировала спокойно – понятие “регенерация” было ей так же мало знакомо, как и все остальные, но она не сомневалась в своей животной тупости, что к моменту следующего пробуждения с ней всё будет в порядке. А если и нет – невелика беда, она и на одной ноге многого стоит. Понятие “страх” ей было так же не знакомо, как не знакомо оно, к примеру, акуле. Поэтому Тварь спокойно свернулась калачиком на дне и впала в спячку.

Вообще-то, на торфяниках даже костёр жечь запрещается, не то, что б гранатами кидаться. И не без оснований. РГД, конечно, граната не самая мощная, но даже её мощности, её силовой и тепловой энергии хватило на то, что бы свернуть вековые подземные пласты, и воспламенить их.

Уже впавшая в спячку Тварь, физически не способная ощущать боль, неожиданно оказалась в море тихого подземного огня, навязчиво облекшего гротескную фигуру, сожравшего всё тело монстра. Да, Твари не было больно – просто тепло и уютно, как не бывало никогда раньше. Только на мгновение вспышка то ли боли, то ли наслаждения, пронзила её медленный мозг, и Тварь перестала существовать.

****

-Знаешь, Паша, — зло ухмыльнулся Рябушкин, — а, по ходу, натворили мы с тобой делов…

Кровь ртом не шла, даже привкуса её не ощущалось, и Дмитрий повеселел – может, и выберемся: переломанные рёбра – эка невидаль. Павел, правда, совсем скис – нужно было его поддержать. Другое дело, что даже спиной Рябушкин уже чувствовал идущее из-под земли тепло и о природе этого тепла догадывался. Успели бы вевешники их отсюда вытащить, а то ведь через час-полтора тут от дыма не продохнуть будет. Да нет, успеют, вон собачки уже гавкают недалеко… Собачки, чёрт”

-Пашка, — почти заорал, а на самом деле зашептал Димка, — бегом сюда!

Волохов моментально оказался рядом, видать, не так сильно ногу то подвернул.

-Засада, — сообщил ему Рябушкин, — Наши то как работают? Псов впереди пускают, а потом сами идут. А псы наши, верь мне, порвут тебя, как Тузик…. Так они Тузики и есть. Ты ж зековским шмотьём пропах насквозь, пока солдатики доберутся, от тебя и мокрого места не останется. Короче, ты вот на тот пенёк высокий залазь, а я АКС возьму и прикрою тебя, пока люди не подойдут. Понял, да? Так выполняй, билят!

Пашка на одних руках почти подтянулся за какой-то сучок и уселся в развилке умирающего дерева, торчавшего аккурат посреди поляны. Рябушкин же привалился к стволу спиной, взвёл автомат на стрельбу очередями и приготовился ко всему, до крови кусая губу, что б не провалиться в беспамятство от терзающей грудь раздирающей боли.

Гости не заставили себя ждать – через несколько минут на опушке появились две жуткого вида восточно-европейские овчарки, прямо-таки роняющие слюну с пятисантиметровых клыков. Как в тумане, Рябушкин взял ту. Которая побольше, на прицел и приготовился стрелять.

-Ко мне, Джульбарс! – на полянку выломился молоденький вевешник с автоматом на перевес. – Свои! Свои, я сказал!!!

“Карацупа, ёпть”, — беззвучно отметил про себя Рябушкин и потерял сознание.

****

Торфяники горели две недели. Дело обычное, чуть ли не каждый год случается. Разумеется, все окрестные деревни, и пионерлагеря эвакуировали в срочном порядке, нагнали пожарных и прочих МЧСовцев, которые просто бродили по окрестностям, ибо всякий знает: торфяной пожар: это дело такое, пока сам не прогорит – тушить его бесполезно. Прогорел сам собой, как всегда.

Пропавший наряд ППС так и не нашли. Родственникам выписали единовременное пособие и пенсию, хотя, если честно, родственников то тех было…. Но порядок соблюли – Органы о своих работниках заботятся.

Рябушкина, кстати, когда тот из госпиталя выписался, в звании повысили до капитана, а вот должность ему прежнюю оставили, так как очень хорошо он себя на ней зарекомендовал. По геройски, можно сказать.

С Пашей Волоховым нервный срыв случился. Скрепки то вытащили без проблем, но он потом немного не в себе был некоторое время – по всяким архивам лазил, про тёток каких-то с лошадиными головами интересовался, как пионер какой, честное слово. Но недолго – быстро себя в руки взял, сейчас поднялся уже неплохо: официальный пресс-секретарь Генерального Директора родного завода. Солидным стал таким, усы отпустил.

Только вот водится за ним одна странность – лошадей он боится….


(с) Завхоз