Волшебный голос (Детство Лили)

Автор: prefizid Что не говорите, а есть на свете волшебные голоса. Они никого не оставляют равнодушными, даже самых черствых. Вот, положим, стоит пред тобой человек, обыкновеннейший, может даже совсем не симпатичный, но стоит ему запеть … и все. Он уже самый добрый, самый умный и красивый. Мы ему готовы простить любые недостатки и следовать по пятам, как крысы за волшебной дудочкой. В чем секрет? Голос! Такие голоса повелевают, успокаивают и делают нас счастливыми. Они одинаково действуют на людей и животных. При первых звуках собаки перестают лаять, дети – плакать, кошки срываются с места и заглядывают в рот, а морские свинки начинают тихо подсвистывать. У моей мамы такой голос, поэтому я знаю, что говорю. И она очень хорошо умела им пользоваться… Ну, вот например…
На улице около маминой работы снимают кино. Живописная маленькая церковь на пригорке с булыжным спуском и развесистым каштаном, стоящим на островке прямо на проезжей части (теперь его уже нет, снесен грузовиком), притягивала киношников, как магнитом. Опять Львову изображать Париж. Вывески институтов на фасаде закрыли рекламой туфель, а милые научные дамы в старинных нарядах перевоплотились в парижанок. Моя мамочка, отправленная властной рукой помощника режиссера на переодевание, тоже пополнила их ряды. Мадам Воскобойникова пошла за собаками. Ее роскошные колли снялись уже в десятке фильмов. Улица преобразилась, даже пахнуть на ней стало по-другому, изысканней, что ли. Я устроилась в засаде за лавочкой у биологического факультета и приготовилась наблюдать. Сцена — простейшая. Сверху, по улице на камеру спускается моя мама, навстречу ей поднимаются собаки с хозяйкой, естественно. Их обгоняет господин в котелке, приветствует мамам, а в это время, героиня, переодетая монахиней, появляется из-за дерева и входит в дом. Все. Репетируют. Мамочка, без очков, в симпатичнейшей фиолетовой шляпке с зеленым перышком спешит вниз по улице.
- Стоп, — кричит режиссер. Подойдите ко мне. Да вы, в шляпе. Вы вот так прогуливаетесь без определенного занятия? Вы вот кем работаете?
Мама сказала – замдиректора института, доктор наук. Ноль впечатления.
- Так, вот – забудьте об этом. Вы – хорошенькая парижанка, идете по улице, просто прогуливаетесь, без определенной цели и тихонько что-то напеваете, веселое, поняли?
Черт крепко сидел в моей мамочке, и регулярно выходил наружу. Маман величественно развернула корпус, откинула голову, сделала шаг назад, чтобы не оглушить, и запела:
- Слушайте если хотите, песню я вам спою…
Режиссер стал оглядываться, откуда голос идет. Не мог поверить, что это не трансляция…
Мама продолжила:
- И в звуках песни этой открою вам душу свою, и сверкнула глазами и ослепительными зубами. Голос оторвался от губ и заполнил все пространство вокруг, достиг церкви и отбился от щита на фасаде, с пустыми нишами. Все замерли, превратившись в статуи.
- Мне с вами так приятно носится над волнами, что в беспросветную даль мне было умчатся не жаль… Ну как, достаточно весело?
Бригада киношников неистово зааплодировала и стала кричать браво. Режиссер покачнулся схватил плечо помощника и сказал
— Мне надо выпить…
Потом он усердно приударял за мамам, просил пластинку записать на память, но роман у него получился с полковником. Приведенный в дом режиссер, попал в его крепкие объятья так и не был выпущен до конца съемок. Любили они втроем – режиссер, полковник, Казик и …бутылка водки.
В общем, и в институт к Темно мама попала благодаря голосу. Давненько это было.
По приезде во Львов мамуля успешно двигала науку под руководством профессора Тихомирова, но успехи были такими значимыми, что Тихомирова быстренько забрали в столицу. Мелкий биологический планктон – м.н.с. и иже с ними, профессора не интересовал, но вот заместитель… Маме предложили перебраться в Киев вслед за шефом, но у ученой дамы имелся муж, человек чье присутствие в столице тоже должно быть одобрено в заоблачных далях, где обитает руководство. А полковника не отпустили. Не пустили в столицу и все тут. Выбор был сделан и не в пользу науки. Лабораторию расформировали, сотрудников распихали кого – куда, осталась одна мама. Ей дали отпуск на три месяца для написания книги, а вот – потом неизвестность. Не так легко пристроить на работу доктора наук с зарплатой в 500 рублей. Брошюрка по цитологии была написана в две недели, дальше мамочка взялась вышивать что-то грандиозное, но ей быстро надоело. Через месяц ей захотелось на работу. Через три она уже готова была волком выть и я тоже, от избытка воспитания. Я сказала, что если мама не трудоустроится в ближайшее время, то я переберусь жить к папе, и плевать мне на феечек. Пришлось полковнику намекнуть кое-кому, что быть первой советской безработной даме такого ранга не пристало, враг не дремлет, голоса не молчат. Тук-тук-тук, молоточки стучат и настучали, что и нужно было. Маму вызвали на ковер в высокой инстанции… Стали перебирать подходящие должности – ну как на зло – ничего не подходит. И когда уже ничего не приходило в голову, вспомнили о профессоре Темно. Он был занозой в заднице у всех, включая министра, потому что никого не слушал и делал что хотел. Устроить кого-то в его институт без его согласия было невозможно.
- К Темно пойдете заместителем? – спросил без надежды руководитель.
- Пойду, сказала мама. И тут же вспомнила историю одной дамы, которая пришла к Темно по протекции и которую коллектив выдавил обратно с рекордной скоростью. Ей стола не давали, кажется. Бедняге не было места и она провела целый день на ногах, не присев, а потом уволилась от этих гестаповцев.
- Но, я должен Вас предупредить…
- Да, я знаю эту историю, — сказала мама. Вы меня назначаете, а дальше я сама. Только вы дайте направление и продлите мне отпуск, на неделю, чтобы дела закончить и архив мой перевезти из мединститута, он там хранится.
- Хорошо. Пусть будет отпуск.
Придя домой, мама время даром не теряла. Она села на телефон и так, как Львов всегда был большой деревней, нашла таки точку пересечения. У Темно работала ее давняя знакомая – Оля Корданец. Они вместе работали у Тихомирова, правда, не долго. И, о удача, у Оли приближался день рождения. Прямо на этой неделе. Созвонившись со своей знакомой
, мамочка напросилась на торжество, которое по традиции того давнего времени отмечали, где-где, на рабочем месте, конечно. В назначенный срок маман вооружилась бутылкой конька из стратегических запасов полковника и коробкой шикарных конфет местного производства, и пошла на приступ. Действо происходило в обед. Столы в лаборатории сдвинули, накрыли фильтровальной бумагой а на ней. Мама дорогая. Шинка, колбаска, огурчики, оливье и «фирменный» Олин торт- рулет с цельной клубникой а масляном креме внутри ярко-желтого бисквита, облитого шоколадом. Вкуснота. Мама намеренно опоздала, чтобы гости успели пропустить пару тостов и были немного подогреты. Явившись очень эффектно с коньяком в виде подкрепляющего аргумента, мама была посажена за стол. Темно в ее сторону даже не взглянул.
Когда застолье котилось к середине – пришло время песен. Вот на это мама и рассчитывала. Вы просите песен – их есть у меня. Ах, этот голос. Ну, кто сможет устоять! Но тут ее ждал пренеприятный сюрприз.
-Любомир Михайлович, спойте нам!
- Да спойте, спойте.
Темно не стал долго ломаться. Встал и…
- Два колеры мої, два колери…
Густой, медовый баритон, дивной красоты поплыл над столом, вылетел в окно, пролетел над летней львовской улицей, сдув с каштановых свеч пыльцу и лепестки. Ай-ай, в этом коллективе уже имелся свой волшебный голос, ангельского звучания. Почему ангельского? – спросите вы. Да очень просто. Когда Бог создал ангелов, то они были настоящие мужики. А какие ангелы из мужиков – мы знаем. Господь быстро передумал и все мужское отнял. Но нужно было дать им что-то взамен, что-бы они не очень обиделись и Бога осенило – голос, волшебные голоса. Построил Бог ангелов и приказал открыть рты. Голос в виде золотой пыли влетел в ангельские горла и позолотил их. Но и среди ангелов попадаются малохольные. Вот такой и стоял последним в шеренге. Ему щекотно показалось, он и закашлялся. Небольшая толика золотых крупинок закружилась, подхваченная ветром и достигла земли, и… досталась людям. Поэтому и среди людей такие голоса тоже попадаются, хотя это редкость, конечно. А уж два таких голоса в одно время и в одном месте – это просто чудовищное совпадение.
Да, место певца тут уже было занято. Но мамочка не растерялась, а все равно пропадать, и в нужном месте к баритону добавилось не менее прекрасное сопрано.
- Червоний — то любов, а черний — то журба…
Профессор на мину тут поперхнулся, но как большой артист продолжал петь дуэтом как ни в чем ни бывало.
Допели.
В ответ — молчание, потом кто-то всхлипнул.
- Ох вы ж мои дорогие, дайте я вас… Толстая Дора размазывая слезы по лицу оправилась целовать мою маму. Она долго прижала ее к своей необъятной груди, которой славятся украинки по всему миру. Маленькая мама совсем потерлась в ее мощных объятьях и чуть не задохнулась. Надо ли говорить, что профессор и мамочка весь вечер пели вместе и отдельно собрав под окнами целую толпу. На следующий день мама вышла на работу. Ей дали и стул, и стол и отдельный кабинет. Потом говорили что Л.Л. и Темно спелись, в буквальном смысле того слова.
Ну и почему Львов, город где каждый второй поет в хоре, в ансамбле или даже в опере, в массовке, если ноты знает, не слышал прекрасного голоса моей мамы, спросите вы? Слышал, но только один раз. Одного раза полковнику хватило. Случилось это как раз накануне восьмого марта. Мама только переехала во Львов и маялась дома без работы. Меня тогда еще не привезли из Москвы, я третий класс заканчивала. Какая нелегкая принесла полковника в Дом офицеров – неизвестно, но там он услышал громкую жалобу, что петь на концерте в честь праздника некому. Полковнику очень хотелось похвастаться новой женой.
- А вы пригласите мою Людмилу Львовну, она вам споет в лучшем виде, что захотите. У нее – Голос.
Заведующая самодеятельностью, она же аккомпаниатор недоверчиво посмотрела на полковника. Какая же у него может бать жена? Перед глазами у нее возник образ тучной дамы с огромным бюстом, запакованным в костюм из немецкого гипюра и с ярко намазанным ртом. Вздохнув, петь ведь все равно некому, она сказала. Пусть приходит завтра.
- А ноты брать? — спросил полковник, чем немного озадачил музыкантшу. Знание нотной грамоты полковницей в образ не вписывалось.
На следующий день в дом офицеров пришла странная личность. Роста чуть побольше карлицы, без косметики, в очках. На голове – хвостик, стянутый аптечной резинкой – на ногах детские резиновые сапоги розового цвета. Это мама мои надела. Мне их купили, а Львов весной – море мокрого снега с водой, вот и надела.
Отыскали свободный зал с роялем, мама поставила ноты, выдала горлом пару рулад и тихо пропела два романса. Музыкантша была приятно удавлена. Ну не так, чтобы очень хороший голос, но поет верно, слух есть, а что тихо, так есть микрофон.
Мама сказала, что простужена немного, но примет меры, а послезавтра все будет в норме.
- И, пожалуй ста, в зале играйте погромче, — попросила она. Ну, как хотите, подумала аккомпаниаторша, никто не виноват, если ваш писк никто не услышит.
Как же она ошиблась.
Настал час Х. Гордый полковник уселся в 8 ряд, и приготовился слушать. На сцену вышла мама. С бледной простуженной молью, что пришла на репетицию — ничего общего. Все длинные платья со шлейфами и бархатными розами, что шила моя бабушка для выступлений – остались в Москве. Мама была в свадебном платье. Брак был не первый и платье было светло-желтое с атласным бантом на груди с заложенным за него букетом белых цветов шиповника. На голове прическа как у Мерлин Монро – немного старомодная, очки в золотой оправе и перламутровые туфельки золушкиного раз мера на высоченных каблуках. Не женщина – картинка. Офицеры приподнялись в креслах и затаили дыхание.
- Промчится счастья миг златой, его тяжка утрата, промчится без возврата миг счастья золотой… Легкомысленная Травиата поднимала к потолку невидимый бокал.
Офицеры зашуршали программками. Та-а-ак, еще одна песня во втором отделении. Ей хлопали, долго. А одинокие офицеры куда-то исчезли на время антракта и появились уже с цветами. Полковник радовался успеху и ничего не замечал вокруг. Во втором отделении мама вышла все в том же наряде, что делать, другого не было и запела…
- Ландыши, ландыши – светлого мая привет… Эту песню она ненавидела, но пела, уж очень она нравилась публике.
Она допела и что тут началось. Браво, бис. И цветы, цветы. Тюльпаны, мимозы, гвоздики. Все чем был богат наш скромный Галицкий базар было вынесено на сцену. Офицеры кинулись провожать новую приму домой. Полковника совершенно оттерли в сторону. Плевали они на его каракулевую папаху с высокой колокольни – тут такая женщина и как поет! Злой полковник всех пустил в квартиру, угощал водкой и выпроводил лишь за полночь.
- Ах, какие они все милые, твои друзья, — сказала мама.
- Они мне не друзья, я их в первый раз вижу, — взревел полковник.
Мама посмотрела внимательно на мужа, в его горящие адским пламенем глаза и поняла, что Отелло действительно удавил Дездемону, и что ее, возможно, ждет та же участь.
- Я тебе вот что скажу, в этом городе ты пела на людях в первый и в последний раз.
- Да, дорогой, — осторожно ответила моя мама.
Слово пришлось сдержать. Песня про ландыши не входит с тех пор в число любимых песен полковника. Он ее переделал на свой лад.
- Как залезем в камыши, пое… ся от души, на х…я нам эти ЛАНДЫШИ!
Пел достойный наследник поручика Ржевского, как только где-то слышал мелодию этой незамысловатой песни. А что делать, у человека глубокая душевная рана. Это понимать надо.
С тех пор мама пела дома: мне, кошкам, рыбкам и цветам. И на работе – это святое. Хотя Темно и пытался затащить ее в хор, где он был солистом, мама не поддалась.