Про Лёху

Автор: Dead Rabbit Смутные чувства владели Лёхой, противоречивые. Он ходил по тёмной ночной квартире, заваленной нераспакованными узлами и коробками, наполненной неуютом, чужой и незнакомой, и пытался убедить себя, что жизнь удалась. Действительно, после посаженного дерева в виде половины жизни, отданных инженерной службе на родном заводе, рождённого сына, а точнее двух дочерей двенадцати и четырнадцати лет, наконец, реализована и третья ступень жизненной триады – построен дом, а точнее получена вот эта самая квартира о двух комнатах, на первом этаже типовой панельной девятиэтажки. Но прошло первое чувство эйфории, и радость переезда из опостылевшей общаги сменилась грузом забот от неустроенности быта в советской новостройке.
Дом должен был стать первым в новом жилом массиве, а пока что из окна кухни был виден огромный пустырь, изрытый канавами и заваленный строительным мусором. Лёха смотрел на тени от искореженных железяк в пятне света забытого строителями прожектора, а за этим пятном простиралась чернильная темнота, на краю которой горели огни далекого города. Вечером, возвращаясь с работы по тропинке, петляющей от конечной остановки с гордым названием "Новый город", Лёха всегда с ужасом представлял, каким будет этот путь поздней осенью или зимой, когда темнеть будет раньше, и в каждом из этих нагромождений бетонных блоков будет мерещиться тайный враг.
Основания беспокоиться у Лёхи, как и у каждого отца взрослеющих дочерей, были. На днях жена пришла с работы крайне взволнованная и по большому секрету пересказала Лёхе историю, услышанную от ее сослуживицы, у которой муж работал в милиции, о том, как некоторое время назад на одну их соседку ("да ты ее видел, черненькая такая, маленькая"), задержавшуюся со смены, напала компания пьяных подростков – "всего одиннадцать человек, от двенадцати до пятнадцати лет". Пацаны затащили женщину в заброшенный строительный вагончик, где они играли в карты и пили вино, там "ее же лифчиком" связали, и долго и нудно насиловали по очереди и вместе, естественным путем и с извращениями, пихая в нее свои недоразвитые писюны и горлышко только что освободившейся бутылки из-под портвейна. "Где только научились такому?" – ужасалась жена, переходя на шепот. – "Я уже не говорю, что она им в матери годится, но, ты представляешь, они изнасиловали ее не только в..., ну, ты понимаешь, ... туда, но даже в рот и в ... ну, в общем, в задний проход!" Кончиться все могло бы еще большей бедой, но муж, встревоженный уж слишком долгим отсутствием супруги, пустился на поиски и, в конце концов, обнаружил ее, как раз во время очередного употребления. Причем, волчата, видимо, еще не до конца наигравшись, оказали перед отступлением такой яростный отпор, что и женщина, и мужчина попали в итоге в больницу.
Лёха был хлипкий, сутулый сорокалетний мужичек, невысокого роста, с впалой грудью и вечно подкашливающий. Он с трудом мог представить себя в роли бойца, физически защищающего свою семью, и потому настроение у него сразу испортилось. Он прошел в комнату детей, посмотрел на тихо спящих дочек. "Ничего, обещали скоро пустить вдоль леса автобус, тогда остановка будет прямо под окнами", – успокоил он сам себя и вышел.
В своей комнате он подошел к окну, за которым сразу через дорогу находился "лес". "Лес" представлял из себя донельзя захламленный лесопарк, излюбленное место первомайских пикничков горожан. Ночью, в свете луны, он выглядел, как декорация для фильма про привидения, и Лёха поежился. "Уроды", – подумал он. – "Хоть бы один фонарь поставили". Лёха отошел от окна к расправленному дивану. "Пора спать", – подумал он, укладываясь. – "Завтра дневным дизелем возвращается от родителей жена, надо будет съездить на вокзал, встретить".

Лёха проснулся, словно от толчка. Сердце в груди стучало молотом, отдаваясь в голове гулкими ударами. В окно все также светила луна, казалось, что Лёха спал считанные минуты. За окном негромко разговаривали несколько человек.
В общем-то, в этом факте не было ничего необычного. По странной прихоти неизвестного архитектора фасад дома был выполнен в виде гребенки, из-за чего половина квартир имела в одной из комнат по три промерзающих зимой наружных стены, а жильцы другой половины смотрели на мир, словно из пещер. В одной из таких пещер и жил Лёха. "Загончик" перед его окном облюбовали разные темные личности для распития горячительных напитков, сопутствующих этому разговоров за жизнь и отправлению всяких нужд. Но не глубокой же ночью!
– Все равно, не нужно это делать! – Лёха разобрал женский голос.
Ей что-то возразили какие-то мужские голоса.
Было похоже, что компания сослуживцев отмечала у кого-то какое-то торжество, закончившееся некой ссорой, а сейчас по этому поводу идет спор. Лёха с вздохом встал с дивана и пошел в туалет.
Вернувшись в комнату, он услышал, что страсти за окном накаляются.
– Ну, ребята, ну не надо! – просила кого-то женщина.
– Молчи, шалава! – ответил ей мужской голос.
"Что там у них?" – подумал Лёха, подходя к окну.

За окном в лунном свете ярко белело пятно женского платья. Сзади, обхватив одной рукой за талию, женщину держал полный мужчина. Второй рукой он лапал ее грудь. Второй мужчина стоял перед женщиной и был полностью скрыт тенью.
– Почему ночью гуляешь, дома не сидишь? Приключений ищешь? Будет тэбэ приключение! – сказал он с сильным кавказским акцентом.
– С ночной смены возвращаюсь, на автобус опоздала. Не трогайте меня, у меня муж, дети. Я вам деньги отдам, больше трех рублей, вот, в сумочке.
Женщина говорила все громче, всхлипывая и пытаясь столкнуть с груди тискающую ее мужскую руку.
– Ты что орешь, сука! – неожиданно перед женщиной появился из темноты третий. В руке у него Лёха увидел нож, которым он махнул перед лицом женщины.– Не будем мы тебя трогать, если не будешь рыпаться. Считай, сверхурочно поработаешь. Хуями в тебя немножко потыкаем, а трогать не будем. А будешь рыпаться, я тебе лично морду порежу, поняла?
– Точно, щелкнем тебя по разочку, и пойдешь к своим деткам, – гыкнул толстяк.
Женщина тихо заскулила.
– Ребята, я ведь старая уже, не девочка какая. Отпустите меня. Вы себе молодую, красивую найдете...
– Ладно, хватыт, – отрезал кавказец, схватил женщину за волосы и потянул вниз. – Пососешь для начала.
Женщина зарыдала. Кавказец приспустил вниз свои спортивные штаны и, удерживая женщину за волосы, тыкал ее лицом себе в пах, пытаясь добиться цели. Толстяк, державший жертву сзади, задрал подол платья, закинув его ей на спину, и пытался стянуть с женщины трусы. Женщина сжимала ноги, не давая ему это сделать. Третий, здоровенный детина, подошел сбоку и коротко ударил ее ребрами ладоней по почкам. Женщина коротко ойкнула и затихла.
– Ай молодэц, дэвушка. – сказал кавказец, задвигав тазом. – А тэперь давай ласково так: вперед – назад, вперед – назад, да?
Вдруг дорогу осветил свет фар. Кто мог ехать по этой ведущей в никуда дороге, да еще такой глубокой ночью – загадка. Для насильников это было абсолютной неожиданностью. Кавказец отпустил волосы женщины и отскочил к стене дома, в тень. За ним поспешили и его приятели. Освобожденная женщина бросилась бежать к арке во двор дома. Леха рванул на кухню. В окно кухни он увидел, как вбежавшая во двор женщина растерянно осмотрелась вокруг и юркнула в ближний к ней подъезд – Лёхин подъезд.
Лёха подкрался к входной двери. Только вчера он врезал в дверь глазок и сейчас, аккуратно отведя в сторону шторку, посмотрел в него. В глазок, случайно купленный в центральном хозмаге, были вставлены линзы, практически не отличающиеся от обычного оконного стекла. Словно в дырку в заборе, в аппендиксе лестничной клетки, в метре от своей двери в свете лампочки он увидел женщину, зажимающую себе рот двумя руками.
Женщине было, пожалуй, под сорок, вполне симпатичная брюнетка, чуть тронутая первыми следами увядания. Картонная дверь не давала никакой звукоизоляции, и Лёха ясно слышал ее прерывистое дыхание. "Блин, надо впустить ее", – подумал Лёха. – "Пусть отсидится". Хлопнула дверь подъезда, и появились запыхавшиеся верзила с кавказцем.

– Вот ты где, сука! – зловеще зашипел верзила.
– Помо... – попробовала закричать женщина и осеклась, получив от верзилы удар в солнечное сплетение, согнувший ее пополам. Верзила расстегнул молнию сзади на платье и спустил его с плеч женщины; потом, схватив за волосы, поставил ее прямо и, стянув бюстгальтер под груди, продемонстрировал обнаженную по пояс женщину кавказцу.
– Ух ты, дойки какие! – восхитился выскочивший из-за спины кавказца подоспевший толстяк и сразу вцепился в соски. – У той, первой, морковки какие-то висели...
– Мальчики, не надо... – снова заныла женщина, схватившись за руку верзилы, чтобы уменьшить боль.
– Что не надо? – захихикал толстяк. – С Асланом дела не доделала? А Аслан, он такой – если дело начал, он его закончить должен.
– Это точно, Пузырь, тут ты прав, – согласился верзила. – И я тоже кончить должен.
Он толкнул женщину вперед так, что она, потеряв равновесие, упала на четвереньки, спиной к Лёхиной двери.
Верзила зашел сзади и, закинув подол на спину, спустил с нее трусы.
– Вот и ладненько, – повеселел он, глядя на темный овальчик, перечеркнутый вертикальной черной линией. – Вот и до пизденьки добрались.
Расстегнув брюки, он извлек немалых размеров орган, изуродованный буграми от вшитых под кожу шаров.
– От какого красавца отказаться хотела, – он встал на колени за женщиной, смазал слюной головку члена и, раздвинув руками половые губы, стал протискиваться внутрь.
Женщина завыла в голос.
– Ну не надо, не на-а-до... Ай!
– Не надо... – отозвался верзила, ритмично заработав тазом. – Паровоз пошел, не остановишь уже. Давай, лучше подмахивай. Аслан, заткни ей рот.
Кавказец достал член и, схватив женщину под подбородок, поднял ее лицо.
– Сосы далше, дэвушка, а то глаз порэжу.
В подтверждение своих слов он поднес к ее лицу опасную бритву. Женщина коротко всхлипнула и, зажмурив глаза, широко открыла рот. Кавказец обхватил ее голову руками и начал движения со своей стороны. Оставшийся не у дел толстяк подлез сбоку и мял женщине груди.
"Вот гады! Фашисты!" – взорвалось в голове у Лёхи. Рука его сама схватилась за задвижку замка...

... – Ты кто, мурлик? – первым пришел в себя верзила. Он поднялся с колен и с интересом смотрел на плюгавого мужичка в семейных трусах и растянутой на груди линялой майке, который стоял перед ним в раскрытых дверях.
– Вы... это... женщину отпустите... Сейчас же... – еле выдавил из себя Лёха, уставившись на торчащий на него член верзилы. – А то...
– А то что? – ехидно поинтересовался толстяк, тоже вставая с колен.
Верзила и толстяк вплотную подошли к Лёхе, и верзила без размаха ткнул ему кулаком в лицо. Лёха пролетел через весь коридор и, ударившись головой о стену, сполз на пол. Перед глазами пошли красные круги. Верзила с толстяком зашли в квартиру, включили в прихожей свет, за ними, таща женщину за волосы, вошел кавказец, закрыв за собой дверь. Он толкнул женщину к Лёхе, и она, споткнувшись, упала на пол рядом с ним. Верзила прошел в Лёхину комнату, застучал там какими-то ящиками. Толстяк рванул в комнату детей. За дверью детской вспыхнул свет и раздался удивленно-радостный возглас толстяка.
– Что там, Пузырь? – заинтересовался кавказец.
Из детской появился толстяк, таща под руки Лёхиных дочерей. Младшая еще не проснулась, ничего не понимая, хлопала ресницами. Старшая с животным ужасом смотрела на лежащих на полу отца и полураздетую незнакомую женщину.
– А вот вам девочки-целочки, – объявил толстяк.
Он задрал ночнушки и показал кавказцу девичьи тела. Кавказец помял грудь старшей, подергал за соски младшую, подумал, и, схватив старшую между ног, поднял ее на руки и понес в детскую:
– Вот эту бэру.
– Ну а я тогда эту, – вернувшийся верзила схватил младшую под мышку и пошел за ним. Практически сразу же из-за закрытой двери детской раздался детский крик, заглушенный то ли подушкой, то ли рукой насильника, и ритмичный скрип кроватей.
– Большой день у тебя, папаша, торжественный, – снова оставшийся не у дел толстяк наклонился над лежащим, еще не пришедшим в себя от удара Лёхой. – Знакомство с хуем у девок твоих, почти замужество. В такой день и самому замуж выйти не западло, а?
Одной рукой толстяк схватил Лёху за задницу, кулаком другой саданул ему по затылку. Лёха отрубился.
Очнулся он от боли. Рот его был заткнут какой-то тряпкой, а сам он был связан таким образом, что веревкой, пропущенной под его коленями и за шеей, голова была притянута к ногам и лицо оказалась между коленей. Веревка нестерпимо резала кожу, позвоночник, казалось, вот-вот сломается от немыслимого напряжения, а между ног, в заднем проходе, был еще один источник боли от елозящего там ну очень даже инородного предмета в виде члена толстяка. Живот толстяка не давал Лёхе дышать, и он уже снова почти потерял сознание, как толчки в задницу прекратились, в глаза ударил свет, и Лёха увидел перед собой член толстяка, весь в Лёхиных экскрементах. Толстяк зажал Лёхе нос и после паузы выдернул кляп. Лёха жадно вдохнул воздух, сразу же получив себе в глотку струю семени, выпущенную толстяком. Толстяк быстро выдернул член из Лёхиного рта и опять заткнул его кляпом.
– Отдыхай, милашка, сегодня, может, еще поработаешь, – бросил он Лёхе, поднимаясь с колен. – Пойду, посмотрю, как там девчонки твои развлекаются.
Спеленутый Лёха упал на бок и посмотрел на забившуюся в угол женщину. Она смотрела на него глазами, полными слез. Как только за толстяком закрылась дверь в детскую, она вскочила на ноги и бросилась к входной двери. Лёха замычал. Женщина оглянулась на него и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Лёха остался один, умоляя свой разум, чтобы он отключился, защитив его от боли и унижения. Но разум не подчинялся Лёхе, и он должен был лежать связанным на полу и слушать этот непрекращающийся скрип кроватей. Наконец, дверь открылась, и из комнаты вышел верзила, вытирая член детской ночнушкой.
– Что-то мелкая отъехала, – объявил он Лёхе. – Ого! Это Пузырь тебе такое дупло разворотил? Ну, с первой брачной ночью тебя, милка... А где баба-то?
Он огляделся вокруг.
– Ушла что ли? Ну и хрен с ней, без нее дырок хватает. Теперь и ты, педрила, в обойме. Может, ты пососешь, раз мелкая не в состоянии? Пойдем-ка к станку.
Он достал нож и разрезал стягивающую Лёху веревку. Подхватив за руку, он потащил Лёху в детскую.
Кляп заглушил вырвавшийся из Лёхиной груди вой. Раздетая догола младшая дочь лежала на кровати с поднятыми руками и неестественно раскинутыми ногами. Простыня между ног была пропитана кровью. Кровью был измазан и лобок, только тронутый пушком волос, и промежность, изуродованная несоразмерно огромной для этого детского тельца дырой влагалища, окаймленного еще не развившимися половыми губами, фиолетово-синими от насилия, которому она только что подверглась. На другой кровати кавказец насиловал старшую. Он закинул ее ноги себе на плечи и с невероятной скоростью двигал своим волосатым задом. Детские ступни безвольно болтались в воздухе в такт мощным толчкам. Толстяк стоял на коленях у нее в голове и одной рукой мял грудь девушки, а другой пытался вложить ей в руку свой член. Дочь смотрела на отца глазами, полными слез.
– Па... па... Мне... боль... но... Ска... жи им... пусть... переста... нут...
Голос ее прерывался в такт толчкам. Казалось, член кавказца, разрывая все на своем пути внутри ее тела, упирался своей головкой в диафрагму, сбивая ей дыхание. Лёха как-то по животному всхлипнул, ноги его подкосились, и он безвольно повис на руке верзилы...

... Лёха потеребил пальцами язычок задвижки и опустил руку. Глаз, которым он смотрел в глазок, начал слезиться от напряжения. Лёха, смахнув слезу, снова прильнул к глазку. Верзила, обхватив женщину за талию, ритмично натягивал ее на свой член. Кавказец, поняв, что не может иметь женщину в рот так, как он хочет, во всю длину своего члена, отчего женщина начинала хрипеть и задыхаться, начал давать ей указания: "Нэ так... Залупа нэжно втягивай... Тэперь чмокай. Во-о-т... Тэперь за щэку бэри... Тэперь яйцо сосы..." Полностью деморализованная женщина, упершись руками в бедра кавказца, послушно исполняла все его капризы, изредка коротко ойкая, когда член верзилы попадал в какие-то точки внутри ее тела. Но вот ритм верзилы сбился, он замер, закинув голову, шумно выдохнул и со стоном вонзился в нее в последний раз. Ягодицы его несколько раз сжались и, наконец, он замер, шумно дыша. Постояв неподвижно несколько секунд, он оторвался от женщины и встал на ноги. Его член вышел из женщины со смачным чавканьем.
– С облегченьецем, Лом! – вскинулся толстяк и поспешил на освободившееся место. Он засунул во влагалище свой палец и подвигал им. Вытащив палец, он воткнул его женщине в зад и, раздвинув второй рукой ее ягодицы, стал двигать и вращать им внутри женщины. Наконец, он вытащил палец и засунул свой член во влагалище, но, сделав пару движений, вытащил его, весь блестящий от слизи.
– Вот это смазка так смазка, – хохотнул он и стал пристраивать его к дырке ануса. Головка его члена, обильно смазанная спермой верзилы, сразу прошла внутрь.
– А-а-а... – застонала женщина, пытаясь избавиться от члена во рту, который не давал ей податься вперед, чтобы уменьшить боль.
– Сейчас, сейчас, милка. Расслабься, дыши глубоко, сейчас я уже там буду, – как-то жалобно залепетал толстяк, протискиваясь внутрь ее и, наконец, войдя на всю длину.
– Вот это я называю: "очко неебанное". Еле влез. А если сейчас ее еще и закошмарить, так вообще отдоит... А, Аслан, сделай милость! – шумно отдуваясь, сказал толстяк.
Кавказец легонько стукнул замершую в ожидании новой боли женщину ладонью по лбу:
– Что заснула, да? Работай!
И махнул перед глазами женщины лезвием бритвы.
– О-о-хх! – сладострастно захрипел толстяк. – Очко у дамы не железное, уж как обхватит, так обхватит...
Он схватил женщину за грудь и, щипля ее за соски, начал двигаться.
Женщина снова застонала, но, получив от кавказца очередной тычок, притихла и, взявшись за его член двумя руками, задвигала головой.
Толстяк продержался не больше минуты. Он выдернул член, сжал его рукой, на мгновение застыл и с коротким рычанием снова воткнул его женщине в зад.
– А, блядь. Ну и очко. Сжимает, сука, так, что все отдаивает.
Толстяк отклеился от женского зада полностью удовлетворенный.
– Напрасно вы, братаны, не просекаете. Что у первой, что у этой, очко – высший класс.
– На зоне тебе мало что ли было, – отозвался верзила.
– Не скажи, Лом, – возразил толстяк. – У петуха очко разбитое до позора, а за новичком – когда первым станешь... А на воле бабы практически все в жопу неебанные, да и очко у них и меньше, чем у мужика, и мягче. Как ножичком перед ней махнешь, как очко у нее сожмется... Аслан, брось ты ее пасть. В рот чтобы брать – навык нужен, а откуда у этих баб навык? Она мужнин хуй, может ни разу не видела и в руках не держала, под одеялом ноги раскинет – и вся ебля. Зайди сзади, я ей всю кишку смазал – до желудка.
– Это точно, сосат, паскуда, не умэет, – согласился кавказец, вытаскивая член изо рта женщины. Посмотрим, что у нэй за очко такое чудэсное...
Кавказец обошел упавшую на локти женщину, опустился за ней на колени и, приставив к отверстию член, подал вперед тазом.
– Ай... Ай... – не выдержала женщина.
– Что – ай? – спросил кавказец и, взяв женщину за плечи, вошел в нее полностью.
Женщина, не в силах податься вперед, закинула голову и закусила губу. Кавказец начал двигать тазом, звонко шлепая своими бедрами о женские ягодицы и все ускоряя темп. Колени женщины проскальзывали вперед по бетонному полу под мощными ударами. Наконец, что-то гортанно бросив на своем языке, кавказец выдернул член, извергнувший струю семени, обежал женщину и, схватив ее за уши, воткнул член ей в рот. Женщина замычала, изо рта ее начала вытекать сперма.
– Вот это по-нашему, отлично ты ей на зуб навалил, – развеселился толстяк. – Ебем в жопу, а сперма изо рта течет. Глотай, милка, витамины, бабскому организму это полезно.
– Да, щелкнул не слабо, – верзила отошел в дальний конец лестничной клетки и там помочился.
– Ну, что, на вокзал?
– Да, пойдем, – согласился толстяк. – Может еще какую дырку поймаем, отщелкаем...
– Да уж, известно, какую тебе дырку надо – ту, что под хвостом.
– Ладно, Лом, разберемся на месте, кому какую дырку пялить, нетронутых еще не оставляли. Вот давай, поймаем если кого, попробуй сам.
Насильники ушли.

Женщина еще с минуту неподвижно стояла на коленях, уронив лицо в ладони. Лёха смотрел на ее бедра. Уже не черная щелочка разделяла на две дольки поросший темными волосами пятачок. Разверстая дыра ануса судорожно сокращалась, выталкивая изнутри капли семени кавказца. Сперма стекала вниз, задерживаясь в волосах промежности, и дальше – в складки половых губ, ярко-красных от потертостей, беспорядочно измятых, словно лепестки цветка, брошенного под ноги толпы, поникшие на истерзанное влагалище. Потом женщина медленно встала на ноги, оглянувшись вокруг, подняла с пола бюстгальтер и, встряхнув его, надела на себя. Вывернувшись, застегнула молнию на платье. Подобрала сумочку и достала из нее зеркальце и носовой платок. Вытерла слезы с глаз. Обмотав платком палец, тщательно вытерла во рту, обтерла губы и подбородок. Задрав подол, в зеркальце осмотрела промежность, потрогав пальцем кожу около ануса и поморщившись. Вытерла там носовым платком и бросила его на пол, в угол. Сняла болтающиеся на лодыжке трусы и спрятала их в сумочку. Глубоко вздохнула и резко повернулась к Лёхиной двери. Лёха замер. Женщина, казалось, смотрела прямо в глазок, на стоящего за дверью Лёху. Он впервые увидел так близко ее лицо. Она достала из сумочки помаду и подкрасила губы, потом несколько раз шлепнула себя ладонями по щекам, шумно выдохнула, как спортсмен перед прыжком, одернула подол платья, пытаясь спрятать стертые о бетонный пол коленки, развернулась и вышла из подъезда. Лёха услышал, как по бетону застучали каблучки. Потом все стихло.
Лёха стоял, упершись лбом в дверь. "Надо было открыть, пусть хоть умылась бы, привела бы себя в порядок... Открыл бы, сказал, мадам, мол, я тут в глазок смотрел, как Вас пялят, подмыться теперь не желаете ли... Ну а что я, блин, должен был делать! Был бы телефон – вызвал бы милицию, да какой уж здесь телефон, в этой разрухе. Соседи по лестничной площадке еще не заселились, что мне – по трубам что ли стучать? Так фиг бы кто вышел. А то еще и эти бы услышали, да дверь выбили..." – спина Лёхи покрылась потом. – "Ну, сколько ее держали? Минут десять, ну, пусть пятнадцать. Вроде, не сильно она... пострадала". Лёха вспомнил, с какой скоростью мелькали ягодицы кавказца. Как-то внезапно напряжение стало отпускать. Еще Лёха вспомнил, как в деревне они вместе с женой смеялись, наблюдая за курицей, оправляющей перья после того, как ее потоптал петух. "Если бы они начали ее увечить, резать или что..., то тогда, конечно, что-нибудь бы придумал", – Лёха пошел в сортир. – "Сейчас придет домой, даже мужу, небось, ничего не скажет. Хотя, право сказать, черт знает что делается. Ладно, надо спать, завтра жена приезжает, съезжу на вокзал, встречу. Может, продуктов каких привезет", – подумал Лёха, улегся на диван и как-то мгновенно провалился в сон.
Разбудил Лёху шум льющейся воды. За окном проявлялось предутреннее небо. "Это еще что?" – подумал Лёха и пошел смотреть. Из ванны вышла жена в халате и с полотенцем на голове. Столкнувшись с Лёхой, она вздрогнула всем телом:
– Ну, блин, напугал! Нельзя же так, Лёша!
– А ты... это... на чем приехала?
– Да решила на ночном, а то весь день трястись не хотелось.
– А с вокзала? В такую-то даль?
– А я напрямик – мимо водокачки, по старому мостику...
Жена рассматривала цветы на обоях.
У Лёхи застучало в висках:
– С ума сошла! По такой темени, по таким местам!
– Это точно, темень страшная. Один раз как шлепнулась – вон, все коленки сбила.
Она приподняла полу халата, показала стесанные колени. Лёха увидел красную полосу – то ли царапину, то ли порез – у нее на шее:
– А на шее?
– А, ерунда... – жена провела по полосе рукой, – Кошка у матери цапнула.
– Все равно, нечего ночью было переться, надо было на вокзале утра дождаться.
– Три часа? – возразила жена. – Да и кто в это время будет по улицам шаблаться?.. Хотя на мостике торчали трое уродов, но я их... за версту обошла... Дебилы редкой породы, особенно толстый... Щелкун!
Жена резко повернулась и пошла в комнату.
– Пойду, вздремну часок. Днем надо будет хоть узлы разобрать.
Лёха пошел на кухню. "Тоже мне, шляется по ночам... Хорошо хоть обошлось все, а то – вон ведь, как бывает", – размышлял Лёха, глядя в окно. Мысль о том, как жена, переходя через узкий пешеходный мостик, смогла остаться незамеченной какими-то мужиками, шевельнулась нехорошим червячком и растворилась. За окном серело раннее утро. Начинался новый день жизни.