Продавец.

Автор: Михаил Винокуров …Холодно, прохладно, теплее, еще теплее, горячо, вот в самый раз, чуть горячее, ай, кипяток, бля! Неприятный легкий ожог медленно расползается краснотой вдоль намыленных рук. Все никак не могу привыкнуть к новому месту работы, к новым видам из окон и новому городу. Стою как дурак с намыленными руками, время от времени снова их подставляю под воду температуры близкой к адовому климату, и одергиваюсь.
«Надо бы побриться, а то выгляжу хуже бомжа» — как всегда мудрые решения в голове просыпаются чуток позже тела физического. Мозг у обычного человека вообще находится в анабиотическом состоянии 23 часа в сутки, а последний час тупо выполняет действия физиологические (пожрать, посрать, пардон). У многих так, а некоторые даже и не пытаются его встряхнуть. Так и живут в собственном мире приятного бездействия, релаксирующей лени, и блаженного похуизма. Собственно и я особенно этим не отличаюсь. Любитель вечной халявы, стойкой непереносимости тяжелой работы, и преданный фанат клуба выпиваний по вечерам.
Забыл представиться, Александр, продавец-стажер в бутике элитных часов. И я только что плотненько пообедал в подсобке, и стою весь такой красивый в галстуке, в белоснежной рубашке и отутюженных брюках в большой туалетной комнате, при этом тщетно пытаюсь помыть руки. Это вы и без меня поняли уже. Нахожусь на испытательном сроке в самом дорогом магазине. Мне так сказал менеджер. Больше я знать ничего не должен. Во второй день я спросил у этого ушастого ушлепка «Вань, а Вань, а вот эти часы Omega De Ville, правда, настоящие?»
Ваня поднял глаза на меня с нарочито пафосным видом, как будто я у него не качеством часов поинтересовался, а на полном серьезе спросил: «Да ты че? Земля круглая, Вань, ты чего ебнулся чтоли?»…
Прямо так и посмотрел, взглядом, выражающим всю брезгливость, и ненависть ко всем нижестоящим уровням консультационного отдела, с видом знатока (а на деле техникум с тройками окончил) и сообщил: «Разумеется, у нас только оригинальные марки часов, мы не занимаемся копированием всемирно известных брендов…» начал гнать тираду о том какие они честные, следящие за имиджем компании, и бла-бла-бла. Про себя ухмыльнулся — швейцарские Omega De Ville в провинциальном городке, в малоизвестном магазинчике находящимся в ебенях торгового центра всего за 900 рублей. ДА ПО ЛЮБОМУ ОРИГИНАЛ!

* * *

Русские люди всегда были матерыми изобретателями, но при этом оставались людьми с большой буквы. Они могут продать вам чайный сервиз или велотренажер, который вообще в доме не нужен, искренне переживая за ваше физическое и душевное здоровье, но при этом еще содрать на 50 баксов больше, ссылаясь на то, что дети тоже есть хотят. И вы, подчиняясь этому вроде бы, доброму позыву души покупаете себе ненужную вещь, чтобы продавец, потом у такого же, как он сам, купил еще более ненужную хрень. И так по кругу, все друг другу продают, все друг друга кидают, все друг у друга покупают, и все счастливы. Банальное наебалово, одним словом. С таким настроем я каждый день своей практики выходил на работу, и каждый день улыбающийся директор Андрей Игоревич и менеджер Ваня, желали личных успехов. А я услужливо тупил глазки в пол, мямлил наподобие «И Вам, коллеги» и глупо пытался отшутиться.
Каждый день я смотрелся на себя в зеркало и думал о том, насколько хорошо выгляжу, как у меня пахнет изо рта, как мне стоит улыбаться клиентам, что именно им предлагать (хотя по мне все made in china), как определить состояние кошелька будущей жертвы, как навязать вторую пару часов, чтобы мне накапали проценты, как сделать так чтобы я сидел, как Ваня и утыкался в журналы с титьками и последними сплетнями из мира шоубиза, а какой-нибудь новенький проныра следил за порядком и продавал никому ненужные подделки. Вот чем был занято все свободное время, я уже предвкушал момент обобщения себя с новыми коллегами, что мы будем вместе смеяться над дебильными шутками, отмечать корпоративные праздники, выходить покурить через служебный вход, стебаться над уборщиком Витей, и строить глазки симпатичным девчонкам с соседнего отдела. Я готов к этому, я ждал этого, я до блеска чистил витрины, смахивал пылинки с кожаных ремешков и бережно относил маленькие коробочки на склад и обратно. И руки мои всегда чисты, чтобы не оставалось грязных или потожировых следов на блестящих стеклянных поверхностях моего маленького, и уже полюбившегося мира.

* * *

Последний день испытательного срока. Это особенный день. Галстук особенно хорошо сидит, на особенно хорошей белой рубашке, и все это заправлено в особенно хорошие брюки. И хуярю вдоль особенного забора в особенно хорошо начищенных особенных туфлях. В общем, все празднично.
Даже уборщик Витек, какой парадный сегодня. Толи день у него задался, толи въебал с утра пораньше грамм эдак сто. Или триста. Он ведь может.
Насвистывая, что-то из попсы девяностых годов, пролетаю 2 этажа на эскалаторе. Вешаю куртку и сзади слышу голос Андрея Игоревича:
«Саша, ты не раздевайся, тут дело такое…» — и методично, словно хирург начинает мне почти гробовым полушепотом заливать ересь о том, что после моей вчерашней смены пропали 8 пар «эксклюзивных» часов, и типа это «самые дорогие из серии» от 20.000 до 80.000 тысяч родных деревянных.
«Конечно, тебя не хочу подозревать, а уж тем более обвинять в чем-то, но ты, же понимаешь, что последним ушел ты, сдал ключи вахтеру, мы с Ваней выехали пораньше…».
Я стою, пытаюсь думать, но нихера не въезжаю в ситуацию, что происходит, как это так? Может шутка такая у них, или они решили стебануть меня. Как то все неправильно. Шутят, да сто процентов, шутят. Хотят меня разыграть перед работой — своеобразный ритуал, проводимый над всеми новыми сотрудниками компании. Начинаю гаденько подыгрывать своему боссу, со словами «Ай яй-яй, вы что серьезно, ну вы раскусили меня, я уже решил, завтра вылетаю на Канары отдохнуть и примусь за работу с новыми силами, Андрей Игоревич».
Моя туповатая улыбка во весь рот, и наигранный смех должны были разрядить обстановку, а удачное похлопывание по плечу окончательно и бесповоротно перевесить чашу совсем не смешного, с элементами злого, совкового, корпоративного юмора в мою пользу. Начальство оставалось с таким же унылым каменным лицом. Оно просто излучало негатив. Прям бесило. Своими паршивыми усиками, очками в черной модной оправе. Как у пассивных педерастов. Бесит прям. Этот урод не унимался и все продолжал настаивать на том, что это не розыгрыш, а все по-серьезному. Тогда я сделал шаг вперед и посмотрел через плечо Игоревича на наш отдел. И вправду там были милиционеры.
Внезапно я понял. Да меня развели. Хотят подставить. Развели как сученка, и хотят теперь поиметь, как полноценную суку. Эти 2 гандона просто так решили с меня денег срубить. А нет ничего лучше, чем молодой работник на испытательном сроке. Все сразу встало на свои места. С этими мыслями я набросился на этого пидорка, выплевая слова, мало подающиеся цензуре. Мне хотелось пробить ему голову за такую подставу, за тот редкий шанс, который мне выпал, за все-то чего я был лишен в силу обстоятельств, или собственного распиздяйства. В нем я увидел источник всех своих бед, и решил отомстить. До этого случая я дрался всего один раз в школе. В 6 классе. Меня побили. Девчонки. Обидно было. Вот и сейчас также обидно. Блеать.

* * *

Утро не предвещало никаких серьезных событий дня. Все было как обычно. Юлька спала, сосед выгуливал псину, радиостанция вещала новости, я молча курил на кухне и потягивал чай. Кофе не люблю. Толи пост-коммунистическое детство сказалось так, толи студенческая привычка «чифирить» невероятно сильно проникла под кожу – в общем, стойкое непринятие данного продукта. От кофе у меня поднимается давление, и в глазах начинают летать «мошки» или звездочки. Тоже как причина.
Прошел почти месяц после моих 8 суток в изоляторе, в ожидании решения суда. Мерзкое, противное, засраное помещение, с местными колдырями и лже-авторитетами заставило меня хорошенько подумать над сложившейся ситуацией. Все запутанно, мутно и непонятно.
Протокол был наглым образом составлен. Мне не дали вставить ни слова. Меня за человека даже не считали. Подозреваемый. И точка. Мой дом весь перерыли в надежде отыскать хотя бы стрелочку от часов, но ничего не нашли. Расхуярили к чертям все что было: старый диван, который даже не открывался; комод, который был здесь еще до нашего переезда; даже половицы вскрывали – так яростно им хотелось найти хоть что-то. Но облом. Пусто. Нет НИЧЕГО. ЛОШАРЫ! Надеялся, что все закончится после серии обысков. Не тут то было. Дальше стало только хуже.
Для меня это имело непростые последствия. Не успел я обрадоваться тому факту, что меня признают честным человеком, они тут же нашлись чем мне еще испортить жизнь – 111 статья (нанесение тяжких телесных повреждений) и вдобавок 130 приписали (унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме). Таким образом, избавившись от одной проблемы, я непостижимым образом смог получить еще две, а на это, согласитесь, нужен особый талант. Ахуенно, что тут сказать. Смутно помню суд, и куда более смутно помню слова обвинителя:

Этого не запомнил, но раз говорят, наверное, было:
«…Уверенно заявлял о неоднократной половой связи оральным методом с матерью, отцом и дедом пострадавшего….»

Или вот это:
«…Демонстративно посредством физического принуждения изображал процесс полового акта с пострадавшим, при этом произносил выражения ненормативной тематики оскорбляющей ориентацию пострадавшего…»

А здесь уже с трудом сдерживал смех:
«…Пытался запутать дело, а впоследствии и оказать сопротивление сотрудникам правоохранительных органов, заявив, что нашел преступника, и нейтрализовал его при попытке к бегству…»


* * *

Ирония комичности.
Квинтэссенция неудач.
Кульминация невезения.
Торжество фарса.
Фатальное стечение обстоятельств.
Форс-мажор.
Примерно так это называется. И все мы живем в этом обществе, в этом чудесном мире, где, повторюсь, все друг друга наебывают. Даже меня. Девушка Юлька, с которой мы живем вместе, учится на юриста, и сказала, что я легко отделался. Слишком легко, и теперь мне нельзя высовываться в ближайшие полтора года моего условного срока. Неутешительная картина грустного будущего, заставляет перебиваться случайными заработками, в основном грузчиком. Вечерами, когда пиво находится в желудке, сигарета в зубах, а теплый летний вечер располагает к прогулке, выхожу пройтись вдоль парков и набережной, иду туда, где поменьше народа и больше тишины. Часто прохожу мимо торгового центра. По вечерам там собирается молодежь на машинах, ближе к полуночи их сменяют тусовщики направляющиеся в клуб, а после часа обычно там пусто. Хотя люди говорят, что нередко видят там проституток. Все может быть. В один из таких вечеров я присел на заборе закурил синий Bond и стал всматриваться в людей.
Внезапно нарисовался уборщик Витька, с которым мы несколько раз выходили покурить и поболтать во времена общих перерывов. Шел он весьма удрученный, с грустным видом, как будто только что проебал в карты квартиру.
«Витек! Ты че такой замудоханный?» — окликнул экс-коллегу по цеху, очевидно просто рассчитывая на короткий ответ, но никак не думая, что он мне так разоткровенничается и станет рассказывать все, что случилось за неделю.
«Привет Сань, да так-то нормально, но только вот что…» — и начал перечисление всех своих бед, которые возникли сразу после моего досрочного увольнения.
И следующие полчаса я сидел с открытым ртом и слушал. Внимательно слушал все, что рассказывает мне уволенный уборщик. Не мог поверить, но старался не перебивать. Я знал, конечно, что эти двое гандоны (менеджер и босс), но даже представить не мог насколько.
Итак, в моем затуманенном крепкой девяткой, сознании появилась ясная картина произошедших событий. За последний год было уволено 9 сотрудников, в том числе и я, все находились на испытательном сроке, и каждый раз была похожая ситуация. Каждый раз был конец испытательного месяца. Каждый раз была мнимая кража большой партии дорогих часов. Каждый раз были менты (или просто люди в форме), Каждый раз работодатели угрожали и обвиняли стажеров. И вымогали у них деньги. Всегда срабатывало. А те, кто начинал выебываться они сажали на недели полторы под следствие, и подбрасывали улики домой, во время обысков. В это же время они сообщают семьям, что их дети находятся в крайне неприятном положении. Будем честны: в хуевом положении. И что им можно помочь. Не бесплатно, конечно же. Соответственно пока те в камерах раздвигают ноги и получают по почкам, эти двое получают деньги от семей. Никто не хочет в тюрьму. Пацаны — стажеры этого больше жизни боялись, вот и несли потом из дому деньги по 50 кусков, кто-то больше, только чтобы от тюрьмы отмазываться. Да и семьи в это дело включались, какая же мать сможет равнодушно новость принять о том, что ее сын вор — но это можно исправить. Что касается тех, кого сажали. Спустя 2 недели интенсивных побоев, унижений, они старались как можно дальше уехать, чтобы молва по городу не пошла. Личность уже становится деморализованной. Отсутствует стимул сражаться, быть мужиком, нет желания идти против системы. Витек мне еще поведал новости, что я много проблем создал пока сидел. Юлька, подруга юрист создала все условия для обыска, чтобы ничего не подбросили, а в каждой комнате были ее сокурсники – хиппари, и наркоманы-музыканты. Благодаря этому факту ничего подброшено не было — и соответственно не было тюрьмы. Вот так Витек объяснил, почему я сумел создать много проблем. Сам бывший уборщик был не их простых, он получал небольшую часть, так сказать за молчание, в то время как эти двое делили все между собой. Мы разговаривали около часа, и временами я присвистывал, закуривал, и говорил «Нихуя себе!». Все именно так и было. А потом Витька сказал что его выгнали. Просто уволили за ненадобностью. И вот он инвалид тридцати семи лет от роду, откосивший от армии со своим гастритом – остался на улице.
Неизвестно чем бы все продолжилось, но вдруг я сам того не ожидая обратился скорее к себе, чем к собеседнику: «А давай отомстим этим уродам?». В воздухе повисла тягучая, странноватая мистическая угроза. Я наблюдал за Витькой, как он отреагирует на это. Спустя пять минут мы уже покупали 2 бутылки водки, и готовились идти в его гараж.
Издалека доносилась акустическая версия Offspring, как бы дополняя теплый вечер приятной музыкой:

In my own simple way
I think she wants me only
She said ''''come over right away''''

Пили, а точнее бухали практически молча. Когда у первой бутылки показалось дно — решили закурить и обсудить, что делать будем:
- Давай просто наденем маски и отмудохаем их?
- Не Саш, это все слишком просто,- наливает снова по стаканам.
- Может тогда, обворуем их, стащим все часы, и устроим погром в офисе?
- Можно и так…- закурил, по нему видно, что он готовый уже.
- А что там? – тыкаю пальцем в канистру, при этом понимаю, что лучше бы мне этого не знать
- Бензин, для мопеда.
- Так у тебя же нет мопеда?
- Зато бензин есть! – почему то мы поржали над этой шуткой, не забывая опустошать стаканы.

* * *

Аккуратно, как шпионы пробрались сквозь черный ход в самый центр торговых залов. Охраны здесь нет, все на датчиках, но их надо правильно выключить. Я подошел вплотную к щитовой, где было много огоньков и 3 рычага, указал на один из них. Глянул на сообщника, он отрицательно стал мотать головой, показал на тот, что в центре — Витек кивнул. Посмотрев на канистру и облегченно вздохнув, я дернул его вниз.
Сирена взвыла как раненая свинья, как девственница во время изнасилования, как девки в бане при виде пьяных солдат — от неожиданности я выронил бензин, и канистра с грохотом ударилась о мраморные полы. Я непонимающе смотрел на Витьку, а он пожимал плечами, трясся от страха и кричал «Я ошибся Сань, бля, я ошибся! Бежим отсюда!»
Но бежать я не собирался, пьяное сознание с трудом реагирует на крики и сирены. Со второй попытки я поднял канистру и побежал в отдел с часами. Я дезориентирован, растерян, и со стороны похож на смеющегося наркомана, который как дурак носится с канистрой по торговому центру. Второй этаж, эскалатор не работает, направо, бутик женской одежды, прямо, до следующей развилки, налево кафе, прямо джинсовый отдел, направо еще один эскалатор — поднимаюсь, лечу как пуля, прямо передо мной мой отдел находится. Вот она цитадель зла, вот она кузница рабочих консультационных кадров. Дергаю стеклянную дверь, она не поддается. По спине бежит холодная струйка пота. Ключи у Витьки, он уже кварталов за пять или семь отсюда съебался.
«Твою мать. Сученок, удот, тварь, скотина, чтоб ты сдох гнида!» — сирены заглушают мои крики, и удары ногами. Толстое стекло не поддается, замок сейфового типа просто так не откроешь, менты уже наверняка на подходе. Внутри у меня все горело, толи от водки, толи от страха, толи от всего вместе. Адреналина в крови было больше чем у профессиональных спортсменов. Истерично матерясь и плюясь, я стал неистово колотить по стеклу канистрой, в надежде, что пуленепробиваемое стекло разлетится миллионами осколков. Когда мои силы в конец уже иссякли (а произошло это быстро), я присел и закурил. Тут же звук сирены перестал орать, и заглохла (Слава Богу!) эта противная сигналимая. Наступила абсолютная тишина. Умиротворяющая. Со стороны я походил на наркомана – злой, с бешеными глазами, сальной грязной рубашкой, местами вылезшей из штанов, с короткой стрижкой, весь мокрый от перевозбуждения и пота.

Внезапно меня осенило.
Я не хочу быть здесь, не хочу жить со всем этим внутри, не хочу быть использованным и использовать других. Я не хочу быть рабом этой корпоративной системы, не хочу прогибаться под гнетом правил, нормативных актов, церемоний, испытательных сроков, и прочей сопутствующей поебени. Я не стану унижать себя бонусами, премиальными, отпусками по две недели и лукавых добрых пожеланий, адресованных начальству.

*Снаружи подъехал ОМОН*
Меня ужасно бесит все это. Я открываю канистру с бензином и начинаю поливать двери офиса, площадку перед дверью. Сигарета в зубах уже почти истлела.

*ОМОН выбили дверь и идут на штурм здания*
Я так сильно пьян, что с трудом держу равновесие, падаю в лужи бензина, канистра падает рядом, повсюду сильный стойкий запах химии.

*ОМОНовцы бегут по первому эскалатору*
Слыша отдаленные шумы армейских ботинок и лязганье металлических винтовок, я пытаюсь бычком сигареты разжечь огонь, как в американских крутых фильма. У меня не получилось – это пиздеж. Так в жизни ничего не загорится.

*Отчетливые голоса, громкий стук берцами по мрамору*
Ничего умнее кроме как прижать к себе канистру я не придумал, и стал судорожно искать в карманах зажигалку, спички, огниво, лазерный бластер – в общем, что угодно, лишь бы искру давало. Тем временам молодцы уже преодолели все этажи и вот-вот появятся в поле моего зрения. Я делаю отчаянную попытку выиграть время:
- Стоять на месте, у меня бомба блядь! — выкрикнуть получилось с каким-то восточным акцентом, для убедительности я постучал по канистре, которую в темноте трудно было распознать.
Странно, но сработало. Они встали как вкопанные. Я продолжал:
— Стоять, а не то взорву,- я даже сам стал себя побаиваться слегка — Пошли вон отсюда, пиздуйте вон, я сказал!
Но у парней были свои инструкции. Зажигалка нашлась в заднем кармане джинс. Но при попытке зажечь ее прозвучал выстрел, и вынес нахуй мне полплеча, а меня самого откидывая на полтора метра.
— Прекратить огонь!!! – закричал их начальник.
Я судорожно ловил ртом воздух и пытался поднять руку, но сломанная ключица, которая торчала окровавленной костяшкой, не давала мне этого сделать. Боли не было. Был страх. Стало по-настоящему страшно. Я видел, что случилось с рукой, и отчетливо понимал, что будь он более метким, то в голове было бы также. Лежа в бензине, с пробитой навылет рукой, я стал орать. От безысходности, и от постепенно появляющейся боли. Я понял, что есть только один вариант. Единственно беспроигрышный. Попробовав пошевелить пальцами, я почувствовал, что они работают, зажигалка была рядом. Смог взять. Орать я не переставал. Это был отвлекающий маневр. Нет шансов. Нет вариантов. Нет ничего. Чирк и все.

Спустя мгновение я погрузился в оранжевый чудесный сон, где моя рука была при мне, и я обнимал ей Юльку, Витька жарил на огне сосиски, а ОМОНовцы предстали в образе сборной санатория по гандболу. Это было легко. Воздушно если хотите. Беззаботно.
А горячие лучи солнца жарили мою спину, руки, глаза, волосы…