Рассказ.

Автор: милп Две гранаты

Мистик, не отрывая взгляда от горизонта, подвинул мне прикладом цинк. От горизонта? Да, это образно. Если он и просматривался, то полчаса ранее. Сейчас то пространство дороги, на окраине города, где улица вырывалась на волю, на зеленые холмы покрытые маленьким белым домино деревенских построек, было захламлено искореженным железом, которое полчаса назад было танком. Его башня, после прямого попадания, от взрыва боекомплекта, на моих глазах, как в замедленной съемке, словно летающая тарелка, подлетела на уровень второго этажа и также медленно опустилась, разбрасывая кубики динамической защиты. Через несколько секунд на голову посыпался всякий мусор. За этой кучей бесформенного металла, сдобренного по периметру бетонными блоками с торчащей арматурой, слышался шум моторов других машин и громкая командная ругань. Но видно никто не собирался без прикрытия попадать в мой прицел на этой стороне баррикады.
Выпустив последние патроны в дымовую завесу, я вполз в подвал, волоча за собой свой скарб в виде рюкзака с пустыми рожками от РПК, два тубуса и собственно сам цинк.
- Ты там надолго? — оглянулось прокопченное, с белыми лучами вокруг глаз, лицо.
- Да не, ща вернусь. Ты там маякни Кирпичу. Как он? За железо спасибо скажи и пусть валит к нам или к Костылю.
Черное лицо отвернулось, и послышался треск рации.
В подвале стояло цветочное амбре разложения. Я закурил, чтоб подавить рвотные рефлексы, и, сидя на корточках, принялся набивать магазины. Вот же мерзость. Никогда к этому не привыкнуть. Вид останков в любом виде, подкопченных, разорванных в клочья, да и просто визуально несвежих, уже давно не воспринимались болезненно. Порой себя представляешь в подобном виде и даже, как раньше, холодка не пробегает и нигде не щемит. Вот скверность какая. Нет ни страха, ни отвращения к покойникам. Единственное, что есть, это уныние. От трупов своих — вдвойне, от трупов близких знакомых — втройне. А вот от запаха передергивает постоянно. И как будто кто-то невидимыми мягкими мохнатыми пальцами начинает тебе массировать гортань, пытаясь вызвать тошноту. Я уставился в дальний угол, где из-под груды матрасов и тряпья торчали несколько белёсых рук и нога в кирзовом берце.
Когда ж в первый раз я ощутил подобное? Вспомнил, под Воскресенском. И не мальчики были.
К чему — то готовились. Бегали каждое утро, постреливали иногда. Затем наш начальник притащил на «базу» два старых автобуса, и мы шутя их штурмовали в двери и окна, по доскам и с крыши соседнего грузовика освобождая невидимых заложников. Зачем это нам было, не знаю. Хоть бы, на манекены разорились. Все веселее. А то только загадишь пластиковой пальбой ствол и надышишься дымовух. В жизни если что и пригодилось, то только физическая подготовка, но не более. С транспортом и заложниками в дальнейшей жизни дел не имели. Да и тренинг был, конечно, наполовину фарс для иногда посещающих наш «городок» представителей непонятных структур. Но один, завсегдатай, постоянно был в форме. Это был начальник местного ОВД. И по дружбе с нашим шефом частенько использовал нас, для различных шмонов по местным кабакам или в довесок к гаишникам для патрулирования и спецопераций местного значения. До хрена было случаев. Но вот запах...
— На выезд! — грохнул басом командир, заглянув в комнату отдыха, где единственным развлечением у здоровых лбов был телевизор с одной программой и затрапезная приставка «денди».
- Куда, Сань? — спросил Панич, не поворачивая головы и исполняя с Мелей, странный танец, раскачиваясь всем торсом и пожимая плечами поспевая за черепашками нидзя.
- Собирайтесь, потом доиграете. Анатолич просит подъехать недалече. Без оружия.
Слово «анатолич», означало, что опять местным мусорам понадобилось на кого-то жути нагнать. Если без оружия то значит дубъём. Но все было гораздо проще и обыденнее. Кого-то из работяг грохнули осенью на дорожке к мебельной фабрике по соседству с нашей базой, а тело бросили в ручей. По весне снег растаял, ледок сошёл и прохожие заприметили подснежника. Был он изрядно подмыт и тухловат. Единственное, что на нем сохранилось, это яркие, зеленые, резиновые сапоги.
Мы тупо встали на берегу и смотрели, как внизу копошились оперативники. Подъехала еще одна машина с фотографом и гребаным Анатоличем.
- Ну что, братцы! А давайте вытащим жмура на берег! — пропел он, и мы поняли, для чего вызвали нашу группу. Вот, дерьмо! Но делать нечего. Отодвинув щуплых оперов, которые пытались лыжной палкой подцепить тело и подвинуть к берегу, накинули на один сапог петлю из проволоки и вытащили красавчика. По дырке с кулак в черепе, где уже вместо мозгов вовсю расцветали водоросли и облюбовала жилье всякая пресноводная гадость, было ясно, что гражданин помер не своей смертью. Перевалили останки на сколоченные, тут же работягами, деревянные носилки. Подъехал самосвал с опилками в кузове, и последнее, что от нас требовалось, произвести загрузку для дальнейшей отправки в морг. Вдохнув свежего воздуха, мы схватились за ручки. Я сзади за две, а Панич и Меля за две передние и ловко поставили их на задний борт грузовика. И разбежались, закуривая на ходу. Я же остался с покойником наедине. Передними ручками носилки лежали уже в кузове, и мне надо было всего лишь изменить хват и задвинуть их поглубже. Но я не мог. В нос резко ударил сладковатый, васильковый запах, и я понял, что меня сейчас стошнит. Носилки стояли чуть ли не под сорок градусов, и зловонное тело начало неумолимо ползти на меня и капать. Капать и ползти. В панике я оглянулся и никого не увидел. Мои товарищи просто исчезли куда-то. Осознавая, что не смогу перехватить носилки и коричневая, лохматая травой голова вот-вот упрется мне в грудь, я закричал. На самом деле крика не получилось, так как «завтрак» был уже на подходе. На подмогу подоспел лишь грустный водила грузовика. Перехватили, задвинули. Все. А зимний камуфляж, недавно полученный, пришлось сжечь, так как я понимал, что ходить в нем все равно не смогу. Да и неприятный осадок от поступка моих товарищей еще долго не давал мне покоя. Как же так? Спасовали в такой мелочи.

Сверху грохнуло. Еще и еще. В проем подвального окна посыпались комки сухой глины и осколки асфальта. В подземелье влетело пылевое облако. И вслед за ним, матерясь, на заднице съехал Мистик, мягко шлепнувшись на сырой бетонный пол.
- По Кирпичу дали из минометов. Пол стены разнесло. В аккурат, где он шифровался. Связи нет. Надо валить отсель. Наших нигде нет. Не видел, — выпалил он, и зажав одну ноздрю хрюкнув повесил на стену черную субстанцию.
- Кирпича, что ль накрыло? — спросил я, не отрываясь от работы, хотя рука дрогнула и один патрон выскользнув покатился по полу.
- Да не знаю. Только с ним поговорил, как чебуреки обвалили второй этаж. Выкупили его. Короче, давай сваливать, а то они сейчас пойдут мстить за своих трактористов. Ты сверху все взял? Уйдем через дальний. Там пролом есть в теплотрассу, — и продолжая под нос что-то бормотать, стал прилаживать растяжку на входе.
-Не трать гранаты, олух! Они сюда не пойдут, а вот наши пойдут, за этими..., — я кивнул в сторону матрасов, — и рванутся. Ты уже столько заминировал, что пора карту минных полей рисовать. Сам что ль будешь снимать свои заначки? Вчера вообще в говнище был, небось не помнишь, где, что, и кого «зарядил»?
- Все я помню, — огрызнулся «сапер». — Да похрен ващета. У меня проволоки все равно не хватает.
Зашипела рация.
- Эй! Это Костыль, между прочим...
- И что нужно Костылю? — сидя по-турецки на полу, опорожняя разгрузку и выкладывая из неё содержимое, как на прилавке, спросил Мистик. Он был махровый аккуратист в этом смысле. И если в его нагруднике образовывались пустоты, он всегда спешил восполнить их из тактического рюкзака.
- А вот ..., — затрещала станция. — Леха жив и… прибился… бедолага… рядом… контузией и похмельем… ну а… валить… насколько… видно… пацаныыы!
- Что? — напрягся Пашка. Хотя мы сразу все поняли. Вместе с кусочками грязи в подвал вкатились две гранаты.
- Во говно -то! — произнес Мистик, и мы отпрыгнули в разные стороны. В ту же секунду рвануло. Дважды.
- Дважды — это хорошо, — пронеслось в голове, — значит жив. Глаза никак не хотели открываться. Не было ни света, ни звуков. Не было боли. Не было ничего.
- Да что ж такое? Я жив, черт побери. Где свет, звук, ощущения? А Костыль все ж тормоз, мог бы и пораньше цинкануть, без вступлений. Урод! Увижу, ноги из жопы вырву! Соображаю — то я, отлично. Да, что ж со мной?
Дед

- Да ничего, сынок. Ты в полном дерьме, — вдруг раздался тихий чавкающий голос. Окружающая чернота потихоньку сменилась серым туманом, и через полупрозрачную пелену начали проступать подвальные очертания. Но что-то явно было не так. Совсем не так! Подвал был пуст. Стены, потолок и пол уже не были потрескавшимися и в пятнах грибка. Их как будто за мгновение покрасили в желтый цвет. Я внимательнее огляделся. Нормально. Цел вроде. Сижу на полу, прислонившись спиной к стене, почему-то в желтых широких портках или в чем-то наподобие больничной робы. На ногах желтые тапочки с меховыми помпончиками. Попробовал пошевелиться. Конечности не слушаются. На том месте, где был разлом спуска в подвал, желтая стена. Ни огня с дымом, ни гильз, ни оружия, а главное Пашки, нигде не было. Тишина и желтизна вокруг. Но ведь я не один, это точно.
- Что? В непонятках?, — раздался тот же голос. А принадлежал он, мелкому старичку, который, свесив ножки, сидел на куче желтых матрасов в углу. Ровно уложенных матрасов. Тех самых матрасов, которые мгновенье назад служили гнилым саваном для нескольких, глупо попавших под обстрел своей артиллерии ополченцев. Я попробовал тряхнуть головой и зажмуриться. Хрена лысого. Вернее, ощущение, что я это сделал, было, а вот на самом деле я так и остался неподвижно сидеть и лицезреть этого кукольного сморчка.
- Ты кто, дед? — то ли сказал, то ли каким-то образом материализовал я эту фразу.
- Пихто, сынок, — улыбнулся старикашка, и спрыгнув на желтый пол, засеменил ко мне. Да и не шёл он. Летел что ль. И с его приближением, становилось не по себе. Ни запахов, ни дуновения, а какой — то липкий ужас и смятение, сродни ожидания анализов на СПИД после нескольких месяцев оргий не понятно с кем или поездке на метро с похмелья после двух недельного запоя.
- Слышь, гном. Ты коней-то придержи. Стой там, где стоишь! — мой голос сорвался на фальцет. Одновременно я понял, что могу говорить.
- Да не трусь ты, дружок. Хуже, чем есть, уже не будет. А хуже, чем с другом твоим, тем более. Ты хоть целый весь такой остался. Посекло немного, а вот висок не уберег от шального. Что ж без шлема-то воюешь? А вот кореш твой.., — он обернулся в пол оборота и повел своей маленькой ладошкой влево, как будто приглашая. Тотчас на этом месте образовалось нечто подобное серому облаку и всплыли былые очертания подземелья. Все так же пробивался пыльный свет в разлом, отражаясь на блестящей от красных ошметков плоти и тряпья стене. Всего того, что осталось от Мистика. — Семь осколков от двух «эфок» принял на себя. А третья вообще под него закатилась.
- Черт! Значит была ещё граната. И тут я все понял. И стало совсем не страшно, разве что грустно за Пашку. Не смог бы он, будучи, фанатичным педантом, лицезреть себя разбросанным по всему подвалу. «Непорядок бля!» — сказал бы он. Я грустно ухмыльнулся. Или мне так показалось.
- Насколько я понял, дедуль, я как бы уже дохлый. Не менее дохлый, чем Пашка?
- Дохлее не бывает. Но с тобой хоть общаться можно, ведь не разнесло тебя, как дружбана твоего. С ним, конечно, тоже общаться будут, но пока соберут, склеят, залатают, века пройдут.
- Века — повторил я. — Ну тогда давай, папаша, начинай своё общение, нечего тут фокусы показывать, ибо сто лет я все ж воспринимаю, еще по старинке. То есть, как при жизни. И вдруг почувствовал, что могу шевелиться, а в правой руке увидел дымящуюся сигарету. Согнул в локте. Работает! Затянулся. Кайф потусторонний!
Тем временем старикашка подплыл совсем близко и уселся своей худой задницей мне на щиколотку.
- Ты покури, покури. Разговор будет долгий, а результат будет зависеть от твоих воспоминаний.
- Да нет, чего тянуть-то. Ты мне скажи, старый, с чего начать, либо спрашивай. Какая подоплека допроса, про что рассказывать? Типа исповеди что ль?
- Типа не типа. Исповедь живому человеку нужна — прошелестел дед. — Хотя нечто похожее можешь изобразить. Только не ври пожалуйста, как раньше.
- А когда я врал-то? Вполне искренним был, разве что не все сказал, если ты имеешь в виду мой поход в церковь перед командировкой? Так времени было мало, да и не верилось особо в таинство исповеди. Чисто по бабской просьбе пошел, через силу. Ступай мол, мало ль чего. Грехи замоли. Легче будет. Да только, как видишь, бес толку всё. Смысл, что-то замаливать когда каждую секунду заповеди нарушаешь. Да и на парковке у храма мне зеркало какие-то уроды свернули. Хотя был честен вроде.
- Вроде? Честен? И сейчас ты мне эту чушь несешь, милитарист дохлый? — неожиданно взвизгнул желтый старикашка. А в его руке откуда ни возьмись появился желтый молоток и блестящий треугольный гвоздь наподобие железнодорожного костыля. — Ты антихоб однако, — уже спокойнее сказал он и на треть вогнал мне его в колено. Мне показалось, что я завопил от внезапной дикой боли, а сигарета упала мне за ворот желтого балахона и чувствительно обожгла грудь, живот. Но колено!!!
- А ещё, ты такой же идиот и кретин, кои в лице Седова Хоба нашли свободные уши и гадят, гадят, гадят! Тварёныши! — Еще на треть его молоток всадил золотой костыль в мою чашечку.
- Аааааа!!!, — орал я.
- Мало того что гадят и просят. Так ты, просто ходил, что означает, отнял Его время. Да и то, что ты нес, я знаю. Вся эта никчемная информация есть! Ибо сказанное в любом доме Хоба..,- и третьим ударом шляпка гвоздища приколотила колено к полу.
- Ты садист, батя, — прохрипел я. Эх, как же хотелось потерять сознание и отключиться.
- Пихто я, — ответил мучитель и, внезапно подобрев в интонациях, положил мне ладонь на ногу. Молоток в его второй ручонке исчез вместе с болью.
- Не спорь и не ври дедушке, — уже дружелюбнее прошамкал он и, протянув к моему лицу желтый платочек, вытирая слюни и слезы, брызнувшие от такой несусветной боли. Боли, от которой невозможно отключиться, и ты должен её терпеть.
Начинало попахивать адскими муками.
Дахма

- Это не адские муки, — прочитал меня старичок. — Ада, как трактуют у вас в бумажных раскладушках, нет. Есть просто страх перед ним. И есть, бескрайние кварталы геенны огненной. А огненная она потому, что там все коммуникации красно-рыжего цвета, проще говоря, все из красного кирпича. «Пупкари» там, очень строгие. Фабрики, заводы, производство в общем. Питейных заведений нет, как собственно и другой торговой и развлекательной инфраструктуры. Не крытка конечно и не зона. Так, химия, вольное поселение уродов и нелюдей с пропащей, как у тебя, душой. И не больно физически, как было сейчас. Хотя при желании мусора-шестикрылые могут отрихтовать так, что тысячелетиями паром отливать будешь и от метеоризма пополам разрываться. А в более элитных районах Преисподней хороший гражданин, имеет определённые привилегии и может трансформировать окружающее под себя силой мысли и желания. И кстати, грешник в местном понимании — не все время грешник. Понимаешь? Нельзя всю дорогу расплачиваться и пахать на Седова Хоба, за несколько не замоленных проказ в Миру. Даже Он это понимает и всегда дает шанс исправиться и вылезти из вечной епитимьи. УДО по вашему. Только временные рамки другие.
С отвисшей челюстью от прослушанного я наблюдал за очередными манипуляциями моего собеседника. Пока он втирал мне про потусторонний мир и жестикулировал одной ручонкой, вторая сморщенная ладошка водила по воздуху, и в том месте, где он проводил ею, показывалось что-то блестящее. Наподобие хромированной плоскости. И с последними его словами и движениями стало понятно, что это дверь. На ней отчетливо были видны заклепки и замочная скважина. Старичок, напрягся, протяжно «пустил голубка» и крякнув извлек из своего рта небольшой желтый ключик, который вставил в отверстие и повернул на два оборота.
- Слышишь, дурилка картонная! Толкай оттуда сама. Тут ручки нет! — и, обернувшись ко мне, произнес — Кстати, познакомься, это Дахма, мать её...
Из-за двери сперва высунулась детская ручонка, а потом лысенькая ушастая ребячья головка. Под носом виднелась запекшаяся кровь и в полкукольного личика багровел сильный кровоподтек, полностью закрывавший глаз.
- А почему мать её? — спросил я.
- Да потому, что она девочка. Вернее, почти девочка. Маленькая, глупое существо, но только на службе у Него. Короче, это твой ангел-хранитель. И ты только что, видел, как я её выпустил с «кичи». Надеюсь слово «кича» тебе понятно, вояка?
- Понятнее некуда, только вот за что вы ребенку-то бубен разбили, старче. Он одобряет что ль подобное?
- Да никто её не трогал. Хотя б надо бы отшлёпать, — шамкнул дед и сделал движение, как будто дает ей подзатыльник. — Это ведь из-за её промашки тебя шлепнули. Отвлеклась, заигралась, как это бывает с детьми, а эти взяли да и подкинули вам яйца осколочные в убежище. Ну сам представь. Ты ж знаешь, какие они трусы. Эти, кто против вас. И вдруг, в течении трёх минут и шестнадцати секунд, после того, как твой друг покинул позицию, через всю простреливаемую улицу прибежали именно к вашему подвалу и отправили вас на небеса? Причем, Сергей Костенко их видел в прицел, о чем сообщил вам, но несвоевременно и расплывчато. Почему начал он не с важной информации? Как так? Ты пойми меня, сынок. Вы — вояки, мне все по барабану. В геенне я вас всех видал на металлургическом заводе, в прыщах и окалинах. Но должен ведь быть и порядок. Твое будущее, как по графику еще лет тридцать не изменится. Ухудшение зрения, поздний диабет и два неудачных брака не в счёт. А эта, дрянь, — старик все ж ущипнул девчонку за икру, та взвизгнула, — отвлеклась с такой-же мелочью крылатой, как она. Причем, эти травмы есть не что иное, как очередная неаккуратность при попытке бегства от патруля цветных архангелов. Косяк дверной на пути, при переходе из одной реальности в другую, попался. Ууу заноза!
Я пытался переварить дедов рассказ. Оказывается, вон оно как. Но зла на Дахму у меня не было. Глядя на нее, размазывавшую что-то красное под носом, я её нисколько не осуждал. Особенную трагичность придавала ей лысая и ушастая подрагивающая головка.
- Ну, я как бы понял, что ничего не понял, товарищ Пихто. Она-то нам зачем?, — нарушил эту детсадовскую встречу я.
- Да по протоколу, сынок. Она сейчас сядет и все будет записывать. Все то, о чем мы с тобой беседовать будем. Правильно подумал. Вроде, секретаря. А писать она умеет.
С этими словами он бережно взял девочку за ухо и, повернув её на девяносто градусов, повел к матрасам. Где на них и усадил. Когда она подняла головку, на её лице уже ничего не было. Только виноватый взгляд из-под огромных белесых ресниц. В этот же момент, металлическая дверь задрожала и растворилась в воздухе. Подвальное помещение, как и моя пижама с тапочками, стали нежно — салатовые.
- Ну, как тебе цвет? Вроде лучше подходит для беседы. Поспокойней, что ль, — опять надвигался на меня дедуля.
©милп

(продолжение следует)