О сербосеках, «Охоте на Тито», метажурналистике и стриптизе

Автор: Доктор Просекос Вообще-то я не хотел обращаться к своему журналистскому прошлому: литпром – это одно, работа – совсем другое. Но, прочитав работу Сандауна о его репортерстве, решил, что все же стоит запостить нечто подобное. Плюс ко всему здесь так активно (в который раз) обсуждаются национальные проблемы, что считаю: молчать преступно.

Посвящается Алексу, как и обещалось

Что нужно сегодня же сделать человечеству, так это откопать из земли создателей звука сирены воздушной тревоги, присудить им Нобелевскую премию, зарыть обратно и поставить на могиле огромный памятник. Натуральная, не киношная, сирена, оповещающая о бомбежках, одновременно совмещает в себе детский плач и вой волка. Проверено на себе: если бомбят соседний квартал, человек может не испугаться, а вот сигнал воздушной тревоги, минуя барабанные перепонки, проникает сразу в душу, повергая ее в ужас и заставляя двигаться к убежищу, коим обычно оказывается ближайший подвал.
То же чувствовал и я, пересекая улицу Гаврилы Принципа. Небо Белграда было изгажено натовскими самолетами. А я вспомнил о сербосеках, ножах, которыми во время войны орудовали хорватские усташи, вырезая сербов. Основным шиком считалось перерезать горло подброшенному в воздух ребенку от уха до уха, и я подумал, что было бы весьма «пиарно» называть эти самые натовские «авиньоны» сербосеками.
Несмотря на то, что мероприятия на Бранковом мосту организованы партийным официозом Милошевича, здесь весело. На вечерний концерт стягиваются коренастые мужички сельского вида, жители Боснии-Герцеговины, несущие на плечах какие-то непонятные предметы. «Чучела империализма, жечь будут. Только зачем два», - думаю я. Здесь же греки за плакатами «За Балканы без НАТО!» Сюда приходят матери аргентинских солдат (ебнутся!), убитых англичанами во время войны за Фолклендские острова. У них свои претензии к Западу. Тут же человек тридцать греков - все экзальтированные, смуглые, носатые, похожие друг на друга, как капли воды Эгейского моря.
Начинается митинг: песни, выступления, потрясание кулаками. Боснийцы отрезают от «чучел» куски мяса – это оказываются тушки барашков на вертеле, зажаренные полностью (правильно, чего мелочиться), - угощают меня. Ага, как вы догадались? Все так и есть, – мне действительно наливают ракии. Есть приход.
Снова в небе сербосеки. Югославские ПВО пытаются сбить их – земля отправляет в воздух слабые огненные струйки, но те не достигают цели. Зато в эту минуту не страшно вот так, вместе с мостом и всеми находящимися на нем, провалиться в темную воду Савы.
Вы, наверное, знаете, что любимый вопрос сербов в ту пору звучал так: «Когда вы нам подарите С-300?»
- Давай, ты нам С-300, а я тебе Елену, - предлагает мне горничная в гостинице. Я осматриваю необъятную Елену:
- С-300 здесь мало будет. С-500 просите.
- Две С-250, и никто никому не должен, - отвечают мне. А я думаю: «У нас полбюджета в советское время на оборону уходило, вы же тут вон какие дворцы возводили, будто не знали, что пиздиловка. Любуйтесь теперь сербосеками».
В пресс-центре Югославской армии душно, накурено, шумно. Иностранные журналисты часами общаются по мобилкам со своими заграницами. Разговор сводится примерно к следующему: делать здесь не фиг, сенсаций никаких, нас никуда не пускают, кормят исключительно официозом. Жизнь говно.
Меня ожидала столь же печальная участь – сидеть, пить кофе, скучать и ездить только туда, куда возят. Но я представил себе выражение лица своего шефа и его дежурное высказывание в таких случаях: «Ты что, с дуба рухнул? Кто будет такое читать? Это же мейнстрим. У нас газета стоит две буханки хлеба. Почему человек должен ее покупать? Живее надо писать. Где горы трупов?»
Он прав. Я, конечно, пытался делать в Югославии экшн, но у меня плохо получалось, тем более что вырваться на Косово и Метохию не было возможности. На том безрыбье я просил Иоанна Богослова помочь мне…
«13. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. 14. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. 15. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное». Отличный материал! Иоанн Богослов – вот кто метарепортер всех времен и народов! А что, вы никогда не думали в этом ключе? Теперь знайте. И задача каждого журналиста описать/показать конец света, иначе нахуя?
Я решил жить по своей программе. Днем знакомился с какими-то людьми, тусовался с ними, ходил на различные спектакли и представления, коих в ту пору проходило в Белграде огромное количество.

Помню, мы сидели в кафе, мимо нас прошел один журналист. Моих новых друзей затрясло от его вида:
- Он работает на «Немецкую волну». Вот сволочь!
Надо сказать, в Сербии трудно себе представить людей, которые перенимали бы фашистскую эстетику. Здесь все понимают, что истинная религия немцев – славянофобия. Тем более это уже была третья за двадцатый век бомбардировка Белграда тевтонами (представьте, если кому-нибудь пришло в голову бомбить евреев). И ни один даун не назовет их здесь «цивилизованной нацией». Я думал: «С американцами все ясно: там вопрос зоологический, но что заставляет тех же восточных славян набиваться в братья к германцам, называть себя белыми, европейцами, а потом недоуменно хлопать голубыми глазами, видя их истинное отношение к себе? Когда кончится этот идиотизм?»
Вечером мое место – на Бранковом. Ночью я гулял в одиночестве - слышал, где бомбят город, и сразу устремлялся туда. Однажды приехал на взрывы в район Нового Белграда: полыхавший дом был оцеплен полицейскими, я стал фотографировать это дело – меня тут же «приняли». И также быстро отпустили, обнаружив полные карманы значков с надписями «Фак НАТО!», «Смерть Америке!», «Извините, мы не знали, что она невидимая!». Эта символика моментально разошлась в конторе. Стоило мне выставить пригоршню железок, как их тут же расхватали. А еще я привез оттуда замечательный плакат: стоит на танках саксофонист и мочится на демократию изогнутым бледным червяком. Я вешал постер перед своим рабочим местом, но каждое утро одна сотрудница, приходившая раньше меня, снимала его.
Из многочисленных разговоров с новыми друзьями мне стало известно, что в Белграде живет Никола Кавая, человек, который сделал целью своей жизни убить Иосипа Броз Тито, югославского президента. Это оно!!!
Я все бросаю и спешу на поиски несостоявшегося убийцы. Уже на следующий день Кавая встретил меня на своем рабочем месте – в подвале стриптиз-бара «Лотосе», который он держит со своим братом Данилой. Днем подиум пустовал, незадействованный шест в центре зала смотрелся непривычно. Зал был залит неоновым светом, за столиком в глубоком кресле сидел Никола Кавая. Я думал, что встречу астеничного интеллигента с безумным взглядом, маргинального взрывателя-самоучку, стреляющего у всех сигареты. Но куда там! Кавая оказался здоровенным мужиком, несмотря на уже преклонный возраст, с маленькими хищными зубами и сердитым «ежиком» на голове.
- Я сказал тебе позвонить вчера. Почему ты этого не сделал?
- Простите, - ответил я малодушно.
Сначала Кавая отказывается давать им интервью («Ты его потом в Москве жидам продашь» - «Да жиды и так все уже скупили, зачем им мое интервью?»). Потом террорист смягчается:
- Ладно, у тебя лицо честное. Найди переводчика и приходи, - чтобы сказать эти слова по-русски, у Каваи хватает словарного запаса.
Буквально чудом я нахожу того, кто мог бы перевести: все мои сербские друзья, знающие русский, просто шарахались, когда узнавали, о чем идет речь. А директор фирмы, с телефона которой я созванивался с террористом, вообще лишил меня доступа в офис. Филип Исаилович – молодой парень, два года проживший в Москве, разговаривает по-русски практически без акцента. Он тоже с опаской согласился на эту авантюру, я уговорил его, пообещав дать денег на такси до дома, где он обещал показаться до начала бомбардировок («А если что – переждем у Николы, подвал, как-никак»).
И вот я снова в «Лотосе». Серб рассказывает нехотя, он больше напирает на то, чтобы я прочитал его книги «Охота на Тито» и «Новый Алькатраз». Но слово за слово мне удается выудить из него информацию
Да, бывают же интересные судьбы. А дело было так (далее привожу со слов самого Каваи, на коего и вешаю ответственность). Никола Кавая учился в школе ВВС в городе Мостаре, был отличником боевой и политической подготовки (и, судя по всему, физической). У него было девять братьев.
Приехав однажды домой на побывку, Кавая узнал, что двоих из них забрали как диссидентов, сочувствующих Советскому Союзу, и увезли на Голый остров, место, куда ссылали политических, а это и хорватские усташи, и сербские четники.
После ареста братьев у Николы сорвало крышу - он занялся антикоммунистической пропагандой, за что военный суд в Любляне вынес решение: тюрьма! (сколько дали – не помню). Но из поезда в городе Марибор Кавая сбежал (наверное, оторвав руками головы охранникам).
Потом он жил в Германии, затем в Австрии. Однажды в Вене Кавая забросал гранатами автобус из Югославии: обладая непосредственным мышлением, он считал всех оставшихся там, предателями. Потом Кавая служил в Иностранном легионе: Конго, Алжир, Чад, затем переехал в Америку. В 1963 он готовит первое из трех покушений на Тито, «этого агента Ватикана, причинившего сербам зла больше, чем турки за пятьсот лет ига».
Уже не помню, в каком году наш герой угоняет самолет, летевший из Америки в ЮАР, потом требует другой. Он хотел направить машину в здание ЦК компартии, «чтобы убить хотя бы сто человек» (какая ирония судьбы: я видел это дом – он обгорел в результате натовских бомбардировок!). Кавая утверждает, что сидел в легендарной тюрьме Алькатраз. Дескать, он был первый, нах, европеец, кто туда попал. (Опять эта ошибка: славянское упрямство проявляется в том, что они все время считают себя европейцами. Не за это ли их сажают вместе с неграми и латиносами. БУ-ГА-ГА-ГА!!!) Результатом сидения стала книга «Новый Алькатраз». Что-то там еще было между Кавая и ЦРУ, но я так и не понял, что именно.
Американцы выпустили его раньше срока и отправили на родину. Наверное, это было сделано с расчетом, что он не будет сидеть там сложа руки. В 1997 Кавая приехал в Белград.
Вот что я узнал в том подвале. Мы собирались с Филиппом уходить. Кавая решил меня подъебнуть:
- А вы, русские, так и спиваетесь?
- Ну… типа, случается.
- Может, выпьем вместе ракии?
- Нет, не хочу. А вот стриптиз посмотреть не отказался бы.
- Тогда подходи вечером.
Забив на концерт на Бранковом мосту, я решил посмотреть на голых баб. Вот так. Променял нормальных пацанов на кусок пизды. Шутка. На самом деле мне хотелось побольше узнать об этом человеке, но он тогда не пришел в «Лотос», пришлось отжигать с его братом, плохо знающим русский.
Материал был готов, я уже знал, что закатаю интервью в репортаж – будет красиво. Но это все попса, мне больше понравилась беседа с одним диссидентом, также сыном диссидента (наследственное), о жизни его отца, который умер в своем доме, окруженный титовскими агентами. У него во дворе росли три березки, высаженные им собственноручно из любви к России, в которой он никогда не был, но очень любил. Вот так.
Кстати, думаете, какой был мой последний вопрос, когда я выходил после интервью? Правильно, догадливые вы мои:

- Тито мертв. Вы счастливы?
- Нет.
- ?
- Потому что не я его убил.

Ах, да, чуть не забыл. СМЕРТЬ ЕВРОПЕ! СМЕРТЬ АМЕРИКЕ!