Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - ПтицаПтицаАвтор: Все начиналось весело. Тогда я пришел к Веронике с утра. Она долго не открывала, потом просунула в дверь мокрую голову.— Чего тебе? — По ее плечам стекали мелкие капли воды, она обернулась большим махровым полотенцем. Я поцеловал ее и содрал этот гавайский наряд. — Отдай, родители дома! — Она вцепилась в полотенце. — Вероника, дай мне. Забей на родителей. Из кухни послышался сварливый женский голос: — Кто там? — Это я, Леша! Здравствуйте, Марья Михайловна! Вероника убежала к себе одеваться. В ванне осталась вода, и я влез туда прямо в одежде. На улице жарко, потом обсохну. Вероника вернулась в купальном халате и с феном наперевес. Ее носик презрительно сморщился, и верхняя губка приподнялась, как у белочки. — Леша, тебе делать больше нечего? — Птица, я решил покончить с собой, раз ты мне не даешь. Вспоминай обо мне иногда, лежа в постели с богатым старым мужем. Поплачь о несчастном Леше. Она смеялась, как и следовало ожидать. — Так принеси нож, чтобы я мог вскрыть себе вены. — Щас! Она вернулась с огромным хлебным ножом. С остатками сливочного масла и крошками на лезвии. — Режь! — Велела Вероника. — Почище не могла принести? — Я помыл его в раковине. — Теперь режь. — Она притащила табуретку и уселась около ванны. Я ковырнул ножом по левой руке и ничего не порезал. Не вышло. — Давай сюда свою руку! — Вероника умело полоснула на три сантиметра выше ладони. Появилась кровь. Я опустил руку в ванну, и на месте пореза сразу защипало. Вероника ржала, как ненормальная. Вода окрасилась в алый цвет. Ну вот, не потрахался, так хоть девушку повеселил. Прибежала ее мать, наорала на нас, и я, истекая кровью и мыльной водой, потопал в травмпункт. Вероника бегала вокруг меня и радовалась жизни. И явно гордилась собой. * * * Почему ее кличка – Птица, не знает даже она сама. Она похожа скорее не на птицу, а на наглого пацана. Волосы короткие, ходит в джинсах, и вообще ей лучше было родиться мальчиком. Не девушка, а мечта. Любительница конного спорта, особенно хорошо владеет хлыстом. Всегда сверху, привязывает меня к кровати, иногда тушит об меня окурки. Глазенки у самой горят, мышцы влагалища сжимаются. Вся мокрая. Кончает, стерва, когда мне больно. Стерва! Больно! Кончает! Я тоже! Сейчас по телу прокатится взрывная волна… Сейчас! Спрыгнула… Сучка, как же я? Совсем чуть-чуть осталось, а руки привязаны. Убить бы тебя! Ее мамаша ни о чем не догадывается, все происходит у меня дома. Считает свою дочку ангелом. Вероника садится мне на лицо. — Теперь лизать! Я вспоминаю роман Патрика Зюскинда «Парфюмер». Букет водяных лилий. Ни хуя не водяные лилии, это маринованные грибы, как по запаху, так и на вкус. Маринованные мидии в собственном соку. — Не так сильно, урод! Козел, все испортил! — Врезала по скуле кулаком от досады. Она возвышается надо мной и сверкает своими хрустальными голубыми глазами. Бывают глаза, которые затягивают внутрь своей мягкой глубиной. Ее глаза отталкивают, в них больно смотреть. Слезает с моего лица и идет мыться. Неприятное ощущение, как всегда, когда тебя обламывают в самом конце. Двух секунд мне не хватило, а так залил бы этой сволочи. Представляю себе ее хриплые вопли. Отхлестала бы меня по щекам. Сволочь. Сука. Стерва. Блядь. Не могу без нее. Руки все в ожогах и круглых маленьких шрамах, неудобно перед немецкими туристами. Показываешь на Никольский собор, а они на твою руку пялятся. Швейцарец один так и спросил: «Вы мазохист?» Интересовался нравами аборигенов. Я научился не думать о боли, в конце концов, это чисто психологическое явление. Как обида. Нервные окончания можно отключить. * * * Зима. Я звоню Веронике. — Дай мне, Птица! Если ты не приедешь, я себе вены вскрою. — Мы это уже видели. Не можешь что-нибудь оригинальнее придумать? Чего уж тут оригинальнее, я их третий раз режу. Сейчас у меня руки желудочными зондами перетянуты, если развяжу, потечет. Сутки так хожу, она не знает. — Чего заглох? Уже подыхаешь? Подыхай, псих вонючий! Заебал меня уже своими венами. Сдох бы ты наконец! Думаешь, я буду тебя жалеть? Думаешь, буду всю жизнь вспоминать, как ты мне на нервы действовал? Мне насрать на тебя и на твою жизнь, понятно? Сдохни хоть сейчас, я к тебе никогда не приеду. Я тебя не хочу. Ты достал уже! Еще раз позвонишь – занесу в черный список. Чего ты молчишь? Не нравится, да? Думаешь, я с тобой носиться буду, как черт с писаной торбой? Не дождешься! Я на твои похороны не приду. Тебя как бомжа похоронят, под номером. Лежать будешь и гнить в одиночестве. Не нравится, да? Подыхай, уебище занудное. Чего ты молчишь? Подыхай! Только вены вдоль разрежь и в ванну горячую ложись. Чтобы я твоего голоса сраного больше не слышала. Чего ты молчишь? Кровью истекаешь? Ты так еще сутки истекать будешь, дебил. Всю свою хавиру бомжацкую засрешь. Что затих? Передумал? Срань, у тебя духу не хватит с собой покончить, ты только выебываться можешь. Срань ты болотная, ты только и умеешь, что выебываться. — Ладно, Вероника, у меня группа в четыре на Балтийском вокзале. — Вешаю трубку. Еще раз перебинтовываю руки и выбираю свитер с самыми длинными рукавами. В сотый раз даю себе слово никогда с ней не разговаривать. В одиннадцать звоню в ее дверь. Звериный вой, чувствует, что это я. Завозилась в своей будке. Нна по морде дверью! — Приперся все-таки, уебище? Тебе мало? — Раскуривает на пороге сигарету и с наслаждением давит об мое запястье. — Всё, хватит с тебя! — Захлопывает дверь. Я еду в метро на проспект Ветеранов, в свою хавиру. Она и правда бомжацкая на вид, это все потому, что я очень чистоплотный. Себя могу намывать часами, а на уборку моральной устойчивости не хватает. Действительно, покончить надо с этим унижением раз и навсегда. Чтобы не зависеть от этой мрази с ангельским личиком и вечной сигаретой в зубах. Поздно, почти двенадцать. Пожрать что ли перед смертью? Покупаю пиво и пакет замороженных мидий. Жарю их дома с морковкой по-корейски. Одна рука держит сковородку, а другая привычно тянется к радиотелефону. Птице позвонить. Думаю об этом – и волна адреналина, и радость, сладковатая больная радость по всему телу. Обжегся, руку под холодную воду. Хоть раз в жизни не буду перед этим ей звонить, доказывать что-то, просить. Пошла ты, Птица… Подрочить что ли перед смертью? Ладно, в загробной жизни дадут. Рама на кухонном окне разбухла от сырости, на карнизе снег. Девятый этаж, по-моему, достаточно высок для этого дела. В кои-то веки что-то делаю без эпатажа, никто не видит. Ветер холодный, неуютно стоять в одной футболке и тонких джинсах. Ну, полетели. Дерево! Ветки чиркают по рукам и лезут в лицо. Блядь! Козырек бетонный. Хрясь плечом! Хуяк об землю! А противно на мокром снегу валяться в луже ледяной воды… Тошненько мне, товарищи! Поправлюсь – спилю это проклятое дерево к чертям собачьим. Задним числом соображаю: если бы действительно хотел сдохнуть, вылез бы на крышу и спрыгнул с другой стороны на асфальт, туда, где внизу автобусная остановка. Шевелю пальцами ног. Вроде, не парализован. Ничего не болит. Может, встать? Поднимаюсь, вдруг – дикая боль, провал в памяти, и я на носилках в больничном коридоре. Лежу тут неделю. Переломы ключицы и предплечья левой руки, запястье правой руки на спицах – благодать! Берцовая кость левой ноги тоже сломана – веселуха! Вывих коленного сустава правой ноги – заебись! Главное – позвоночник цел. Интересно, когда кости срастутся, я буду хромать? Я – единственный в палате, кого кормят больничной едой. Всё болит, скучно до невозможности. Лучше бы сразу башкой об асфальт. Лежу и мысленно проигрываю ГрОб, Exploited и Nine Inch Nails. Думаю о Веронике. Почему она все-таки Птица? Может, синяя? Может, оттого я за ней гоняюсь? Боже, как я ее ненавижу! Что она со мной делает! Она отняла половину моего сознания и порхает там, как злобный ангел, в сигаретном дыму. Даже не половину, а всё без остатка. Сволочь. Я ей не нужен, а держит, крепко держит когтями своими черными, крашеными. Соседям по палате спасибо: сигареты мне ко рту подносят, хоть это и запрещено. Жить учат: самоубийство – это не выход. Из чего выход? Сами-то хоть понимают? Они даже не знают, зачем я это сделал, все – солидные семейные дядьки при домашних продуктах и при жене. Из-за жены в окно не выпрыгнешь, она никуда не денется. Пятидесятилетний мужик с переломом шейки бедра говорит, что у меня всё образуется. А у меня и так всё в порядке. Я не считаю, что моя жизнь не удалась. Я просто не хочу жить с этой сукой в голове. На третью неделю лежу, как обычно, кости срастаются понемногу, и входит Вероника. Откуда узнала – ума не приложу. — Привет, пепельница! Скучал без меня? Скучал, говно вопрос! Молчу, глаза закрыл. Она целует меня своим поганым воняющим куревом ротиком. Зря целует. — Нечем дышать. Отодвинь голову. Сейчас скажу ей что-нибудь обидное, и она уйдет. Локти себе буду кусать, когда руками смогу двигать, башкой об стенку биться буду. Жалеть буду, что послал ее. — Леша, ты что, мне не рад? Я у твоих соседей узнавала, куда тебя отвезли. Видишь, беспокоилась о тебе. Сейчас почти все гуляют по коридорам с родичами. Дядька с бедром выписался два дня назад – я радовался, как ненормальный. Задолбал меня своими проповедями. Вероника сует руку мне под одеяло. Старается. — Птица, не надо. Лети отсюда на хуй. Не начинай всё снова, я тебя прошу. Руку убрала, сигарету в зубы. — Ну-с, молодой человек, и где вас прижечь? — Нигде. — Жалко, не могу встать и врезать ей. — Ну сделай мне приятное, Леша. Где прижечь? Может, на члене? Ладно, сделаем тебе третий глаз. — Медленно, смакуя, подносит сигарету к моему лбу. Давит посередине, над бровями. Слезы хлынули, не мог сдержаться. Смотрит, как дергаются мои веки и зрачки расширяются от боли. Улыбается. Целует в губы. Не знает, что я способен двигать правой рукой. Из бинтов торчит спица. Всадить бы ей в шею… — Ладно, уебище. Невеселый ты сегодня. Зайду, когда у тебя будет хорошее настроение. — Не приходи… — Не поняла? — Чего тут понимать? Не приходи, и всё. Она громко хлопает дверью. Соседи по палате скоро вернутся, неловко будет. Третий глаз все-таки. Господи, Вероника, я дурак! Я уебище! Вернись! Я не могу без тебя! Вероника, я точно снотворного нажрусь, если ты не придешь! Теги:
-2 Комментарии
#0 14:31 30-08-2004Sundown
осилил, но зря, похоже осилил.. согласен зря... ниасилил Афтар - жулик нах! Основная, так сказать, линия сего опуса-"лысый лысого ебет, а потом наоборот"(с) поговорка. осилил. и хуле? не понял написано - слкдано. но - бля. уебанство какое-то вязкое. нереальное. бля.... че то тоже наверное зря.... Опять мгла непролазная. Да, это, видать, что-то личное... Не прет... Зато написано кудряво. За стиль поклон. помоему вполне. норматив здан, так сказать. про любофь? Упырь Лихой ыыыыыыы тады пиздец! а по поводу стиля - присоединяюсь к Симону. умеешь излагать, бро Согласен с Опаром. Хорошая вещь. Литература. Ух, ты, бля. уебанская хуйня = утрированная жисть! все друг другу прожигают мозг окурками! сЦуки! блять, ахуэнно шо песдетс!! Упырь, ты поражаешь! Сюжэты сцуко как всегда на грани паранои. Еше свежачок Я дам тебе себя в обиду -
играй, используй, забракуй… но только не люби для виду - пусть будет все по чесноку. Смотри насмешливо, блудливо, над ванной трусики суши… Вина осеннего разлива хлебнул я сдуру от души. Я протрезвею, может, к маю, но поскучаю без тоски - что ни случись , не проиграю, хотя играю в поддавки.... …ложью пахло и лимонадом,
в углу охуевала елка… девка кокетничала: Ну не надо… но всхлипнула и умолкла. А, была тут некая Жанна - снегурочка в макияже гот - сидела на лестнице, как долгожданный, новый астрономический год. Потом - в комнату раз, и come in оправила скромно платьице… Трамвая жду, мол… дала двоим - скоро гражданами обрюхатится.... Осень заткнёт листвой не один фонтан,
прохожих, меня, не живущего по соседству. Мёртвые правила падают за диван фантиками от конфет, истреблённых в детстве. С ужасом щупай пространство вокруг себя, словно был тренирован, натаскан, но в тапочках страха.... Мастера медведь съел. Натурально. Белый медведь . Потому что не нужно ходить туда, куда не нужно. Табличка висит. "Не ходить". Теперь где нового мастера искать. Медведь за него работать будет что ли. Услили ограждение. Периметр обнесли колючей проволокой.... |