Прежде чем никогда-3 «Если ты предашь родину, считай что еб твою мать »

Автор: Чхеидзе Заза Время развевалось и разматывалось, как не пойми куда укатившийся клубок ниток. Лохуму повезло: вскоре после прибытия в Петербург он встретил замечательного человека Алексея Ефремова, который помог ему попасть под действие так называемой «Программы по легализации незаконных иммигрантов» и устроиться прорабом в одной из солидных строительных фирм.
Через три года в его жизни многое изменилось. Он потихоньку обрастал знаниями, адаптировался, рос по службе, стал активистом профсоюзного движения. В новом коллективе, начальник уже не называл его ослом, лошаком и тому подобным. Лохум прочно обосновался в этом городе, чьи дороги и мосты считал уже законной своей вотчиной.
Ему, в сущности, не было никакой необходимости, ждать от Алексея Сильвестровича приглашений в гости, поскольку они зачастую обедали вместе в том самом трактире, где свели знакомство. Вечерами в конторе численность гостей, как и темы разговоров не знали счета, начиная с плодов китайского «рунического цветка» до конопли, выращиваемой в колбе на водных питательных растворах. Хотя при появлении самого Алексея Сильвестровича разговор о КБД, плавно переводился к вопросу его медицинского эффекта для лечения псориаза. Интерес уделялся беседам о первой помощи при отравлении рыбой фугу, случках домашних четвероногих из домов правительственных лиц, о том, что после семейного развода пельмени и жареный картофель уже не такая вкусная еда и даже о тайне родины тархуна.
И как Александру Сильвестровичу было не знать всего, если обо всем извещали его многочисленные вестники: работники посольств, журналисты, артисты, военные и гражданские пилоты, оптовики, дальнобойщики и мореплаватели?
Из Минска и Киева прибывали ли фуры с находившимся под запретом бутылками «Боржоми» и «Саирме»; из Сахалина привозились ли контрабандные японские иномарки и электрооборудование; сговорились ли Кутаисская и Питерская мафии для нелегального сбыта здесь, имеретинской бормоты, под видом Французких, Итальянских или Испанских марочных вин с обозначением на V. Q. P. R. D. (Vin de Qualite Produit dans les Regions Determinees) на этикетках …
Кроме того, посредством бессчетных исповедей получал он воз известий: о торжищах больших партий сомнительного чая для похудания «Бай Лин» и крема уменьшающего объем бедер, о сбыте псевдо-билетов якобы на сольный концерт звезд эстрады, о переделках невероятной аналогии западной живописи в русскую, об ударах по рубцу шедевральным замужним женщинам, о договорных футбольных матчах, о решениях крайних воровских сходняков, и кручении прочей поганки …
Узнавал он, что то новое через обросшие слухами толки, как от своих, так и подруг своих приятелей: молдаванок, казахских немок, ассириек из Грузии, не говоря уже об элитных путанах. Некоторые из сплетен были до того универсальны, что старея не предавались забвению, а становились легендами.
И как же счастлив был Алексей Сильвестрович, сей любомудрий муж, что после установки мансарды в своем доме мог он себе позволить, сообразно сезону и сменами собственной похоти, содержание нескольких, постоянных любовниц. Не говоря уже о приезжающем погостить дамском обществе, вроде Шведской баронессы Амалии, которая, к тому же, щедро одаривала его за это дело. В момент же, когда наставало время расстаться, вместо прощального «до встечи дорогая», он произносил:
- Отправляйся дочь моя. Да будет на добро влечение воли твоей!
* * *
В один субботний вечер они обыкновенно оказались в общей гостиной. Старче сидел со своей газетой, а Лохум с карманной книжкой Гулчехры Сулаймоновой – «Лолахои дасти манн». На ковре притворно дремал черный ротвейлер.
Неожиданно Алексея Сильвестровича посетил видавший виды друг, монах-катакомбник Марон. Уже давно ходили слухи, что в начале семидесятых, он тайно работал на советскую разведку в качестве инструктора — экстрасенса. Говорили и о том, что он принял кругленькую сумму от некоего зажиточного вдовца, а его прошение о венчании с падчерицей отклонил. Кое-кто даже плел, что на дому он держит черного кота, расхаживающего на одних задних лапах.
У Марона было морщинистое, на редкость неподвижное, но преисполненное решимости лицо. Его непрерывно простреливающие окружающую обстановку, соразмерно поставленные серые глаза, могли означать как тепло доброты, так и непристойность брани. Паучок-книжник, многих клонил к постригу, а на Лохума уже давно, без обиняков влиял для вступления в партию «Ед. Россия».
Немного позднее они втроем сидели за круглым столом, и пили чай с вишневым вареньем.
- Лучше быте в «берлоге», чем за ее пределом, не так ли, — и в этот раз проговорил монах, тестируя улыбкой,- Да и порядок пребыванья здесь полегшее.
- Только надо имя и фамилию сменить, а то с такими как у него, на «ВЫ» называть не станут, — Бросил Алексей Сильвестрович, внимательно следя за реакцией Лохума.
- Осеняя себя сухими перстами, Марон сипел:
- Энто так просто. У Алексия есть опыт в сем деле. Ломись зяблег! Вижу князя темного на колеснице. В терниях червленых, в кимвалах бряцающих… Худо буде, душно и Бишикама твой не спасет!
Князя тьмы нашел Марон почему-то в главном государственном санитарном враче РФ Онищенко.
- Я не знаю, — Кыркнул, смутившись Лохум. Однако рассудительность «таджикус симплиментуса» тотчас взяла верх, и он прибавил: — Я не знаю, какой имя, фамилия выбрать. Тем более, что здешний законы строгий,- и после этих слов «законы строгий», крепко-крепко, как на завалинке, призадумался.
-Сквозняг пускаешь дикарь. Помни друг сказ о том, как Савел сделался Павелом? — Как над гладью морскою завибрировал Маронов голос, — Один формализм право! А мондад, это медвежья сила, чтобы пожирать и не быть пожранным.
Лохум облобызал одобрительно хлопнувшего его по плечу старца.
* * *
Бригада Лохума, уже месяц работала на Миргородской улице при возведении православного Феодоровского собора. Через неделю после беседы с Мароном, его строители завершили залив бетона и приступили к кладке стен. В тот же день он получил приглашение забрать новый вид на жительство.
В девять вечера, над равномерно освещенным проспектом Обуховской обороны, на слегка облачном небе стояла большая луна. Лежал снежок. Ноги при ходьбе скользили, поэтому надо было делать мелкие шаги.
Прибыв по указанному адресу, Лохум несколько раз изо всей силы двинул кулаком по оказавшейся закрытой дубовой двери. Ее медленно открыл человек в одежде, какую уже давно не носят, и впустил его в мрачноватое помещение. Камора из дерева и камня оказалось рестораном, напоминавшим средневековую корчму. Свечи и открытый огонь камина были единственным освещением здесь. В разных углах были сложены глиняные горшочки, на полу рассыпана солома, окна плотно скрывали звериные шкуры. На стенах были нарисованы выдерживающие аутентичность старины фигуры, подобные древним Славским рунам, а так же висели связки лука и чеснока. Прямо в углу зала стояла жаровня, где на медленном огне, томились окорока. Чуя мясные ароматы, музыкант с двумя бородами, со всех пальцев наяривал по струнам гуслей, негромко напевая красивую средневековую песню:
Не грусти ты, милая Татьяна,
Скоро встретимся мы, душенька, с тобой,
На заре во поле у кургана,
Конь траву сечёт мой копытОй…
За одним из столов, среди каких-то двух толстых господ, и одного тощего, длинного, ютился Алексей Сильвестрович. С растрепанной на конечности сигарой в зубах он разбирал какие-то бумаги. На столе вместе с папками лежали: бокалы с пивом, хлебные палочки, несколько пачек « СAMEL», инкрустированная слоновой костью золотая зажигалка «Zippo» и малокалиберный пистолет. Приметив Лохума, вместо того чтобы подать руку для приветствия, он резким движением поймал находящихся при сношении на документе сразу трех мух и сказал:
- Угадай кА содомита?! — Дотянувшись же до зажигалки и прикурив продлил,- И в этот раз наш художник- копировщик Алаярбек оплошал: при зарисовке печати в липовой накладной, вместо « Госстройбанк» вывел «Госагропром». А так как на очереди был твой шварц-вайс, допустил нелепое написание: вместо « Холов Хасан Гаджиевич» заморцефалил: «Хохлов Хасан Гаджиевич». А все потому, что кутежи стали его жизненной надобностью. Пьет, хоть кол на голове теши пьет. Кстати Хасан Хохлов тоже ничего.
Сидевшие рядом лица представились, Имцаком Имцаковым, Семиграммом Свинцовским и Калатозом, не назвавшимся по фамилии.
Лохум сразу узнал этого человека, так как, однажды работая в Измирской кальянной чайхане «Аспиджан», за нерасторопность получил от него удар эбонитовой тростью прямо в голову. Знал он по молве, что Калатоз толи мингрел, то ли абхаз, экс-председатель Базельского комитета по банковскому надзору, филантроп, миллионер, имеющий филиалы в оффшорах, странствия по свету и похождения которого составляют самую фантастическую авантюрную повесть. Даже поговаривали, что он безумно влюблен в саму Валентину Матвеенко и от безнадежности чувств, с полным саквояжем бледного антрацита и Мазари-Шарифских гашишных «спагетти» съехал на периферию. На том этапе он возглавлял «Комитет по выработке директив по реконструкции Абхазской столицы Сухуми»…
Позабывший обо всех пяти чувствах Лохум осознал, что бекап делать поздно. Несмотря на то, что присутствующим было все о нем известно, его попросили назваться и поведать короткий вариант биографии.
Время от времени одетые как в ахеменидское время официанты приносили бокалы с пивом, неизящно меча их на стол, но, как-то у них получалось, что при этом не проливалось ни капли.
Словно думая о чем- то другом, рассеянно слушавшая рассказ комиссия, все же до мелочей помотала душу о периоде его жизни в США и Великобритании. После этого Имцак Имцаков встал с места, положил в руки Лохума кизилового цвета паспорт и мандат с изображением очерченного по контуру синим цветом медведя и сказал:
- Поздравляю господин Хохлов! Помните, теперь вы всегда в распоряжении партии «Единая Россия» — даже если ваша жена вот-вот родит!