Необычная судьба обычного человека

Автор: wuprui Добрыкова Григория Борисовича, несмотря на все его 42 года, все называли просто Гриша. Он так не солидно выглядел, что у людей просто язык не поворачивался назвать его даже Григорием, не говоря уже о Борисовиче. Его большая голова как-то небрежно болталась на пухленьком туловище, из которого смешно торчали короткие ручки и ножки. Упругие розовые щёчки, носик пуговкой и круглые глазёнки навевали мысли о мультфильмах и плюшевых игрушках. Под неумолимым натиском лысины отступление окружавших её волос грозило вскоре перерости в паническое бегство.

Понятно, что красавцем Гришу назвать было сложно, но и некрасивым, как это ни странно, тоже. Лучше всего его описывало слово, которое к внешности отношение имеет довольно косвенное. Слово это — доброта. Она сквозила буквально в каждой его чёрточке, и в её свете неказистая, скажем прямо, внешность Гришы становилась, ну просто таки, её гармоничным олицетворением. Назвать же доброту некрасивой могут, разве что, совсем уж чёрствые люди.

На мир Гришины глаза смотрели, излучая, кроме доброты, ещё и какую-то детскую наивность. Она была настолько откровенной, что нормальный человек, встретившись с его взглядом, испытывал инстинктивную потребность его обмануть.

Гришины знакомые, вынужденные часто сталкиваться с его специфическим взглядом, конечно же, не могли противостоять этой неудержимой потребности и периодически одалживали у него деньги, тут же прощая себе этот долг. Некоторые из знакомых, обнаружив в себе коммерческую жилку, проворачивали эту операцию много раз, окрылённые её не утруждающей прибыльностью.

Гриша, даже почти наверняка зная, что долг не вернут, всё равно обречённо ссуживал просящих деньгами. Он просто физически не мог отказать человеку, а позже так же физически стеснялся напомнить. Люди это чувствовали (они к таким вещам очень чувствительны) и благодарно не отдавали.

Некоторые Гришины знакомые любили иногда в добродетельном порыве вспомнить о долге и, упиваясь безопасной щедростью своего намерения, пообещать вернуть его, при этом, разумеется, не обременяясь выполнением обещания. Другие, напротив, жертвовали показной добродетелью в пользу гордого права не давать пустых обязательств. Но к счастью, и те, и другие были людьми порядочными, поэтому одалживали и не отдавали по божески, и у Гриши, как правило, всё же оставалась какая-то копейка на жизнь.

Гриша думать о ком-тот плохо не умел и на знакомых не обижался. Всё равно ему не нужно было много. Он не собирал ни марки, ни монеты, ни даже спичечные коробки. Он не ходил в театры, музеи и кино. Он не ездил путешествовать и отдыхать в экзотические страны. У него не было женщин и автомобиля. В общем, жизнь Гриша вёл такую, что вогнал бы в краску самого аскетичного аскета. И это, заметьте, не из жадности, а просто ничего ему не было нужно.

По всем известным признакам Гриша был свят. Окружающие, естественно, не догадывались об этом, ведь разглядеть святого в знакомом — задача практически невозможная, если, конечно, тот не умеет ходить по воде и воскрешаться.

Гриша своей святостью не тяготился. Как и окружающие, он попросту не знал о ней, потому что свят был не по каким-то там убеждениям, а по своей сути. Никакие житейские соблазны, в силу их несоблазнительности в Гришиных глазах, не могли поколебать эту врождённую святость, а лишь подчёркивали её всепоглощающую невозмутимость.

Лишь одна страсть, впрочем никак не угрожающая Гришиной святости, будоражила его душу — он был заядлым грибником. Это его увлечение и стало причиной череды событий по истине удивительных и загадочных, о которых мы и хотим поведать читателю.

Однажды спозаранку Гриша встал, совершил все гигиенические ритуалы, положенные в таких случаях, закинул в рот бутерброд с сыром, оросил его чаем и выскочил в утреннюю прохладу, прихватив корзину для трофеев. Минут через семь утренняя прохлада вытолкнула Гришу в почти пустой, по случаю раннего утра и выходного дня, автобус. Автобус отвёз Гришу за город, высадил на остановке, стоящей на краю густого соснового леса и, обдав выхлопными газами, умчался по своим делам. Когда облако, оставленное автобусом, рассеялось, Гриша набрал полную грудь сосновой свежести и бодро отправился на обход секретных лужаек.

Грибов было много. Гриша перестал брать даже красивые и собирал только самые-самые. Он так увлёкся, что незаметно забрёл далеко от дороги и очнулся, лишь выйдя на укромную полянку, неожиданно возникшую перед ним. Картина, открывшаяся Грише, и впрямь могла заставить очнуться даже мёртвого.

На противоположном конце поляны Гриша увидел двух странных существ. Они напоминали богомолов-переростков. Из больших, туго обтянутых зелёной кожей голов выпукло выпирали чёрные, без всяких признаков зрачка, глаза. Головы покоились на худых и длинных, как палка, телах. Трубчатые конечности казались хрупкими и ненадёжными.

Одно чудище лежало на спине, похоже, без сознания, а другое, склонившись над ним, поливало его потоком фиолетового света из какого-то устройства. Гриша испуганно охнул и выронил корзину с грибами. Существо с прибором резко обернулось на звук и случайно окатило Гришу странным фиолетовым излучением. Гриша замер, ожидая неизбежной аннигиляции. Но ничего подобного не произошло, он только почувствовал странный зуд по всему телу, впрочем, даже приятный.

Пару мгновений, за которые Гриша постарел лет на семь, он завороженно смотрел в чёрные пустые глаза богомола. Потом, опомнившись, он резко повернулся и бросился наутёк, не разбирая дороги.

Сколько он так бежал сказать сложно, но постепенно ужас, который гнал его, поутих, и Гриша остановился, задыхаясь и истекая потом. Отдышавшись и приведя себя в порядок, Гриша начал оглядываться, чтобы определить, где находится ближайшая остановка. В лесу он ориентировался хорошо, поэтому быстро нашёл нужное направление и незамедлительно им последовал.

Пока Гриша шёл, его мозг лихорадочно прокручивал варианты дальнейших действий. Сначала он хотел обратиться в милицию, потом в газету, потом на телевидение. Но, дойдя до остановки, Гриша окончательно успокоился и понял, что никуда обращаться не будет — всё равно не поверят и чего доброго законопатят в психушку. Не то чтобы он боялся туда попасть, просто не хотел незаслуженно занимать чьё-то место.

Жизнь продолжала течь в привычном русле. Гриша, убаюканный её монотонным течением, в конце-концов стал воспринимать случай в лесу, как далёкий, нереальный сон. Может быть то происшествие и вовсе стёрлось бы из его памяти, но однажды произошло событие, напомнившее Грише все перипетии того знаменательного дня.

Как-то раз, одним уютным вечерком Гриша удобно устроился в постели и включил телевизор. Показывали какую-то мелодраму. Телеэкран гарантировал, что грустная история не станет предлогом для выклянчивания денег, и Гриша, предвкушая безопасное сочувствие, с удовольствием окунулся в мир кино.

Фильм оказался хороший, и в конце Гриша даже всплакнул. Довольный тем, что хорошо провёл часы перед сном, Гриша выключил телевизор и отвернулся к стенке. Поёрзав немного, чтобы устроится поудобней, он тут же, без всякой подготовки, как умеют лишь люди либо с чистой совестью, либо вообще без нее, начал проваливаться в глубокий сон.

Провалившись почти до глубин бессознательности, Гриша неожиданно был грубо выдернут из сонного омута запоздалой мыслью, которая пронзила его разум разрядом ужаса. Он понял, что выключил телевизор не прикоснувшись к пульту. Сон сняло как рукой. Гриша замер и тихо лежал, переваривая. Наконец, немного успокоившись, он решил провести эксперимент и волевым усилием включил свет. Как это получилось Гриша объяснить бы не смог. Это было просто и естественно, как, например, почесать лысину. Оно не требовало каких-то знаний или объяснений, Гриша просто мог и всё. Он, постепенно успокаиваясь, задумчиво ходил по квартире, включал-выключал свет, телевизор и даже холодильник. Минут через семь его способность исчезла так же неожиданно, как и появилась, и Гриша, так и не придя к какому-то определённому выводу, уснул.

С этим происшествием Гриша поступил так, как часто поступают люди с чем-то необъяснимым. Он попросту лишил этот случай своего внимания и продолжил жить, как ни в чём не бывало. Но однажды необъяснимое опять робко напомнило о себе несмелыми волосками, пробивающимися сквозь застарелую лысину. Гриша отнёсся к ним подозрительно, догадываясь о внеземном происхождении источника их вновь обретённой силы, и замер в напряжённом предчувствии. Предчувствие не обмануло, и вскоре необъяснимое вновь заявило о себе, но уже гораздо более убедительно.

Гриша стоял перед своей дверью и ковырялся в замке ключом. В это время соседский мальчонка, тот ещё сорванец, взорвал петарду этажом ниже. От резкого хлопка Гриша аж подпрыгнул… и больно ударился уже почти заросшей лысиной в потолок.

Гриша быстро зашёл в квартиру и там аккуратно, чтобы не получить травм, принялся экспериментировать. Замкнутое пространство не позволило определить границы новых возможностей, но Гришу это и не интересовало. Он быстро бросил своё занятие, немного даже раздражаясь бесполезным качеством — ну что он ребёнок прыгать как стрекозёл?

С тех пор сверхспособности периодически накатывали на Гришу и исчезали так же внезапно, как и появлялись. Каждый раз накатывало что-то новое, и проследить какую-то закономерность не удавалось. Зато Гриша постепенно обнаружил две вещи: во-первых, необычные способности всегда сопровождались странным зудом, который Гриша впервые ощутил на роковой поляне, когда попал под луч неведомого прибора, во-вторых, возникали они лишь в моменты повышенной эмоциональности. Их могло вызвать любое сильное чувство: страх, любопытство, радость, сострадание, удивление, ну, и все остальные. Казалось, что эмоция нажимает какую-то внутреннюю кнопку, приводящую в движение загадочный механизм.

И вот, будучи гуманистом, каких мало, Гриша вспомнил о человечестве. Его проблемы Гриша всегда принимал близко к сердцу и даже тяготился тем, что ничем не в состоянии этому человечеству помочь. Гриша думал: «Ну что может сделать такой маленький, обычней обычных человек, как я, для такого огромного человечества?». Но теперь свалившиеся на него способности открывали новые горизонты в этом вопросе, и Гриша начал подумывать, что он мог бы сослужить хорошую службу людям. Он, правда, не знал какую, но рассчитывал, что компетентные люди разберутся.

В своём воображении Гриша рисовал картины, в которых героически, но очень скромно он отдаёт себя науке. Он представлял как к нему подключают несметное количество датчиков, колют шприцами, берут массу разнообразных анализов, а он не жалуется и стойко терпит. К нему подходит красивая девушка с микрофоном и спрашивает, как чувствует себя герой. Герой же скромно, так, ей отвечает, что он вовсе не герой, а просто поступил так, как на его месте поступил бы любой нормальный человек. И так Грише нравились эти мысленные картины, что он всерьёз начал прикидывать, кто-бы мог направить его дар в общественно полезное русло. Вспомнив, что своими необыкновенными способностями он обязан пришельцам, Гриша решил обратиться в ОЦИВЦ — Областной центр по исследованию внеземных цивилизаций.

— Здравствуйте! Проходите. Присаживайтесь, — бодро встретил Гришу здоровый бородач, торчащий над письменным столом, как крепкий дубовый пень. — чем обязаны?
— Здравствуйте, — робко поздоровался Гриша. — я, собственно, вот по какому вопросу… Я грибы люблю собирать, знаете ли… Белые, там, подосиновики, в общем, разные...
— Это, безусловно, интересно, — перебил его бородатый пень, — но мы-то здесь при чём?
— Так я когда собирал их, инопланетян в лесу встретил. — поспешил перейти к сути Гриша.
— Так-так — оживился бородатый. — а как же вы узнали, что это именно инопланетяне?
— Ну… — растерялся Гриша — они такие зелёные, на богомола похожи...
— А-а-а, — разочарованно протянул бородач — так это цирцеяне. Мы про них уже всё знаем. Боюсь, вы, батенька, зря к нам пришли. Вот если бы вы гамулекуса встретили — другое дело, а так… — бородатый разочарованно развёл руками.
— Да тут даже не в этом дело, — быстро произнёс Гриша. Он сильно разволновался и чувствовал знакомый зуд, а это явный признак того, что сверхспособности пробудились, — у меня вот… — неопределённо закончил он и, чтобы расставить все точки над «i», мысленным усилием поднял со стола какую-то непонятную штуку.
Бородач посмотрел на зависший в воздухе предмет, заглянул за чем-то под стол и спросил:
— Как вы это делаете?
— Я не знаю — честно признался Гриша.
— Ясно, — произнес бородач, с видом обделённого доверием человека, — но с этим не к нам. Вам нужно в ОЦЭП обратиться. Это областной центр экстрасенсорики и парапсихологии. — объяснил он.
Бородатый дал Грише визитку с адресом ОЦЭПа и прощаясь добавил:
— Вы когда гамулекуса встретите, обязательно посчитайте сколько у него пальцев на руке, нас этот вопрос сейчас в первую очередь интересует. И тогда милости просим! — сказал он так, будто ни секунды не сомневался, что Гриша встретит гамулекуса максимум через неделю.
Гриша обещал, что когда встретит, непременно зайдёт.

Парапсихолог был жирным, совершенно лысым дядькой с глазами на выкате. Он напоминал болотную жабу. Гриша, подавленный его земноводностью, сразу занервничал, почувствовал, как начинает зудеть кожа, и решил сразу начинать с демонстрации.
— Здравствуйте, — поздоровался Гриша, — я к вам вот по какому вопросу. — сказал он, взял со стола какую-то бумажку и усилием воли поджёг.
— Молодой человек! — крикнул парапсихолог, явно занижая Гришин возраст, — Вы здесь не хулиганьте!
— Извините, — смутился Гриша и быстро потушил огонь, — я только продемонстрировать хотел.
— Продемонстрировать..., — недовольно проворчал пара-психолог, — и что это вы нам продемонстрировали?
— Ну, способности… — растерялся Гриша.
— И зачем нам такие способности?
— Ну, я не знаю, — совсем упал духом Гриша, — я и хотел проконсультироваться.
— Так вот, молодой человек, — настойчиво игнорировал Гришины года парапсихолог, — эти способности нам не нужны. Ну что мы, спрашивается, поджоги будем устраивать что-ли? Мы же не террористы в конце-концов. Вот если бы вы могли ауру, например, чистить, мы бы вам были рады, да. А поджоги, извините, не по нашей части.
— Так я не только поджоги, — поспешил объяснить Гриша, — оно каждый раз другое. В следующий раз, например, может летать смогу.
— Вы что же, думаете мы тут кучка шарлатанов? — возмутился парапсихолог, — нет, молодой человек, мы учёные. У — чё — ны — е, — по слогам проговорил он, для пущей убедительности, — а наука порядок любит. А у вас «оно», видите ли, «каждый раз другое». Как вы прикажете с вами работать, если не знаешь чего от вас ждать? Нет уж, молодой человек, мы ерундой всякой не занимаемся. Мы — учёные, а не шарлатаны. — ещё раз повторил он. Похоже, это была больная тема.


В общем, ушёл Гриша от парапсихолога в двойном расстройстве. Во-первых, переживал из-за того, что его не поняли, во-вторых, огорчился из-за того, что, хоть и не нарочно, но обидел шарлата… то есть учёного. Гриша уже начинал сомневаться в том, что ему удастся заинтересовать кого-то своим необычным даром, но всё же решил обсудить свой вопрос на уровне правительства и записался на приём к министру по науке.

Очередь была большая, и Грише назначили на через неделю. Пока ждал, Гриша от скуки баловался со своим даром: то яичницу взглядом поджарит, то послушает, как тараканы топают ногами под холодильником, то по комнате полетает. Хотел как-то через балкон на улицу вылететь, но вовремя спохватился — а вдруг способность пропадёт как всегда неожиданно? Разучиться летать на высоте седьмого этажа Гриша не хотел. Наконец он дождался назначенного часа, побрился, причесался как мог, надел новый костюм и направился на приём.

Секретарша строго взглянула на Гришу и сказала, чтобы он ожидал. Гриша осторожно примостился на краешке стула и послушно принялся ожидать. Секретарша изредка всё так же строго посматривала на него, как бы проверяя, достаточно ли усердно он ожидает. Каждый такой взгляд заставлял Гришу всё больше сползать на край стула. В конце-концов он стал лишь осторожно прикасаться к стулу ягодицами, удерживая вес тела на полу-согнутых ногах и ощущая через это усилие всю важность возложенного на него ожидания.

Хоть два часа, на которые ему было назначено, давно канули в прошлое, Гришу всё не вызывали. Он даже начал бояться, что ожидал недостаточно напряжённо и поэтому ему откажут во встрече. Гриша не знал, что у министров просто так принято. Он уже совсем было отчаялся, но тут секретарша, будто специально поджидавшая этого момента, чтобы нерадивый посетитель в полной мере ощутил всю громадность оказанного ему доверия, великодушно позволила Грише пройти в святая святых.

Так-как выборы были на носу, министр, на всякий случай, приветствовал всех очень радушно. Гриша тоже получил свою порцию снисходительной министерской доброжелательности. Министр, любуясь своей способностью снисходить, снизошёл до Гриши даже особенно охотно, так-как Гришина невзрачность доказывала похвальную демократичность этой его способности.
— Здравствуйте, уважаемый Григорий Борисович. — очень вежливо поздоровался министр и даже как будто наметил отрыв задницы от стула, от чего снисходительность его приобрела по истине вселенские масштабы, удивляя даже самого министра. Он даже мысленно укорил себя неискренне-радостно: «Эка хватил! Ну это уж совсем перебор.».

А Гриша расцвёл. Его уже давно никто не называл Григорием Борисовичем, тем более уважаемым. А тут сам министр! Да ещё со стула встал (тут, конечно, Гриша сильно преувеличил на радостях).

— Здравствуйте! — взволнованно поздоровался Гриша и с чувством добавил, — огромное вам спасибо! От всей души.
Министр улыбнулся понимающе, молчаливо принимая справедливую благодарность, и сказал:
— Ну, выкладывайте с чем пожаловали.
— Я могу принести огромную пользу науке и обществу. — решил сразу обозначить всю важность вопроса Гриша.
— Это очень хорошо, — обрадовался министр, — а какую конкретно пользу?
— Вот за этим я к вам и пришёл, — Грише очень нравился министр и от этого кожа зудела так, что трудно было усидеть на месте, — сам я не могу разобраться и нужно, что бы вы помогли.
— Чем же я могу вам помочь?
— Понимаете, у меня сверхспособности. Они проявляются иногда и ненадолго. Это зависит от моего эмоционального состояния. А самое сложное — они всегда разные и я не могу понять как их можно использовать на благо страны и всего человечества.
— Понимаю, — министр сделал вид, что проникся сложностью проблемы, тем временем вспоминая номер «скорой», — а вы не могли бы продемонстрировать свои сверхспособности? — спросил он, чтобы выиграть время.
— С удовольствием! — ответил Гриша, думая какой, всё-таки, министр молодец. Деловой человек, не то что всякие, там, парапсихологи. Он прислушался к себе и понял, что сейчас может видеть сквозь предметы на любую глубину.

Гриша прошил взглядом письменный стол министра и в нижнем ящике увидел здоровенный кирпич стодолларовых купюр, составленный из кирпичиков поменьше. В нашей стране как-то не принято интересоваться чужими деньгами — это считается неприличным. Вопрос: «А сколько ты зарабатываешь?» — расценивается, как посыл во всем известном и в то же время неизвестном направлении. Поэтому Гриша очень смутился. Тем более, что сумма своей огромностью с немым укором намекала на столь же огромную бестактность. Гриша густо покраснел и поспешил отвести взгляд.

Второй попыткой Гриша прошил стену кабинета и, не рассчитав силу взгляда, юбку секретарши. Там он увидел какие-то легкомысленные детские трусики с медвежатами. Секретарша выглядела суровой деловой женщиной: аккуратная причёска, строгий костюм, никаких излишеств и ярких аляповатых деталей. Её трусики настолько не вписывались в образ, что это сильно удивило Гришу. Ему бы стоило подумать, что заглядывать под юбку, пожалуй, тоже не очень прилично (конечно, не так, как смотреть на долларовый кирпич, но всё же). К тому же информация такого рода вряд ли сгодится в качестве доказательства Гришиных возможностей — ведь не станет же министр заглядывать под юбку, что бы проверить. Но от удивления Гриша обо всём этом не подумал. Получилось так, что коварная мысль, не успев осознаться как следует, прыгнула на язык и столь же стремительно соскочила с него:
— У вашей секретарши трусики с медвежатами.
Теперь уже покраснел министр. Он воровато забегал глазами по кабинету, но быстро справился с собой. Всё таки он пробился в министры — таких голыми руками не возьмёшь. Министр пару раз глубоко вдохнул и процедил с угрозой:
— Это ещё, знаете ли, доказать нужно.
— Да я это… Я не в том смысле… — залепетал Гриша. Он вдруг понял, что нечаянно вторгся в чужую личную жизнь и очень расстроился.
— Может у вас фотографии есть, — напирал министр, — видеозапись?
— Да нет, нет — поспешил успокоить Гриша.
— Ну так тут ваше слово против моего. — добил Гришу министр — А знаете кому поверят? Я вам скажу кому. Мне поверят. Анжелка подтвердит, что ничего не было, это я вам гарантирую.
— Да, да. Я понимаю. Конечно. — лепетал Гриша.
— Тогда убирайтесь вон! И передайте своим хозяевам, что я таких как вы по три штуки с потрохами на завтрак съедаю.
— Да вы всё неправильно...
— Вон! — отрезал министр.


Гриша уныло брёл по улице, раздавленный тяжестью невесёлых мыслей. С министром вышло неловко, и душа горела стыдом. Масло в огонь подливало ещё и то, что очередная попытка найти достойное применение огромному потенциалу с треском провалилась. Это было очень обидно, и кожа, как бы откликаясь на переживания, начинала зудеть всё сильней. Но сейчас Грише было наплевать на то, какие сверхспособности этот зуд пророчит ему на этот раз.

Когда Гриша проходил мимо милицейского участка, у одного молодого, бестолкового сержанта испортился порох в патронах. Спустя часа два этот сержант напьётся до зелёных соплей и пристанет к юноше, почти подростку. Он так его запугает, что парнишка, не выдержав, броситься на утёк, а пьяный сержант выхватит пистолет и выстрелит ему в спину. К счастью, окажется, что порох в его патронах почему-то превратился в пыль и парень на этот раз вернётся домой.

Гришина мысль тем временем, слегка отстранившись от сиюминутных переживаний, начала развиваться в чуть более общем направлении. Гриша подумал почему же так получилось, что ни министр, ни парапсихолог, ни НЛОшник не смогли его понять. Не успев подумать, он вдруг отчётливо понял почему. Понял так пронзительно глубоко, что ему стало очень жаль несчастных парапсихолога, НЛОшника и особенно министра. Зуд, взбодрённый всплеском сострадания, заметно усилился, но Гриша и на этот раз не обратил на него внимания.

В это время он как раз проходил мимо больницы, в которой лежала женщина больная раком. Она была уже на стадии с которой не возвращаются. Опухоль щупальцами метастаз уже выжимала из несчастной последние капли жизни. Врачи лишь уныло ждали, когда обречённая пациентка отмучается и перестанет мучить их. Но, проводя очередной формальный осмотр, доктор удивился её подозрительно здоровому виду. В разговоре женщина подтвердила, что чувствует себя на удивление хорошо и бодро. Доктор задумчиво и скорбно удалился. Он думал, что это жизнь одарила несчастную последним даром, перед тем как оставить навсегда. Такое случается не редко. Как телевизоры при выключении, прежде чем потухнуть ярко полыхают вспышкой напоследок, так и некоторые люди перед смертью обретают необычную ясность сознания и даже начинают себя лучше чувствовать.

Но нахальная женщина упорно не умирала, чем основательно начала злить врачей. Решили провести анализы. Каково же было всеобщее удивление, когда анализы не показали даже намёка на болезнь. Наоборот, женщина даже стала, как будто, здоровее.

Доктор тут же вспомнил, как когда-то по ошибке вколол ей не то лекарство. Он, не мешкая ни секунды, бросился писать статью о неизвестных ранее свойствах давно известного препарата. Доктор в тайне надеялся минимум на нобелевскую премию, но его догадки не подтвердились, и успеха статья не имела.

Гриша прошёл мимо больницы и, увлёкшись необычной резвостью обычно вялого разума, не заметил, как забрёл в маленький парк и оказался возле одной укромной лавочки. Он иногда приходил сюда просто посидеть, отдохнуть, помечтать. Любил он это место, вот и вышел сюда на поводке подсознания. Гриша сел на лавочку, продолжая пронизывать мыслью тёмную бесконечность неведения.

На этот раз Гриша подумал о том, почему вообще всем людям так сложно понять друг друга. Задавая себе этот непростой вопрос, Гриша уже видел исчерпывающий ответ (сегодня Гриша с непринуждённой лёгкостью понимал очень сложные вещи, хотя острым умом никогда не отличался). Этот ответ раздвинул границы сострадания, и оно приняло всех непонимающих друг друга людей в свои объятия. Тело стало зудеть ещё сильней. Уже казалось, что целые фонтаны какой-то энергии бьют через поры. Это было странно, но приятно.

А в это время в одном далёком городе начинался час пик. Пересекая пустырь, в сторону метро спешил человек с тяжёлым чемоданом. Вдруг в чемодане раздался металлический щелчок, и, как бы в ответ на него, тут же прогремел взрыв. К счастью, этот зловещий диалог состоялся как раз по центру пустыря, и никто не пострадал. Разумеется, кроме бедолаги, который нёс чемодан — от него остался один ботинок.

Тем временем небо потемнело и покрылось звёздными прорехами. Гриша всё сидел на лавочке и не шевелился, боясь неосторожным движением нарушить безупречную работу мозга. Его мышление стало напоминать цепную ядерную реакцию — чем больше Гриша понимал, тем сильнее становилась его способность понимать. Рой вопросов ринулся в расширенное сознание, тщетно пытаясь наполнить его до краёв.

Гриша подумал о том, как вообще возможен такой парадоксальный и противоречивый мир. Почему человек создающий божественные вещи, в то же время умудряется разрушить самый дорогой, даже, скорее, единственный дар бога — себя? Почему люди воюют, ведь знают же, что худой мир лучше доброй войны? Почему есть ненависть, неужели недостаточно любви? Почему есть белое и чёрное, день и ночь, свет и тьма? Что такое бесконечность и ничто? Откуда и куда течёт время?.. И много-много других вопросов закружилось в его голове.

То о чём думалось, мгновенно понималось. Понималось полностью и без остатка. Вместо взаимоисключающих противоречий Гриша видел теперь их гармоничное единство. Миг наполнился вечностью. Гриша увидел цельность мира во всём его огромном разнообразии и поразился его сложной простоте. Он осознал, что всё есть так, как и должно быть и поэтому по другому быть не может.

Зуд, казалось, разорвал поры и превратился в настоящий поток, который смыл Гришу с лавочки и понёс в бесконечность. Гриша перестал чувствовать себя Гришей и стал этим неудержимым потоком. Он то ли вливался в мир, то ли вбирал мир в себя. В конце-концов Грише даже стало казаться, что он и есть этот огромный мир.

А в это время, глубоко под землёй бушевала рассерженная чем-то лава. Она вот-вот собиралась выразить своё негодование мощнейшим толчком в земную кору, но вдруг что-то её успокоило, и она мирно уснула.

Утром сонный бомж шёл по безлюдному ещё парку в поисках нехитрой стеклянной добычи. Вдруг он увидел новенький костюм, лежащий на лавке. Из костюма торчали манжеты новенькой рубахи, а под лавкой стояли не такие новенькие, но вполне ещё ничего ботинки. Бомж воровато оглянулся по сторонам, сгрёб неожиданные подарки судьбы и торопливо скрылся в утреннем тумане.

Гриша куда-то пропал. Его нехотя поискали для протокола и, не найдя, пополнили список без вести пропавших его фамилией. Его должники испытали противоречивые чувства. С одной стороны, они немного приуныли, лишившись источника стабильного дохода, с другой же, ощутили лёгкое облегчение. Как мы уже говорили, они были люди порядочные, и непогашенный долг мельтешил досадным бельмом на глазу их совести. Теперь же совесть можно было спокойно перехитрить, сказав: «Ах, как нехорошо получилось, а я ведь только собирался вернуть».

Люди, живущие поблизости с парком, поговаривали, что той ночью где-то в его районе, полыхнуло ярче молнии, в небо воткнулся мерцающий столб света, и стало хорошо. Они утверждали, что в этот момент ощутили какое-то странное счастье, основанное на глубоком понимании всего. Счастье, впрочем, исчезло вместе с загадочным светом. Они говорили об этом с какой то тихой грустью, так вроде потеряли что то очень важное и дорогое.

Даже многие из тех, кто ничего не видел, да и те, кто не мог видеть в связи с огромными расстояниями отделявшими их от парка, рассказывали, что той ночью ощутили толчок какого-то странного сострадания и понимания.

Многие жёны простили всевозможные грехи своим мужьям, наконец-то вспомнив о всевозможных своих. Многие мужья бросили пить, удивляя корешей то ли своей решительностью, то ли глупостью. Статистика той ночи, не веря себе, зафиксировала полное отсутствие каких бы-то ни было чрезвычайных происшествий. Некоему Менделееву А. М. приснился сон, в котором он пополнил таблицу своего однофамильца всеми недостающими элементами. К сожалению, мир не узнал об этом открытии, поскольку Менделеев А. М. лишь недавно научился ходить на горшок. Его каракули, равно как и детский лепет не вызвали заметного резонанса даже в яслях, не говоря уже о научных кругах. И, наконец, самое удивительное событие той ночи — мэр города впервые за двадцать семь лет почувствовал угрызения совести. На следующий день он описывал свои ощущения подчинённым, пытаясь выяснить, что же это было. Ответить, к сожалению, никто не смог. Подчинённые лишь удивлённо отмечали, что и сами чувствовали ночью нечто подобное… Одним словом, что-то хорошее происходило в мире.

Сейчас в одном городе есть маленький, но удивительный парк. На первый взгляд ничего необычного в нём нет — парк как парк. Но в этом парке царит какая-то неестественно добрая атмосфера. За последние семь лет там не случилось ни одного грабежа, драки и даже раздражённого спора. Люди в этом парке как-то удивительно легко находят общий язык.

Однажды туда привезли глав двух враждующих стран для переговоров. Они уже три года находились в состоянии войны и никак не могли договориться. Миротворцы подумали: «Авось?» — и привезли. Эти лидеры быстренько решили все разногласия и теперь живут мирно и дружно. Одна только проблема у них возникла во время переговоров — каждый хотел переплюнуть оппонента по количеству уступок. Вот по этому поводу они спорили долго и упорно, проявляя порой незаурядные способности по части всевозможных хитростей и уловок.

Ещё в парке как-то необыкновенно легко думается. Многие знаменитые писатели, кто в курсе, приезжали в этот парк из разных уголков страны специально, чтобы написать свою самую главную книгу. Учёные приходили, чтобы сделать важное открытие. Музыканты писали свою лучшую музыку. Да и людей менее значительных тоже почему-то тянет сюда.

Городские власти, почуяв спрос, хотели даже наладить продажу билетов. Они приехали в парк оценить обстановку, но, погуляв по нему с пол-часика, почему-то отказались от этой, казалось бы, прибыльной затеи. Даже наоборот — добровольно выделили деньги на развитие, что, согласитесь, совсем уж неслыханно.

Особенно хорошо на одной укромненькой лавочке. Когда сидишь на ней, то все проблемы становятся маленькими и незначительными. Заботы и хлопоты начинают смешить своею пустотой и нереальностью. Со всей определённостью видишь, что они пройдут, а ты всё равно останешься. И начинаешь понимать, чувствуя кожей какой-то странный зуд, что жизнь — это не эти проблемы, заботы и хлопоты. Жизнь — это жизнь. И никуда она от тебя не денется. Или ты от нее, что, впрочем, одно и то же.