Сергей Шаргунов: фотография без героя?..

Автор: bjakinist. (Шаргунов С. Книга без фотографий. — М.: Альпина-нон-фикшн, 2011. — 224 с.)

«Мы ходим в парк, в цирк, иногда в церковь»
(С. Шаргунов, «Книга без фотографий», с. 215)

Вот уж позвольте автору с первой строки не поверить: новая книга Сергея Шаргунова — не то, что «без фотографий», это одна огромная, сплошняком, фотография, рекламный билборд молодого успешливого писателя! Прочитав где-то четверть ее, я в раздражении накалякал на полях: «Борзее борзых и честнее честных». Потом раздраженье ушло, пришла даже тревога за автора. А главное, я стал задавать вопросы себе — и наверно, это самое важное, чего может добиться современный писатель в перенасыщенном информацией мире.

Да, Сергей Шаргунов действительно — блестящий рассказчик. Так анонсирует книгу Ю. Мамлеев. И она (книга), действительно, (довольно?..) беспощадно раскрывает душу своего автора, рисуя заодно картину нашей России и ее народа «без прикрас». Так следом за Мамлеевым на той же задней корке издания уверяет нас Дм. Быков.

Новая книга Шаргунова, собственно, — цикл очерков-воспоминаний о «перестроечном» детстве, мятежной, пропущенной через мегафон демонстраций юности, о ярком и памятном многим взлете его не то, что в суетные эмпиреи медийного пространства, но к скалистым, хмурым уступам реальной власти (история выборов Шаргунова в Думу). Это также и рассказ об его обидном низвержении, горчащая гордость («зато не продался») по этому поводу, и свежие впечатления из горячих точек — Чечни и с «полей» русско-грузинской войны.

Однако лавров свидетеля, участника и добросовестного фиксатора всех этих событий автору не достаточно. Под занавес он делает читателю многозначительный намек на свои гораздо более серьезные амбиции. Глава (рассказ?.. очерк?..) «Воскресенки» явно отсылает нас к финалу шукшинской «Калины красной». Рассказчик (да чего уж — сам Шаргунов) приезжает со своим приятелем (полубандитом-полубизнесменом) в глухое село, где встречает «последнего тракториста». Село загибается, тракторист тихо спивается, окашивая травку на могилах своих так и не повзрослевших сыновей, а на вопрос онемевшего от всей этой идиллической безнадеги автора: «Жить-то как?» загадочно отвечает: «Мышцу качай. Для начала». И уходит к воротам кладбища, словно в свет бытия уж иного.

Отдает этот эпизод тонкою нотой фальши. Неслучайно глава начинается с вопроса автора себе любимому: «Где была ошибка»? Кажется, Сергей Шаргунов так и не нашел ответа — в этой, во всяком случае, книге. Не смог или не захотел увидеть этот ответ.

Между тем, ответ, по-моему, лежит на поверхности. Ценности, за которые Шаргунов вполне вроде искренне цепляется, для него заемны, неорганичны. Отсюда и демонстративность настырная и, да простит мне Сергей, местами, как сопли, противная. Даже в этой странной привязке к Шукшину — только жест или жест, прежде всего! Шаргунов все время демонстрирует симпатию к народу, ведь «любить народ» — принятая русской интеллигенцией обязанность, «хороший тон». Он цепляется за эту отмирающую барскую по своим истокам традицию тем настойчивее, чем глубже осознает, что она все больше дань принятому, а не выражение его реальных жизненных ценностей, ибо реальные ценности растут не из книжек и разговоров, не из ритуалом отточенных «жестов», а из повседневной рутинной, насущной жизни. Все остальное ли-те-ра-ту-ра. Точнее — литературщина.

Сам автор живет другой жизнью, бытие строит воленс-ноленс по другим, современным и весьма практичным законам. Это чувствуется в иных его лирических отступлениях или сценках, зорко подмеченных, вкусно рассказанных. Блестящий, местами с глянцевитым, щеголеватым отблеском стиль Шаргунова лишь еще больше выявляет это обстоятельство. И банальнейший, в общем-то, эпизод поселяется в памяти читателя гораздо прочней и непринужденней, чем созданное в русле традиции. Мимолетная провинциальная поклонница («Как я уволил друга») и ее ресторанные приятели живее и почему-то подлинней такого символичного «последнего тракториста» — хотя и он вполне себе реальный. Реальный, но не прожитый, не прочувствованный молодым человеком начала 21 века Сергеем Шаргуновым как современник «с будущим». Для автора это уходящая натура, не столько живой человек, сколько «фигура речи».

Мне кажется, писатель так цепляется за традицию не только в силу внушенного ему с детства уважения к ней, но и потому, что любому нашему современнику страшно признаться себе: мы все живем в условиях естественного социального отбора, смоделированного «элитой» — смоделированного отчасти вынужденно, но прежде всего корыстно. Против этого лома пока нет приема. Интеллигентская традиция «любви к народу» умягчает сию печальную истину в нашем сердце, но разве в силах отменить ее?..

Отсюда, кстати, — в пику нынешнему времени — и ностальгия у молодых по им неведомому «совку», где, бают, был и большой смысл и бОльшая человечность (глава «Болбасы»). Вот только жизнь уходила на добывание самых простых вещей…

Складом дарования Сергей Шаргунов примыкает к особой традиции в нашей литературе, когда непосредственное авторское «я» становится главным фигурантом произведения. Это не документалистика-публицистика и не эссеистика, это нечто более жанрово сложное. Автор слишком захвачен собой, при этом он и слишком в душе актер, чтобы не сделать себя ведущим персонажем произведения. Так нередко работали Шукшин, Астафьев и Василий Аксенов. Еще ближе к Шаргунову Э. Лимонов.

Метод этот имеет, впрочем, свой камень на шее: он чересчур ограничен духовным и жизненным потенциалом творца. И здесь как-то очень заметным становится, что реальной СИСТЕМЫ ценностей у Шаргунова нету пока. Может, и отсюда его настойчивые хватания за «традицию», за историческое предание? Словно наслушался разговоров взрослых в гостях и вот — исправно транслирует.

И еще, тоже принципиальное. И Шукшин, и Аксенов, и Лимонов писали свои главные вещи без оглядок на публику и издателей, им просто так «спелось». В этой же книге, как и в вещах близкого Шаргунову и по методу и поколенчески Захара Прилепина, оглядка «профессионала», делающего «продукт» и озабоченного самопиаром, весьма ощущается. И тут я житейски их понимаю: ребята живут в гораздо более жестком социальном пространстве, которое меньше тебя контролирует, но и вовсе о тебе не заботится

И все же жутко хлопает на ветру фактов главный приводной ремень шаргуновской «Книги без фотографий». Ведь книга эта — о том, как человека назидательно-показательно исторгли из «элиты» в изгои, в «чернь». Все строится здесь именно на этой коллизии, на отторжении лирическим героем=альтер эго автора главной ценности нашего времени — успеха любой ценой. Но включите сейчас телевизор — и: «Здравствуйте, Сергей Шаргунов!»

Ни в какие изгои-дворники-маргиналы его все же не «опустили». Похоже, из Шаргунова пытаются вылепить фигуру легальной молодежной оппозиции. Но боюсь, эта оппозиция — без внятной позиции, а значит, всего лишь фигура умолчания. Частота же появлений Шаргунов на экране заставляет предполагать, что Сергей согласился на эту роль.

Пожелаем же успеха ему — но только не в этом!