Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Он и девочкаОн и девочкаАвтор: Трехглазый С. Муравьи захватили его дом и выжили его. Он стал скитаться по улицам, питаться на помойках и курить почти уже дотлевшие бычки. Под дождем он умывался, грелся у горячих труб, спал на мягкой собранной в кучу траве. И он ко всему привык, ко всему приспособился. Кроме одного. Ему не давал покоя половой орган, который заставлял его как-то действовать в направлении поиска соответствующей кандидатуры. Девушки-бомжи ему не нравились, слишком много у них в трусах было блох. При совокуплении они падали с шумом на землю и разбегались по кустам. Ему становилось неприятно, он вспоминал Пелевенскую “Жизнь Насекомых” и член от этих мыслей принимал положение полусонной вялости. Девушка-бомж текла, требовала плотской любви. Он говорил ей “извини” и, натянув трусы, склонив голову, уходил прочь. И как только он отходил на некоторое расстояние, член снова вставал и снова, не скрывая своей наглости, требовал от него чего-то более сочного и чистого.Однажды он решил кого-нибудь изнасиловать. Причем, размышляя холодным вечером, пришел к выводу, что это обязательно должна быть девочка чистая и невинная, розовая и веселая. Нимфетка как сказал бы Набоков. Аргумента были два, во-первых, он всегда мечтал лишить кого-нибудь девственности (лишил лишь только собственную кошку, засунув ей, когда она еще была котенком, во влагалище карандаш “Конструктор”), а во-вторых, он решил, что с девочкой будет легче справиться, легче будет заманить. В тот же самый вечер он облизал себя языком – помылся и наелся заодно и, расстелив кусок гофрированного картона, лег спать. Ему снились красивые сны, помимо его давних приятелей, в них присутствовали Пушкин, Толстой и Петросян. Последний обычно над всеми шутил, его все ненавидели, и в связи с этим вызывали его несколько раз на дуэль, но тот никогда не приходил. – Я ведь еврей, у меня нет чести, - говорил он и продолжал истерично смеяться. С утра закапал дождик, и от его первых капель он проснулся. На душе немного было серо и тревожно, но все же весело. Отыскав в завернутом пакете свои выходные вещи и облачившись в них, он стал похож на нормального человека, на того к которому можно проявить доверие. В таком прикиде, чистый и почти без преследующего его повсеместно запаха, он вышел из своего шалаша и отправился к ближайшей школе. Когда он подошел к железной выкрашенной в синий цвет ограде, сразу же на глаза ему попалась девочка. На вид ей было не больше десяти, и он, улыбнувшись, зайдя через ворота с купленной по дороге конфеткой, подошел к ней, посмотрел ей прямо в глаза и мягко, стараясь не закашлять, спросил. -Девочка, хочешь конфетку? - Не хочу, - сказала девочка. Она сидела грустная, опустив голову и немного сгорбившись, - я хочу воздушный шарик. -Если ты пойдешь со мной, я куплю тебе его, - сказал он ей. Девочка посмотрела на него, вытерла катившиеся по щекам слезинки, улыбнулась, подняла валяющийся на земле портфель и приготовилась идти. Он взял ее за руку. Ладонь была крохотной и теплой. -Какого цвета ты хочешь шарик? - спросил он ее по дороге. -Синий, - ответила она, - и желательно большой. -Я куплю тебе самый большой синий шарик, какой только есть на свете. Дальше они шли молча и мысли появившиеся предательски в голове начали будоражить его нервы и его решимость. Главной мыслью, была та, что ему стало жалко убивать девочку, а убивать ее пришлось бы, поскольку она увидит его и сможет после изнасилования его описать. На руках у него даже выступили капельки пота. Душа его мучалась, сердце мучалось, разум мучился, член мучился… - Надо будет выколоть ей глаза, - пришло ему в голову, - от полученного шока она все забудет. Мимо пробежала какая-то старуха, она повернула на них голову, что-то пробурчала и пронеслась мимо. Ему стало страшно, непонятный холодок завладел его телом, он почувствовал, как задеревенели его ноги. -Почему Вы дрожите, дяденька? – спросила девочка. -Холодно мне что-то, - сказал он, и она прижалась к нему ближе, будто хотела его согреть. Колени его застучали, ноги окончательно перестали слушаться. Ему захотелось ее придушить - она проявляла к нему заботу, что не было запланированным. Должно было произойти все совсем по-другому. Он помнил, что предстоит ему в скором времени сделать, на что он решился, чего так страстно хотел. Он повел девочку в лес. Она не спрашивала его ни о чем. Она покорно шла за ним. Он не смотрел на нее, он смотрел себе под ноги, на траву, на упавшую листву, на разбросанные повсюду гандоны. Вышли на поляну. -Давай немножечко отдохнем, - предложил он девочке, и та согласилась. Они сели на бревнышко, друг около друга. Момент настал. Его ладони похолодели, он вынул из кармана выкидной нож. Стал гладить его холодную сталь. Мысли с бешеной скоростью проносились в его голове. Никогда мозг его не работал настолько быстро. Член по-прежнему стоял, но его сигналы не доходили до головы, она варилась в собственном соку и уже начинала пригорать. Внезапно, как будто щелкнул выключатель, он накинулся на девочку и безжалостно воткнул нож в один из её голубеньких глаз. Девочка не произнесла ни слова, она молча стал терпеть боль. Он провернул нож несколько раз и вытащил то, что заполняет глазницу. Девочка посмотрела на него одним глазам, точнее обоими, но один из них висел на лезвии ножа, и заплакала, единственная слезинка покатилась по окровавленной щеке из ее здорового глаза. Он вырезал и его. Потом отрезал руки, ноги, голову, соски. -Дяденька, что с Вами? Очнитесь. Он поднял глаза, девочка смотрела на него с выраженной на лице тревогой. В руках у нее был огромный шарик – Она ведьма, - пронесло у него в голове и, испугавшись этой мысли, сердце его стало биться очень часто и громко. Он отодвинулся от нее и хотел бежать, скрываться, прятаться. Но глаза, те самые детские и голубые, которые он несколько минут назад вырезал, загипнотизировали его. Девочка пристально смотрела на него, не давая возможности подняться. Он чувствовал, что облачен в некую оболочку созданную его же телом. Он не мог им двигать, оно казалось ему заржавевшим панцирем. Он оказался заключенным в собственную тюрьму. И выход из нее был только наверху, через глаза. Он медленно начал всплывать тоненькой струйкой дыма. Он был грациозен и легок. Когда он пересек шею и был уже на уровне рта, неожиданно открылись губы, и его засосало воздушной воронкой. Он оказался внутри синего шарика. Девочка смотрела на него через растянутую резину и улыбалась. Его тело лежало внизу в невероятной позе. 2004г. Сергей Трехглазый. Теги:
-5 Комментарии
Супер пиздэц какой-то.. вах хорошо ceh>`pyf ,tc gtcls што сказать - норкоманьё... Вот трехглазый пишет ярко и выпукло, но чё-т всё одинаковое... хороший автор, жаль, что не пишет больше Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |
Как это, того..., закрутилось-то.