Дионис

Автор: Вивиан Дамор-Блок Дырявое апрельское утро накрапывало розовато-лиловым дождем. Легкий дразнящий аромат гигантских орхидей смешивался с блеском мокрого асфальта и хрустом французских багетов, доносившимся из булочной через дорогу, мурашками пробираясь под одеяло, и дальше, через кровеносную систему, растворялся где-то в левой части груди, превращаясь в неясное весеннее томление, так знакомое каждому молодому повесе. Несколько девочек, спрятавшись под разноцветными зонтами, играли в классики. Их звонкий смех разбудил Холдена.
Проснувшись, он вобрал в себя разом всю симфонию заполнивших комнату запахов и улыбнулся. Зацвели орхидеи в Летнем Саду — а это значило, что наконец-то весна окончательно вступила в свои права. Это значило, что парни и девушки всего города наконец-то скинут душные дубленки и пальто, размотают унылые шарфы и, оставшись в летних костюмах и платьях в цветок и горошек, начнут ездить шумными компаниями на пикники и на танцы, сбегать от друзей на свидания, уединяясь на летних верандах кафе, украшенных вьюном и незабудками, станут гулять по голубоватому песку городского озера ставшими такими бессовестно короткими лунными ночами.
Холден еще немного полежал под невесомым покрывалом, сотканным из тончайших нитей стрекоз-шелкопрядов, с любопытством наблюдая, как по всему телу пробегают мурашки, рожденные по-хозяйски проникнувшей в спальню через приоткрытую форточку утренней прохладой. Затем зевнул, лениво потянулся, наслаждаясь сладкой истомой в расслабленных мышцах, и наконец встал, отбросив в сторону проплывшее по воздуху серебристо-серой дымкой одеяло. Наскоро ополоснувшись под душем, он достал из платяного шкафа свой лучший летний костюм — светло-голубой в белую полоску — и идеально отглаженную сорочку цвета высокогорных снегов, а в нагрудный карман пиджака аккуратно сложил шелковый платок с ярким узором, несколькими привычными движениями придав ему продуманно-небрежный вид, будто его запихнули туда наскоро, перед самым выходом.
Последний раз взглянув в зеркало, что-то одобрительно пробурчавшее насчет его пробора, Холден выскочил на улицу и, умудрившись не испачкать туфель, вмиг оказался под навесом летней веранды булочной. Хозяина кафе звали Пьер — как, впрочем, и любого хозяина любого французского кафе в этой части города. Разумеется, это вызывало некоторую путаницу, поскольку, договорившись увидеться «У Пьера», молодые люди лишь примерно представляли себе место будущей встречи. Бывало и так, что назначившие свидание влюбленные часами бродили от одного кафе к другому и, так и не встретив свою пару, завершали вечер в компании с совершенно незнакомым молодым парнем или девушкой. Впрочем, никого это не смущало.
Холден дружил с хозяином, и потому тот лично вынес ему свежесваренный кофе и пару только что испеченных круассанов.
- Орхидеи зацвели, — вежливо заметил Пьер, раскладывая перед Холденом приборы.
- Да. Это лето обещает быть долгим.
- И теплым.
- Это уж непременно! Потрясающие круассаны, браво! Ты добавил нотку корицы?
- В честь первого дня весны. Присмотрел себе уже кого-нибудь на это лето?
- В прошлый раз это была ваниль, я правильно помню? Нет, ты же знаешь, я сторонник спонтанных чувств. Да и к тому же, как можно кого-нибудь приглядеть зимой? Из-под этих ужасных шапок только и виден, что покрасневший нос. Конечно, и по носу можно многое сказать — я предпочитаю курносеньких, а от горбоносых стараюсь держаться подальше; но, увы, даже обладательница самого прелестного чувственного носика может оказаться лопоухой или рыжей.
- Да, ваниль. Что тебе понравилось больше?
- Наверное, все-таки корица. Ты знаешь, я несколько консервативен.
- А прошлым летом ты, кажется, встречался с Хеленой? Не думаешь продолжить? Она, я уверен, была бы не против.
- Нет уж, уволь. Это мало того, что моветон, так еще и смертельно скучно.
- Пожалуй, ты прав. С корицей и впрямь вкуснее.
Позавтракав, Холден оставил на столе пригоршню монет и вышел на улицу. Дождь к тому времени прекратился, и солнце ласково пригревало потемневшую брусчатку. Небольшие трех- и пятиэтажные дома по обеим сторонам дороги за зиму, казалось, еще теснее прижались друг к другу. По крайней мере, Холден заметил выросший у перекрестка роскошный особняк с литыми балконами и несколько домиков попроще, появившихся между бакалеей и обувным. К тому же, похоже, несколько старых строений выросли на этаж-другой; другие наоборот, будто уменьшились. Особенно удручающее зрелище представлял собой дом старой Элоизы, сжавшийся до размеров собачьей конуры, торчавшей оскалом разбитых окон. Холден мимолетно пожалел старуху, которая, он был уверен, не дотянет до следующего лета.
Впрочем, день был слишком погож для того, чтобы предаваться печальным размышлениям. Холден тряхнул головой; радостно зазвенели спрятавшиеся в волосах колокольчики. Высыпав на ладонь пригоршню розовой пыльцы, молодой человек жадно втянул ее носом. Скучный мир сразу обрел краски, солнце беззаботно засмеялось, а почти безлюдная улица наполнилась неясными, но безусловно радостными тенями.
- Эвое! – закричал под ухом Дионис, как всегда, восхитительно голый, но с полным бокалом вина в руках и вплетенными в локоны виноградными гроздьями, сопровождаемый вакханалией гулких отзвуков бубнов и тимпана – Несите свежие венцы! Выпьем, мой друг, за весну, за любовь под луною!
Холден осушил наполненную терпким ароматом чашу. По всему телу разлилась живительная легкость; только теперь он осознал, что наконец вполне очнулся после долгой, холодной зимы.
Майкл подобрал его на своем стареньком «Фиате» у Площади Свободы. Оловянная оправа его очков нестерпимо сверкала — сверкала даже ярче, чем покатые жестяные крыши проносящихся мимо домов. Холден высунулся из окна машины и пытался ухватить искрящихся стрекоз, порхающих между тополями и кленами. Стрекозы заливались краской, смеялись и испарялись быстрее, чем он успевал сжать кулак.
- Слышишь запах? – закричал Майкл, перекрывая шум двигателя, — Орхидеи в этом году, говорят, просто огромные! Мой отец видел их вчера, до сих пор прийти в себя не может. Такого на его памяти еще не случалось!
- Это лето мы не забудем! – так же громко отвечал ему Холден.
- Никогда! – неистовствовал Майкл. – Никогда, никогда, никогда!
Заехав в винный, они прихватили ящик венгерского, коробку ромашковых сигар и пару без устали хохотавших девиц. Одна была брюнетка, другая – блондинка; у первой мушка была над верхней губой слева, у второй – справа; наконец, они обе щеголяли платьями модного в этом сезоне фасона, бирюзового и лазоревого цветов соответственно. Их имен Холден, разумеется, не запомнил.
Запасшись таким образом всем необходимым для приятного вечера, друзья неспешно направились к озеру, болтая с девушками о каких-то пустяках. Их обгоняли такие же гуляки на надраенных до фальшивого блеска автомобилях, парочками и целыми компаниями направлявшиеся к озеру. Из открытых окон доносились обрывки звонкого смеха, ноты безбашенного свинга и хлопки пробок, вылетающих из темно-зеленых бутылок игристого.
Оставив машину на поляне, они направились к причалу. Хмурый седой старик-заведующий подвел им большую деревянную лодку с облупившейся в уключинах, почему-то зеленой краской. Холден с Майклом сели за весла; пока девушки пытались то ли поймать расступавшиеся под носом лодки кувшинки, то ли разглядеть дремавшую где-то на илистом дне древнюю рептилию, они подвели лодку к дальнему краю возвышавшегося над водной гладью острова.
Лодка мягко покачивалась на волнах, вино лилось рекой, так что на дне суденышка вскоре образовалась собственное багровое озерцо; Дионис распоясался и начал щипать брюнетку. Получив звонкую пощечину, он впал в меланхолию и отправился на остров приставать к наядам. К вечеру слегка похолодало, и Майкл накинул на плечи девушек шерстяные пледы. Молодым людям повезло – луна в ту ночь была совершенно круглая, а на небе – ни облачка. Затаив дыхание они наблюдали, как волна выбрасывала на берег звездно-серебряную пленку, медленно испарявшуюся на сверкающем песке.
Домой возвращались под утро. Розоватая дымка уже поднималась над тротуарами, когда Холден привел одну из девушек в свою квартиру. Простыни были восхитительно мягкими, бедра девушки – нежными и округлыми; колокольчики в волосах Холдена ритмично позвякивали, а фиалки в растрепавшейся девичьей прическе целомудренно отвернулись.
Весна началась.