Антифа

Автор: Так я похож на невесту Аллаха. Или на бабу какую-то из Средней Азии. Полморды повязано банданой, только глаза видны и часть переносицы. Самого на ржач пробирает. А сверху ирокез торчит, на пиве с воском поставленный. Лаком ставят дети и мажоры. Есть, конечно, шутка такая, что настоящие панки его ставят на соплях. Бандана веселенькая такая, черная, с мелкими белыми черепушками. Вид идиотский. Когда мы идем замазывать граффити, я надеваю бейсболку, чтобы людей не пугать.
Думаете, я вам свою морду опишу и представлюсь: «Меня зовут Вася, мне семнадцать лет, живу в Купчино, учусь в библиотечном техникуме и т. д., и т. п.»? Хрен вам. Скажу кратко: у меня обычная внешность, а остальное вам знать не обязательно. Ладно, жрите: я наполовину еврей. И девушка моя, Соня, тоже наполовину еврейка.
Зачем я это делаю? Я и сам очень даже хорошо понимаю, что ничего не смогу изменить сам. Даже если соберу большую группу таких же антифашистов, даже если у нас будет крупная организация, даже если такие же группы отвязных камикадзе будут действовать в других городах. Возьмем, к примеру, скинов, этих тупых бритых латентных пидоров, которых я НЕНАВИЖУ. Вон их сколько в одном Питере! А в Москве? А в их долбаной Германии, во Франции? Тысячи! Удалось им изменить мир? Хер им собачий. Все равно даже среди них есть умные парни, которые не ведутся на их пропаганду. Зачем русские парни идут к этим отморозкам? Помахаться, пива пожрать, потрепаться. Это как клуб по интересам. Ну, и национальная идея в довесок. У нас почти все кавказцев и таджиков разных не любят, но в скины-то идут молодые парни, которые любой хуйней страдать готовы, лишь бы интересно было. А еще я слышал, что в Германии снимают гейское порно для скинов – с цепями и элементами садизма. Вот бы взглянуть! Вы не подумайте, я не из этих, но до ахуя хочется взглянуть, как твои идейные противники долбят друг друга в жопу.
Короче, я вам так скажу: это тусовка для молодых долбоебов, которым нечем заняться на досуге. Есть, конечно, идейные, вроде меня, но остальные – это именно такие раздолбаи. Если ты поманишь их мясным куском, они побегут за тобой, повизгивая не «Зиг хайль», а «Панки хой».
А панки? То же самое. Сорри, если тебе 18 лет, и ты не знаешь, как зовут основателя группы «Exploited», а самой крутой группой считаешь каких-нибудь тараканов» или, упаси боже, кишей, если ты не можешь перечислить хотя бы пять малоизвестных британских групп и хотя бы приблизительно перевести, о чем они там поют, ты ваще не панк. Если ты не видишь, что за хуйня творится вокруг тебя, если ты носишь на сисярах портрет Че Гевары, ходишь за ручку с мамашей в «Костыль», чтобы она тебе купила кольцо в нос, и считаешь, что ты крут, убей себя суицидом.
Я не ношу балахоны и майки с мордами. Хожу в фанатском «бомбере», а не в косухе, потому что он теплее. Правда, косуху легче мыть, если пивом облился. А штаны я не специально пилю – сами протираются, суки. Ну-ка, полазай по стенам, позамазывай скиновские почеркушки – еще и не так припанкуешься. Все колени изодраны естественным образом. Ну, и бейсболка, конечно. Другие ходят в капюшонах, но я не хочу – на куклуксклановцев похоже. А вообще среди панков отморозков тоже хватает, и в скины для таких перейти – как два пальца обоссать. Жри пиво на здоровье, возись в говне, ебись с бомжихами на Марсовом поле, только сними балахон с Летовым и не ори, что ты панк. Сбрил ирокез – и вперед, рынки громить. Главное – не задумываться: «А на кой хер я это делаю?» Им по приколу отпинать кого-нибудь, а бритая башка или волосатая – это мелочи жизни. Вообще всё от человека зависит.

Отвлекся я. Так вот: в каждом неформальном движении должна быть не только идея. Оно должно действовать осуществлять какую-нибудь социальную функцию. Вот, скины, к примеру, бьют черных. Суки, конечно, но свое дело знают. И организация у них как в компартии. Не просто так шляются и пиво сосут. А хиппи? Поют дурные занудные песенки под гитару. Не могут даже демонстрацию нормальную устроить. Да, блядь, чё там пиздеть! В прошлом году, когда этот ёбнутый Буш в очередной раз что-то бомбил, позвали меня хиппаны американский флаг жечь перед их ссученным консульством. А я чё? Я всегда рад за идею побороться, за мир и все такое. Хоть и бесполезно, зато общественность задумается. Прихожу к моему приятелю Эдвину на хазу — и такая вот картина гуашью. Гуашью! Стоит наш Эдвин на полу раком, голый почти, как будто его ебут или порют. И весь в этой сраной гуаши. Красно-синий, как коренной житель Америки, жертва геноцида. И та герла, которая мне дверь открывала, тоже измазана, как скво. Это они флаг американский рисуют! Пальцами! На простыне! Как я ржал!
И тощий Эдвин свою длиннохайрастую башку поворачивает: «Присоединяйся». И под носом синяя полоса – сопли утирал, наверное. Нет уж, бля, спасибо, я в групповухе не участвую. Срубил с него бабла, да и заказал эту срань там, где те самые майки с мордами штампуют. Небольшой вышел, правда, но загляденье просто. Прямо жечь жалко.
Ну, а потом выяснилось, что они разрешения на демонстрацию не получили, и всех нас менты повязать хотели. А я чё? Ну, цепь снял и давай хуячить направо и налево. Эдвина и его скво отбил, еще пару каких-то длинношерстных гомосеков и растамана бородатого. А сам в обезьяннике ночь за это просидел. Так они меня после этого героем, бля, считают (а за спиной шепчут: «хоть он и быдло»). А на то, чтобы мне помочь, а не смотреть с открытыми ртами, как меня трое ментов дубинками гонят в микроавтобус, у них мозгов не хватило. Нет, такие бойцы нам на фиг не нужны. Бабы сопливые, ебитесь вы раком на американском флаге. З.Ы., флаг мой они так и не сожгли, он у нас в сквоте висит под плакатом «Смерть Бушу», на память.
Дык вот, о чем я? Я считаю, что у настоящего панка должны быть два главных занятия: творчество и борьба с социальной несправедливостью. Последнее выражается в первом, как правило. А если тупо жрать пиво и водяру, ты ни того ни другого не сделаешь и умрешь алкашом. Так я своей группе и сказал. Парень есть такой в Питере, Укроп, и он с фашизмом борется. Ходит с друзьями, свастики замазывает, вербует антифашистов в свои ряды. И перевоспитывает скинов. Я как узнал, думаю: «Во! Это именно то, о чем я мечтал с детства, когда читал книжки про Ленина, Камо, Баумана и прочих Железных Феликсов. Организацию сколотить и вести агитацию. Революцию делать, йопта! Ну, конечно, сам я революцию не сделаю, но по крайности район от скинов очищу. А то охуели: на архитектурных памятниках свои почеркушки малюют, черных бьют. Ну, и меня жидом называют в довесок, но это так, между прочим».
Но, надо сказать, парни в моей группе не обосрались от восторга, когда я предложил выступить для скинов. Барабанщик сразу сказал, что я ёбнулся, если всерьез решил заняться такой херней. И ему, типа, руки портить жалко, он музыкант. И оба гитариста ему подвякивать стали. Я, мол, солист, мне руки беречь незачем, вот пусть меня скины и метелят. ГАДЫ! Кто им тексты пишет? Я! Кто им музыку сочиняет? Тоже я. Кто им концерты организовывает? А кто, блядь, на этих самых концертах зажигает? Я! Зажрались, короче.
Хер с вами, думаю. Обойдемся без музыкального сопровождения. Зато выяснили, ху из ху. Мажоры голимые!
Ну, сунулся я к этому Укропу. Ничё пацан, живет в сквоте недалеко от того места, где Шурика Пушкина пидор французский завалил. Говорит: примем, конечно». И глаза его мне понравились. Взгляд такой целеустремленный, как у Данилы Багрова. Только мне это дело у него сразу не занравилось: пиарит себя как нацбол какой-то, только что со Стоговым в обнимку не ходит. И по телику, и в газетах светится. Свастики показательно замазывает перед телекамерой. Тоже мне, порнозвезда. Да и с какого перепугу мне в сквоте его жить, что у меня, дома своего нет? А сквот в доме, приготовленном на снос, там аж перекрытия трясутся, когда идешь. И воды нет, и света. Холодно! Вонища! Хоть и панки, но дерьмо и мочу нюхать тоже неохота постоянно. Знаете, между эстетизацией говна и самим говном – большая разница. На хуя мне такой реализм? И стена рухнуть может, такое у нас в городе часто бывает. Не, бля, хуево он свой штаб обустроил. Они там без всяких скинов сгинуть могут в одночасье.
Я осторожно так спросил, как насчет развития организации. И он: «А чё? Ништяк! Давай!» Ну, мы и порешили, что я буду набирать свою группу, на Лиговке. Это у нас будет как Южное общество. Кстати, само движение называется Антифа, если кто не знает.

Остался я один, как Ленин в тюряге. Или Кропоткин. Месяц базарил с другими панками. Они или вообще не хотели этим заморачиваться, или сразу шли к Укропу. К Стогову в телевизор хотели, что ли?
Есть у нас такая группа долбанутых, готами себя называют. Бегают в черном, напудренные, как пидоры. На кладбищах жрут слабоалкогольный лимонад. Вампиров изображают, видимо. И с мечами деревянными. Стогов этот на них запал, передачу про них снимает. Вот делать нехуй мужику! А они рады, дети ведь еще. Ну, и панки малолетние сразу уши навострили. Мало ли, их тоже заметят. Трутся-то все вместе, на Черной речке. Один так прямо и спросил: «А снимать нас будут?» Я аж разозлился. Отвечаю: «Шмар снимают! Тебе с фашизмом бороться или на телевидение попасть захотелось? Иди, в сериальчик подростковый наймись. Или на мэтэвэ иди петь, если сможешь отсосать у продюсера». Как он орал! По морде мне дать пытался. И приятели его мелкие набежали с недопитыми бутылками дешевого пива. Впятером навалились, этакий коллектив завода ЛОМО. Я пнул одного по яйцам – отстали. Сявки прыщавые.
Взгрустнулось мне. Сижу на парапете у дверей метро, как потерянный. Пиво пью, отнятое у малолеток. Теплое, как моча, и на вкус похоже, но не бросать же ценный продукт? Июнь, темнеет медленно. Бабенка какая-то подлезла, грязная, жирная, волосенки жидкие, сальные и торчат, в косухе, типа тоже панкуша. Пьяная вдрабадан. Я ей пиво отдал и послал ее тоже, бомжиху этакую. Я с такой даже фашистов бить не пошел бы, не то что ебаться. Тем более, у меня Соня есть. Ну, блядь, думаю, не выйдет с этой затеей ни хуя. Говно все эти панки, говно безыдейное. И вот с такими работать? Да я лучше с пидарасами пойду! (Кстати, идея!) Бабенка эта сблевала рядом, одна жидкость вышла. Еще бы – не закусывала. И ко мне своим рвотным ртом тянется. Я не выдержал, отпихнул ее ногой и почесал к эскалатору, через турникет перепрыгнул – и домой.
Соня подвалила, потому что родители как раз в отпуск уехали. Разлеглась на кровати, как Мадонна прямо. Типа: «Когда ебаться уже будем?» Я ее выеб торопливо. Некогда мне, революцию делать надо. Вставляю, а сам на комп поглядываю. Она обиделась, по-моему. Она же красивая девушка, крашеная блондинка с классной грудью и аккуратным шнобелем. Считает, что парни от одного ее вида должны валиться в обморок. (От восхищения, а не от страха.)
— Ты куда это таращишься? Это что, всё? — Вскочила и одевается. У нее в сумке мобильник зазвонил. Она так манерно: «Алё? Миша? Конечно, пойду. Через полчаса на Канале». И глядит на меня выжидающе. А я чё?
— Чего ждешь? — Говорю. — Опоздаешь еще.
А она:
— Тебе не интересно, кто такой Миша?
— А я и так знаю, это мымра твоя, Анька Сручкина.
Она возмутилась:
— Ручкина! Хам! — Значит, угадал. Мы расцеловались, и она засобиралась в ночной клуб. Я в эти отстойники никогда не хожу, и у нас с Соней прекрасные отношения. Я ей доверяю типа, а она – мне. Похуй, что она попсу слушает, главное, чтобы при мне не включала. Вообще, я заметил: чем красивее девушка, тем большее говно она пропускает через уши. А девушки, которые правильную музыку слушают, — сплошь жирные низенькие уродины. Они, конечно, правильные девушки, но у меня на них не стоит. Стыдно даже.
Соня еще в душе торчала и сушилась маминым феном, а я пока в хиросов играл. Одно там хуево, если соберешь самых сильных персонажей вместе, у них мораль понижается. Надо какие-то артефакты искать. Вообще занудная игрушка, это я сестренке купил на Новый год. Так, только время тянуть.
Ушла, наконец. Дозваниваюсь, ввожу в поисковик: Геи. Чат. Залезаю наугад в третий по счету. Зарегился под ником «Порочная Элен» — Толстого вспомнил.

Пидоры там разные треплются, то ли про зеленый чай, то ли про каннабис. Рецептами кулинарными обмениваются. О ебле или о хуесосании – ни слова. Не пристают. Поздоровались со мной вежливо. И я набираю: «Товарищи питерские геи! Кто хочет помочь мне в борьбе с фашизмом? Все на борьбу с гомофобией и расовыми предрассудками! Выходите в асю, если кто надумает!» Они напосылали смайликов и заявили, что занимаются любовью, а не войной. Я почувствовал себя идиотом малолетним, из чата вышел. И тут в асю тук-тук! Какой-то Соблазн_СПб_20. И так деловито: ну, что делать надо? Скинов бить? Телефоны, адреса, явки?
Нихуясе Соблазн… Я спрашиваю:
— Ты актив или пассив?
— Уни. А пох, просто поговорить не с кем. Так скинов бить, да?
— Нет, — отвечаю, — не бить, а переубеждать. Вести агитацию.
— Да нах агитация! Переловить по одному и угандошить как собак. Они мне нос сломали в прошлом году. У клуба отпинали.
— У гей-клуба?
— Компьютерного, даун! В гей-клубы пидовки ходят, принцессы опухшие. А я неманерный, мне это отвратительно. Я ищу нормального парня, чтобы с ним еще и дружить можно было.
Я ему, осторожно так:
— Я не гей вообще-то.
— Похуй, я же сказал. Так когда скинов бить? И сколько нас, а сколько их? Биту бейсбольную брать? Кастет? Говнодавы надеть? Что брать?

Ну, я ему инструкций надавал: взять пульверизатор с черной краской, бейсболку, удобные кроссовки и платок, желательно бандану. Штаны надеть удобные, чтобы в них можно было лазать. Встречаемся в двенадцать утра у правого выхода с Витебского вокзала.
Еле утра дождался. Как на свидание побежал, чесслово! Даже пожрать забыл, надо было еще самому краску белую купить. Подлетаю к этому самому выходу. Вижу — парень в красной бейсболке с надписью СССР. В руке – бандана черная, как у меня, с черепами. Это у нас пароль был. Парень нормальный с морды, моего роста, с обычной прической. По виду не скажешь, что пидор. Поздоровался с ним за руку. Он на мою башку уставился, на ирокез непоставленный. Спрашивает недоверчиво:
— Ты что, панк? Вы же с ними заодно, вроде?
— Ни хуя! Это омские панки ссучились. Помнишь, Летова избили?
— Еще как помню!
— Слушал Егора?
— Говно вопрос!
Хоть и пидор, а Летова уважает. Наш человек.
— Ну, Соблазн, надевай бандану.
— Бейсболку снять?
— На морду, чего бейсболку-то снимать? Это чтобы в лицо не запомнили, у нас все так делают. — И повязываю сам. — Пошли!
И тут он из кармана кастет достает и на правую руку надевает, деловой такой. Я ему тут же:
— Убери! Мы графическим артом заниматься идем. Краску принес?
— Ага. Только на хуя?
— Скиновские граффити замазывать. Не просек еще?
У него глаза погрустнели. Я его успокоил:
— Но ты не думай, там и скины могут бродить. Даст бог, врежешь им пару раз.

Мимо поезда проходят, трава грязная, мусора кучи. Идем вдоль железнодорожного полотна, там стены бетонные, и сплошь в почеркушках. То РНЕ, то НБП. Из окна вагона все видно, это как рекламные щиты – буквы здоровенные. И Соблазн:
— Можно, я нацболов тоже замажу? Ненавижу этих клоунов. Они рядовых своих членов все время подставляют. Видел, как они стояли, скованные цепями? А толку никакого. Все равно будут эти сраные реформы. Не так надо бороться, в думу пролезть надо. Таким дурачкам туда вход заказан. Невозможно серьезно к ним относиться. Не поддержит их народ, и все тут. И начальник у них – пидор. И на Путина нехуй гнать, это единственный нормальный глава правительства после Сталина.
— Ты погоди нацболов замазывать, видишь, сколько тут всего понаписано? Мы за полгода не замажем, если на нацболов отвлекаться. Тем более, их скины замазывать любят.

Эх, бля. Высоко пишут. Ничего, Соблазн мне на плечи встал и пшшшшшш белым – самую большую эмблему РНЕ закрасил.
— Что теперь? — спрашивает.
— Теперь анархию рисуй. И пиши: «Антифа».
И он художественно выводит анархию. Я аж позавидовал. Ровно так, загляденье просто. И буквы готическим шрифтом. Потом я выяснил, что он в «Мухе» учится.
— Ладно, хорош рисовать, у меня плечи уже болят!
— А я все-таки нацболов замажу! — И подрал в сторону, где было написано «Смерть Путину!» Всю оставшуюся краску на Путина извел, гад. Портрет его нарисовал на этой самой бетонной стенке, очень похоже вышло.
— Ну, как тебе такой графический арт? — Бандану снял, улыбается.
— Ну молодец, молодец, а теперь пошли отсюда, пока обходчики не заловили.

Спрыгиваем мы, значит, со стены. Там еще тополя со стороны улицы в ряд понасажены. И тачка ментовская, а в ней – два самых настоящих мента. Хорошо, что мы всю краску уже извели, а баллончики выкинули. Менты нас приняли ласково так. И мы стоим как вкопанные, с банданами на шее.
— Ну, мальчики, чего через стены лазаем? Колитесь, где взрывчатку заложили? — Говорит тот, что постарше. И по карманам меня хлопает.
Соблазн какую-то чушь понес вдохновенно: типа, мы без билета ехали, простите, дяденьки. У нас денежек нет, пробухали в Пушкине всю ночь с незнакомыми девушками, а теперь домой хотим, к родителям. А сам трезвый, как Ленин в октябре. Мент носом повел, усмехнулся:
— Вы, ребятки, еще и пить-то не умеете. Где бейсболки такие потешные взяли?
Соблазн отвечает тоненько так:
— В музыкальном магазине, «Кастл рок» называется.
И мент:
— Ладно, дуйте домой, диверсанты.
И мы дунули. Точнее я. А Соблазн меня только у вокзала догнал, ржет так, что загибается весь:
— Ты чё зассал? Это ж гибэдэдэшники! Они там сами пиво жрали. Они вообще нас по приколу заловили. Вот омоновцам и правда лучше не попадаться — отпинают и обдерут, как липку. Когда рейды у них, чесать надо. Или ночью, когда они деньги на водку ищут.
— Чё, правда пиво жрали? Я и не заметил.
— Ну да!
— Я у них в картотеке есть.
— Я тоже. А хули трепыхаться? У меня еще и кастет в кармане постоянно. И выкидуха под носком. Знаешь, что за ношение холодного оружия бывает? Ладно, мне пора. Созвонимся еще. — И руку протягивает. — Приятно было познакомиться. Митя.
Я только глазами ему вслед похлопал. Не верится, что пидор. Наверное, просто тусоваться парню не с кем.
Встретились снова через день, на этот раз обошлось без ментов. А надписей этих гребаных еще море, и кто-то портрету Путина рога успел пририсовать, а вместо нашей анархии снова свастику кривую намалевал. Вот суки! Замазали всё по новой, пусть знают наших! А Соблазн на тополь залез, намалевал анархию на стволе и приписал: «Сосите, пидоры лысые!» Странно, сам гей, а таким словом ругается. Но я спрашивать не стал, чтобы его не обидеть.
И так мы целый месяц там трудились, и скины трудились, и нацболы. Краски извели центнер, наверное, но ни разу не пересеклись там. Послания друг другу оставляли на этой самой стене, ругательного содержания.
И вот рисуем мы однажды и видим: два пацана в капюшонах, тоже с баллончиками, к нам направляются. Соблазн с моих плеч спрыгнул и руку сунул в карман. Стоим, ждем. Эти подходят:
— Ну чё, панки сраные, щас руки поотрываем и в жопу засунем, как обещали.
Я хотел им по глазам краской пшикнуть, но Соблазн сделал какое-то незаметное движение, и вижу: лежат наши скины на замусоренной траве в полном отрубе, и у одного струйка слюны течет из пасти. Соблазн говорит:
— Отдолбил бы я этих лохов в анал, да хуй жалко пачкать. — И глаза над банданой сияют. — Съебываем отсюда, пока не очухались.
Ну дела, бля…
— Митя, а ты уверен, что их не убил?
— Похуй! Все они козлы сраные. Валим! Чего уставился, скорую вызвать охота? — И тащит меня оттуда.
Банданы и бейсболки сняли, дошли до метро, и тут он мне:
— Давай выпьем!
Говно вопрос, накупили пива, еще картошки фри в макдабле взяли, чтобы закусывать, и сели в сквере, на детской площадке, любуемся видом на вокзал. До этого он сразу уезжал куда-то, а тут сидит довольный, про Бакунина рассуждает. А меня от любопытства распирает, где это он так драться научился. Он поломался немного и отвечает нехотя:
— В колонии, где же еще? Тебя когда-нибудь заставляли жрать хлеб, говном намазанный? Там быстро всему учишься.
У меня пиво от этих слов назад попросилось.
А он уже выпил как следует, продолжает:
— И в жопу отдолбили всей кодлой, и сосать заставляли. А били знаешь как? Я тебе не рассказывал разве?
— Не надо мне этих подробностей, ладно?
— А потом самое смешное было. Приехал какой-то хер по делам молодежи, и я ему тоже сосал. Фамилия у него была то ли Харин, то ли Хазов. Зековская фамилия, короче. Смотрит: интеллигентный плашкет, пожалел. Ну, и вытащил оттуда.
Митя глаза помутневшие к небу вскинул, закурил и заткнулся на время. Молчал бы лучше. Еще неизвестно, что хуже: быть скином или блатным, ебленым в анал. Будь он обычным домашним педрилой, я бы и то спокойнее к этому отнесся.
— Митя, ты что, блатной?
— Кто, я? Ты чё? Неееее, чувак, я не блатной, я траву толкал по малолетству. И сейчас толкаю иногда. Угостить?

Ну, обозрел я свои достижения. Незавидные, прямо скажем. Несколько размалеванных стенок, два парня с черепно-мозговой травмой и один не в меру драчливый пидор, который коноплей торгует. Не, думаю, на хуй такой антифашизм. Агитацией заниматься надо. Втолковал это Соблазну. Он удивился и обещал, что скажет девчонкам в «Мухе». А с ними мы все стенки в Питере анархией разрисуем. Никакой фантазии у парня… На хер нам эти девчонки? Они и так черных не бьют. И я ему доходчиво, как Вера Фигнер, объясняю, что агитировать надо как раз идейных противников. То есть скинов. И он:
— Они же мрази! МРАЗИ ЛЫСЫЕ! Пидоры! Как те уебки в колонии! Мочить этих тварей надо, а не трепаться с ними. Я бы им в затылок стрелял, расистам сраным! — И хуйнул бутылкой о качели так, что осколки по всей детской площадке разлетелись, и в песочницу тоже попали, где днем дети копаются. Псих!
Отдышался он, покурил и говорит уже более спокойно:
— Вася, понимаешь, они же быдло. А быдло умеет только нажираться, ебаться и бить тех, кто на них не похож. Ты их сагитируешь, они, может, даже ирокезы себе отрастят и будут пиздить своих прежних корешей. Но по сути они останутся тем же быдлом. Пидоры сраные… Знаешь, я там по ночам лежал с открытыми глазами и мечтал их всех переловить по одному, выебать и зарезать. Быдло – оно везде одинаковое. Одежда только разная. Ну что, я неправ?
— Ну, прав, блядь, чего уж тут… Но не все же они… Они же как дети, тёмные еще.
Он опять взорвался:
— Дети, блядь? Дети, блядь, сраные? Эти мрази тоже детьми были, когда меня сосать заставляли и башкой били о парашу. Это не дети, это мрази сучьи, уебки, ЧМО подзалупное, пидарасы ебучие! Дети, блядь!
— Но не все же дети такие! Чего ты на детей гонишь? Совсем охуел, что ли?
Соблазн плюнул, развернулся и пошел в метро. Остановился, чешет обратно. Морда серьезная, как на похоронах. И провещал, словно Господь Бог:
— Дети среди людей – самые жестокие. Потому что им сказали «нельзя» или «можно», а они ни хуя не поняли, почему это можно, а это — нельзя. Им похуй, главное, что интересно. Им сказано, что в говне копаться нельзя, а до них не доходит, почему, вот и роются. В дерьме. Я понятно говорю? Потому что своими мозгами думать не научились. А быдло до конца дней коллективной башкой думает.

Сказал — и следующую сигарету в рот тянет. Ждет, когда я среагирую. А я ничего не ответил. Чего спорить с психом? Как будто я сам этого раньше не знал… Если я с ним сейчас научный диспут начну, он и меня в быдло запишет.
Постояли, покурили, он извинился — типа, выпил слишком много и херню нести начал. Руку мне пожал как обычно и уехал. А я на скамейке сижу и думаю: убил он этих парней или просто вырубил на время? Не выдержал, вернулся, хотя прекрасно знал, что они могут очнуться и отпиздить меня. Так и есть. Сидят живые, за черепа свои бритые держатся. Один мелкий, в веснушках, курносый, другой здоровый такой, тощий, на солиста «Текиладжазз» похож. Обоих стошнило почему-то. Даже ударить меня не пытались. Я спрашиваю: «Встать можете?»
Мелкий мне:
— Вставали уже. Ноги не держат и блевать охота.
Я у него перед носом пальцем вожу, а он продолжает:
— За что твой кореш нас по балде ёбнул? Что мы вообще вам сделали? На стенке, блядь, писали. Щас все на стенках пишут. Что, убивать за это надо?
А тощий:
— Чего пиздеть? Скорую вызывай, парень.

Ну, я и вызвал. Сам я мобильник не ношу по идейным соображениям, так что пришлось опять стену лезть и искать кого-то, чтобы позвонить. Попросил у девушки, которая у пригородных касс стояла. Дождался, пока приедут за ними, и смылся оттуда. Мне такая реклама не нужна. Уф…

Соблазн этим же вечером обзвонил всю свою группу из «Мухи». Половина где-то оказалась в городе, август уже. И приводит их в среду на Черную речку, для знакомства со мной. Вид у этих девок был слегка помятый – вольные художницы, вся хуйня. На хиппи похожи. Видно, у него нехилый авторитет в группе, раз столько народу нагнал. Девицы достают платки и повязывают себе морды, как будто мы собрались снимать римейк «Белого солнца пустыни» — я ржал так, что меня чуть не стошнило. А Соблазн вякнул, что они на шахидок похожи, и его пристыдили, но я так и не понял, кто именно – под чадрой не видно. Мы организованно пошли к стене какого-то предприятия, и они под руководством Соблазна намазюкали за час огромную антифашистскую фреску, а я смотрел и завидовал. Прямо артель какая-то, «Художники за мир». Сами довольные, как дети, которые в школьном туалете пишут «хуй». Сказали, что обязательно придут еще и нарисуют всё, что нужно для дела.
А вскоре и панки мои подтянулись. Обидно стало, что какие-то бабы в Антифу вступили, а они – нет. И спермотоксикоз – не тетка. Вместе насочиняли шесть антифашистских песен и начали репетировать. Не, ну правда, как дети!
За неделю ко мне набежала такая туса, что пришлось искать сквот для партийных собраний. Нашли на Лиговке, но где – вам знать не обязательно. Прогнали оттуда бомжей, натащили мебели с близлежащих помоек. Панки грязи не боятся. Девчонки расписали стены. Я там этим девахам еще и сольные концерты давал под гитару, так что они радовались по уши.
Так что теперь я владел по крайней мере двумя каналами агитации. Но мне и этого показалось мало, и я напечатал стикеры, чтобы их в общественных местах на стекло наклеивать. Налепили и еще попросили. Вообще человек, насколько я заметил, готов бесплатно делать любую хуйню, лишь бы интересно было.
Привели, между прочим, и одного «черного», за чьи права мы боролись типа. То ли узбек, то ли таджик, Фарухом звали. Редкостный тупиздень оказался. Мало того, что мои единственные целые джинсы краской облил, так еще и вывел на заборе коряво: антефа. И пентаграмму намалевал. Я ему на пальцах объяснил, как анархию рисовать, он улыбнулся безмятежно и снова рисует, сатанист недоделанный. Задумался о чем-то своем и опять пентаграмму вывел. Смутился: «Ой, извини, я ошибся. Я сейчас правильно нарисую». И снова старается. Потом огорчился: «Ой, криво вышло. С потёками. Я перерисую». Я ему говорю: «Пошли отсюда уже», а он старается, рисует себе. И всё спрашивает: «А так правильно?» Через час там можно было уже черную мессу служить. Пока он рисовал, менты подъехали и нас обоих чуть не повязали. Хули – весь забор в анархиях и пентаграммах. Нет, я готов бороться за права чурок, но работать с ними не хочу. И так нервы на пределе, а с такими вообще параноиком стану. Приставил его к девушкам, баллоны с краской носить.
И Соблазн на него как-то странно косился; наверное, потому, что чучмек наш был на девушку мордой похож. Симпатичный мальчик этот Фарух, хоть и с придурью, и улыбка у него добрая. Я думал, Митя на него только облизывается, а потом оказалось, что он бедного чурку еще весной оприходовал, и это его постоянный мальчик. Ему жить негде было, вот его Митя и вписал к себе.
Тут я не выдержал и говорю Соблазну:
— Чё за гей-клуб, в натуре? Пусть сидит лучше дома и хозяйством твоим занимается. Толку здесь от него как от козла молока.
Соблазн за свою «жену» обиделся, но признал, что парнишка и правда тупой. Поговорить с ним совершенно не о чем, не читает ни хера, только боевики смотрит и попсу восточную слушает; заебал уже вконец. Траву, правда, через границу возит, спасибо ему за это. Со мной Соблазну, типа, общаться интересно — крепкая мужская дружба.

Потом одна из девушек сагитировала молодую училку и вообще непотребство началось: они ходили по школам и устраивали конкурсы антифашистских рисунков. А надо сказать, что все начальные и средние классы детьми кавказской национальности забиты. Своих-то не нарожали в девяностые. Так что это оказалось без пизды актуально.
Но, бля, тупые девки все-таки! Хоть бы разобрались сначала, что к чему: детки-то всякие бывают, и чеченские тоже, и осетинские. Приносят мне рисунок, например, сами ржут, как имбецилки. Там человек изображен в камуфляже и с автоматом. Подпись: «Смерт фашыстам! И главнаму фашысту Путену! Алла акбар!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!»
В один прекрасный день их в новостях показали на пятом канале. Детское творчество, дети за мир и согласие типа. И эти дуры рассказывают в объектив, что такое антифа и кто такие панки. Морды свои рекламируют, что ли? ДУРЫ! Мы же не зарегистрировались как общественная организация. Ну, дуры! Кто их просил, а? Я же еще вынужден теперь быть осторожным. На меня и так дело завели в прошлом году, за ту демонстрацию идиотскую. Хера собачьего нам дадут официальный статус, зато проблем не оберешься. Я понимаю, они хотели как лучше, но зачем же меня так подставлять? А потом как-то само собой всплывет, что мы на стенах пишем, и нам статью пришьют за вандализм.
Я им после этого устроил раздачу, и некоторые особо активные членки оскорбились и ушли, основав свое отделение антифы. Что поделаешь, чистка партийных рядов от педологических извращений в системе наркомпроса.

Передохнул немного. В это время Соня от меня ушла к какому-то Мише, потому что мне все время звонили незнакомые девушки и я мало бывал с ней вместе. Подставила, короче. Сам виноват, эстет ебаный. Мне надо такую девушку, чтобы как Инесса Арманд была, красивая, но умная. Чтобы была не подстилкой, а другом и соратником.
Как я тогда нажрался! Помню, сидел у Соблазна на кухне, на полу прямо, и рыдал. Орал, что мне нахуй не сдалась эта политкорректность, я девушку свою люблю, и пусть хоть все чурки в мире передохнут, только бы она вернулась.
А Фарух, дурак жалостливый, меня по ирокезу гладит и спрашивает, что такое чурки. И Соблазн ржет, то ли от меня, то ли от травы.
Н-да… Короче, я временно поставил у руля Соблазна, а сам ушел в дикий запой. Конец октября уже был, на улице пить холодно, а дома я это афишировать не хотел, чтобы родных не расстраивать. Наврал им что-то и вписался у Эдвина, того самого хиппана. Половину времени пролежал там в отключке, Соблазн мне, помню, траву еще приносил.
Совсем я, короче, опустился. Ну, и теперь о главном. Выхожу я часа в три ночи за пивом. Естественная потребность любого советского студента. А надо сказать, в том доме, где магазин, жили сплошь хачи – там рынок недалеко. Раньше там Лермонтов жил, а теперь – герои его поэм. Надо сказать, с тех пор, как оттуда уехал этот самый великий поэт, дом ни разу не ремонтировался. Даже унитазов там, как я слышал, нет. И я всё думал: обвалится эркер в этом году или повисит до весны? Фасад весь облезлый, во дворе огромная вонючая мусорная куча. Ни один уважающий себя человек не стал бы жить в таких условиях, а им похуй, живут, деньги зарабатывают.
Башка у меня трещит с перепою, я проснулся всего полчаса назад. Ветер дует пронизывающий, холодно до ахуя. Напротив – отделение милиции. Всё чин чином. И вдруг два парня в «пилотах», бритые, вытаскивают из подворотни азербайджанского подростка. У него кровь из носа ручьем льется, вся хуйня. Рядом ресторан ночной, там кто-то свадьбу справляет, человек пять покурить вышли – и всем похуй. Я ору: «Граждане, что же это делается? Нацменов избивают, а вы стоите и смотрите!» Один, подвыпивший, мне говорит проникновенно: «А ты не суйся, мальчик. Правильно делают. Развелось этих черных как собак нерезаных». Стоят и смотрят, как будто спектакль им тут играют.
Подбегаю к скинам:
— Пустите его нахуй, козлы!
А они его перекидывают друг другу, как мяч футбольный, коленями поддают. Один, который пониже ростом, оторвался от хачонка, длинно сплюнул и мне:
— Отьебись, пидор, пока тобой не занялись.
Я ору этим, со свадьбы:
— Вы что, сволочи, так и будете стоять?
Дядька усатый смеется, жирный, пьяный, довольный, бля, как боров. Как хряк здоровенный. Харя потная, маслянистая. Я вспомнил в этот момент, что большие свиньи младенца сожрать могут. Просто вспомнил.
И он меня жить учит, гад нажратый:
— Ты, парень, не лезь, когда люди дерутся. Ну, разобьют они нос тебе вместо него. Кому от этого легче станет? Ты что, так хачиков любишь, что жопу за них готов порвать? Ты куда шел?
Я ему, зло так:
— В магазин, хоть это и не ваше дело.
— Вот и иди в магазин. Они и без тебя прекрасно подерутся. Знаешь, пословица такая есть: свои собаки дерутся — чужая не приставай.
А я краем глаза замечаю, что эти скины парнишку уже не бьют, а тащат куда-то, в сторону собора, там какая-то автомастерская и дом, идущий на капремонт, расселенный уже. Мгновенно вспомнил, что в этом районе не так давно таждикскую девочку ни с хуя зарезали, когда она с папой и с братиком гуляла вечером. Прямо у магазина, где народ водку покупал. Наверное, так же стояли и смотрели. Ну, думаю, затащат его в этот дом, или на стоянку, или на помойку, чтобы без свидетелей. Хотя какая разница? Все равно эти стучать не будут. Свадьба у них. А напротив — отделение милиции. Две шмары стоят прямо на крыльце, это дань у них такая, что ли, натурой? И я:
— Мужик, хоть мобилу дай, в ментуру позвонить!
Он:
— Бери, звони на здоровье. Дураков не сеют, не жнут — они сами родятся.
Пошел он в жопу, короче! И я поперся за этими скинами.
Один обернулся и лыбится:
— Отвали, щас самому в табло дадим.
А в башке шумит с похмелья, еле на ногах стою. Ну, и бросился на них. Даже врезать толком не успел. Один делает мне подсечку, другой поддевает носком говнодава под ребра. А хачонок не будь дурак вырвался и удрал. И пинают они теперь меня. Правда, бомбер мой удары амортизирует, под ним еще свитер. Иногда удары скользящие, подошвы чиркают по непромокаемой ткани. А по ногам – больно шо пиздец! Больно, мать их! А хачонка всё нет и нет. Урод мелкий, хоть бы ментов позвал или, на крайняк, папашу своего. Говнюк неблагодарный!
Не бьют больше, ноги у них устали, что ли? Я валяюсь на спине, из носа что-то теплое течет, то ли кровь, то ли сопли. Ребра болят, колени разбитые. Ладони саднят, содранные об асфальт. Рядом с моей головой затянутая льдом лужа с вмерзшими листьями, и от них пахнет как-то по особому, тлением – прах к праху.
Эти двое надо мной стоят, курят. В переулке никого, только на автостоянке лает боксер, песик служебный. Я лежу, а на глаза слезы наворачиваются от обиды. Рядом ментура, пожарная часть, восемь ресторанов, три магазина «24 часа», люди ходят по Садовой в пятнадцати метрах от нас — и никому нет дела, что человека бьют. Да похуй, русского, азербайджанца, корейца — главное, что бьют! И фонари в слезах преломляются как звезды с четырьмя длинными белыми лучами.
Проморгался, разглядел их получше. Один совсем налысо бритый, накачанный, другой ежиком стриженный блондин, и ростом он пониже, и на шкаф не так похож. И блондин лысого уговаривает оставить меня в покое. Ему это, типа, не нравится. А лысый ему талдычит, что я жидопанк в зеленых шнурках и пидорас антифашистский, и не хер меня жалеть. И шевеление какое-то наверху. Лысый что-то достает из кармана, выкидуху, наверное, а блондин ему руки крутит.
Потом лысый хватается за запястье и орет:
— Мудак ты, Лыков! Ты чего, на своих попер? Считай, что ты уже труп!
Блондин ему ногой поддал, оба упали и покатились, мутузили друг друга на асфальте минут пять. Я что-то не понял. Наверное, кто-то нечаянно вытащил лезвие.
Лысый выдрался, отбежал на приличное расстояние, гавкнул на прощанье что-то вроде:
— Жопу черным хочешь полизать? Соси у жидов, соси старательно! Блондин рванулся было в его сторону, чтобы добавить за гнилой базар, но тот, другой, был уже далеко.
В общем, этот Лыков своего кореша прогнал. Меня пожалел, что ли?
Я сел и неуверенно попросил у скина сигарету. И курить хотелось, и просто сказать что-то. Он руку протягивает:
— Иван.
— А, гм… Вася…
Сигарету мне прикурил и в рот вставил – у меня пальцы так дрожали, что я ее четыре раза ронял, а о том, чтобы зажигалку держать, вообще речи не было. Я думаю: «Спасибо ему за это сказать надо, наверное», но как-то язык не поворачивается – он же еще полчаса назад хачонка бил (сволочь мелкую трусливую неблагодарную). Скин меня опередил:
— Уважаю таких людей. Он тебе вообще никто, а ты за него… Да и вообще, не нравится мне всё это. Слышал в новостях, на Петроградской сегодня вьетнамца зарезали?
— Нет… Я спал.
— Двадцать парней, скины. Это криминал вообще. Я в этом не хочу участвовать. Морду набить могу, витрины расколотить, но до такой хуйни я бы не дошел.
— Да уж, хуйня… Вьетнамца, говоришь, убили?
— Ага. Ты вставай, парень, он может не один вернуться. Кстати, у тебя есть где пожить пару недель? Они у моего дома будут караулить.
— Без проблем, даже выбрать можно. — Встаю, вроде не шатает. — Ну что, может, пива купим?
Он оглядывается по сторонам:
— Купим, без пизды, только не в этом квартале. Сваливать надо, пока целы.

И мы свалили оттуда. Так началась моя борьба с фашизмом. Черт его знает, может, зря я это делаю? Хотя…