Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - БОРЬКАБОРЬКААвтор: Александр Гутин Рахиль Абрамовна вернулась из эвакуации. Почти четыре года в далекой мордовской Рузаевке не прошли таки даром. У Рахиль Абрамовны обострился ревматизм. Жила она там не очень, это вам не дома. Сначала ее поселили в бараке при лесхозе, а потом подыскали более или менее приличное жилье, которое она честно делила с семьей Гриншпунов, эвакуированных из под Гомеля.Семья Гриншпун это одноногий Мендель, который что-то там пытался даже зарабатывать, делая модельную обувь из кирзы и войлока, это жена его Броха, сын Додик и старик Исаак Хацелевич. Который вместо лежать на печке, делал всем больную голову и заставлял зажигать свечи по субботам. -Слава Богу, завтра мой поезд и я больше никогда не увижу вашу мишугине мишпуху- сказала Рахиль Абрамовна и начала собирать чемодан. Одноногий Мендель только пожал плечами и стал прикалачивать стельку к модельному валенку. -Азохен вэй, такая потеря, что можно подумать! Еще не понятно кто будет дышать глубже- фыркнула Броха и стала перебирать гречку. Маленький Додик вытер сопли рукавом и сел на корточки рядом с Рахиль Абрамовной смотреть, как она собирает чемодан. За окном таял снег, была оттепель, и сосульки плакали прямо с карниза дома, словно расстроившись отъездом Рахили Абрамовны. Нельзя сказать, что Рахиль Абрамовна так уж обрадовалась отъезду в родное местечко, кто ее там ждал? Муж ее умер за два года до войны, а Боречка, ее единственный сын пропал без вести где-то на их войне. Но мы знаем это их «пропал без вести». Единственная сестра и совсем старенькие родители, как говорят, расстреляны прямо там, в местечке. Они не успели эвакуироваться, Рахиль Абрамовна уехала первая с заводом, где работала бухгалтером, а они вот, не успели. Но в любом случае, надо ехать. Здесь у нее ничего нет, кроме этих Гриншпунов, а там дом. Мамин и папин дом, в котором жила когда-то не очень большая, но дружная семья. Да и Боречка…Знаем мы эти их «пропал без вести». От вокзала до дома Рахили Абрамовны близко, каких-то четверть часа небыстрого шага. Ну, если так, то зачем ей извозчик? Да и вещей у нее полупустой чемодан и немного покушать в узелке. Тем более тепло и можно подышать воздухом. Городок почти не поменялся. Видимо, немцы тут ничего не бомбили. Да и что тут бомбить, это вам не Сталинград, это вам даже не Бердичев. Домики, домики и домики. Пожалуй, только здание вокзала и горсовета можно было бомбить, если им уж это так нравится. Но вокзал не тронут, видимо самим нужен был, а горсовет отсюда не виден. А вот и дом Рахиль Абрамовны. Крыша немного обветшала за столько времени, но в целом нормально, жить можно не хуже людей. Ой вэй, эта нахлынувшая ностальгия по прошлому и по ушедшим людям, это же невозможно терпеть. Калитка оказалась открытой. Во дворе дома Рахиль Абрамовна увидела женщину в ватнике и тяжелых мужских сапогах. Женщина вешала какие-то тряпки на веревку. -Здрасьте вам, дама. И что вы тут вешаете свои кружевные панталоны, как будто у себя в Букенгемском дворце? Кто вам дал ордер на чужую жилплощадь? -Ой, драсьте- испуганно обернулась женщина и уронила тряпку на грязную ступеньку крыльца. -Я уже здоровалась, дама. Меня зовут Рахиль Абрамовна Спивак. и я так тут всю жизнь жила и собираюсь жить дальше. Что вы стоите, как вынутая мумия? Вы мне будете что-то говорить или уйдете молча? - Перепрошую, жиночко, я тут из сином випадково оселилася, думла, що будинок покинутий… -Это с какой такой радости он покинутый? А я вам, что? Тень отца Гамлета? -Та що ви таке кажете, ви така вродлива жинка, и що нам тепер робити, уходити тепер, чи що?" -Чи що, чи що…- Рахиль Абрамовна поставила чемодан на землю- Сын-то где твой? -Синку, йди-но сюды швыдко, привитайся з тьотею! Из-за сарая выкатился завернутый в шерстяной серый платок колобок. При ближайшем рассмотрении колобок оказался закутанным в какое-то тряпье и фуфайку худенький мальчишка с пронзительно серыми глазами и чумазой мордочкой: -Драстуйте, тьотя- улыбнулся мальчишка. -Ну и что мне теперь с вами делать? Откуда ты взялась на мою больную голову, вэйз мир… -Ну, як звидки взялись? Оселилась ось… а що робити, ми з сынкою сами лишылися, чоловика вбили, а хату спалили. -Кого убили? -Ну, як…мужа, мужа убили. -Немцы что ли? -Ни, що Ви, якби-то нимци… партизаны вбили. Вин у мене, гад такий, у полицаи записався, трясця його батькови… -Что, что? Куда записался? В полицаи? Ты что говоришь такое, дама? В полицаи записался? -Так, у полыцаи, а що я могла зробити… вин хлиб приносив дитини… Рахиль Абрамовна вдруг побледнела, пошатнулась, схватившись за перильца крыльца, но взяла себя в руки: -Слушай сюда, шикса фашистская! Хлеб, говоришь, приносил детине твоему? Хлеб? А ну-ка взяла своего выблядка, свои бебехи и чтоб я тебя через минуту тут не видела, никейва матросская! Геть из моей хаты, я с тобой одним кислородом дышать не хочу! Женщина вздрогнула, суетливо побросала бельишко в жестяной таз, вбежала в дом. Через несколько минут она с огромным узлом в одной руке и закутанным в фуфайку сыном в другой руке выходила из калитки на улицу. -Ви нас пробачте, жинко…ви нас пробачте… Рахиль Абрамовна ничего не сказала, только плюнула и ушла в дом. Рахиль Абрамовне не спалось. Все в этом доме было таким родным, но в тоже время чужим, далеким, давящим, подкатывающим слезы к самому горлу, заставляющему думать, думать…о погибших родителях и сестре, о пропавшем без вести сыне, о ревматизме и о пронизывающем холоде барака в Рузаевке… Рахиль Абрамовне стало невыносимо душно, не хватало воздуха, она встала с кровати, подошла к окну и широко распахнула его. Прохлада ночного апреля озорно ворвалась в дом, и Рахиль Абрамовна громко, навзрыд разрыдалась… Она плакала обо всем, что так не хватало ей, обо всем, что она безвозвратно потеряла, обо всем… Рахиль Абрамовна давно так не плакала. Да что там, она никогда так не плакала. Вдруг, под окнами что-то зашуршало и кто-то закашлялся, видимо ребенок. -Кто тут?- испуганно сказала в темноту Рахиль Абрамовна. -Це мы, жинко, куди ж ми пидемо вночи? Ми тут перечекаемо до ранку, а тоди на вокзал… ви плачте, плачте, ми вам не заважатимемо… Рахиль Абрамовна тяжело опустилась на пол… Теперь они сидели через стенку. На полу в доме Рахиль Абрамовна, а на земле под коном у дома жена полицая с уснувшим сыном на руках. Почему-то злости не было. Не было вообще ничего. Лишь пустота и пьянящая легкость апрельского воздуха. -Сколько ему?- спросила Рахель Абрамовна. -Кому? -Сыну твоему, кому… -Три А звать его как? -Борькой назвала… -Как?? -Борькой… Рахиль Абрамовна встала, постояла, вглядываясь в темноту, словно пытаясь разглядеть что-то в тающих проталинах, укрытых ночной пеленой. -А вас как зовут, дама? -Уляна. -Ты вот что, Уляна…Иди в дом, не морозь ребенка и майсы свои забудь. Не было у тебя мужа…Не было. Ты просто Уляна и у тебя есть сын Боря. В зале будете спать, не баре… И только не делайте мне беременную голову, особенно по утрам… Рахиль Абрамовна вернулась из эвакуации. Почти четыре года в далекой мордовской Рузаевке не прошли таки даром. У Рахиль Абрамовны обострился ревматизм. Жила она там не очень, это вам не дома. Ну, так слава Богу, она уже вернулась. Один демобилизованный по ранению, вы его не знаете, он родственник Зямы Шустера с Зубовки, говорил, что лежал в госпитале с человеком, похожим на ее Боречку. Так кто его знает? Знаем мы эти их «пропал без вести». Все может быть. Теги:
28 Комментарии
#0 15:54 14-05-2013Евгений Морызев
Гутин крутой ррргаф! Гутин,почти всегда крутой гг Слишком сложная терминология. Привет, Саня Моя бабушка так ждала своего Давида – дядю, которого я знала только по портрету над её кроватью. Я помню все рассказы - и как домой вернулась, и как по соседям растасканные вещи собирала. Но она никогда не говорила «их» война. И никто так не говорил. Неплохо. Заматерел. Образ Рахиль Абрамовны есть. Выпуклая она. Единственно резануло "пропал на их войне". Вот конкретно "их". Перебор, по-моему)) Чётко Саша, давай стихи лучше! Пусть даже про Ашдод, но стихи! Зы Прочетал пару предложений, увидел Рузаевку, но разве туда эвакуировать могли? Ташкент, там, другое дело, но Рузаевка? Хотя тебе видней. Я ещё открыть твой рассказ не успел, звонит мне Борька Левант, дружок мой хороший из Мхттна. О, говорю, Боря, про тебя щас стих зачту. А я ему твои стихи читал, про стерхов ему очень понравилось, Шнобеля многие творения, Саши Штирлица, Порки, Вулых.. короче тащится он от замечательного творчества наших хуяторов. Но делать нехуй, начал читать прозу, он послушал немного, говорит, давай стихи! Сорри, если не так что.. Кстати, Боре 74 года. Дай Бог ему здоровья! суровые испытания войны? С учетом национального фактора. Обалденная авторская подача. Гутин могуч. нарочно что ли тычет он в глаза читателю картавым частоколом, ну не могу, не катится слеза из псевдо-русского татарино-монгола... Мурашки по коже ... Просто здорово! Ой! и у меня прям мурашки побежали! ого, ну нихуя себе! просто праздник какой-та! 17:53 26-05-2013madamax Так вы из вены? И знаете Кастю? Передайте ей, что я хочу её. и она тоже, небось. Евгений, Вы любите постарше? Олег, да, постарше, пострашнее, поумнее, начитаннее... ебля с таким существом становится чем-то большим, чем секс. какое-то филологическое приключение, эпическая битва с драконом А у меня все наоборот. Наверное, я ничтожество( Олег, поверьте, тут дело не в любви. Здесь что-то дремучее...это как съесть сердце врага, чтобы узнать всю его подноготную. Вы ещё встретите своё чудовище, надо только верить. Хорошо. спасибо Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |