Счастье было

Автор: Анатолий Шинкин Счастье было

Умение жить «без тормозов», демонстрировать свою отвязность,
безбашенность, придурь, — по мнению многих является
отличительными признаками брутального самца или
«умеющей за себя постоять» самки. По этим понятиям и живут.
Человечности нужно учиться


Две недели вахты пролетели в мыслях и мечтах о поманившем, подразнившем и ускользнувшем счастье, с гладкой мягкой кожей и круглой попкой, прикосновение к которой помнили и бережно хранили сильные ладони пятидесятилетнего романтика.

«Зеленоглазая моя, а я, а я» — бесконечно и невольно напевалась строчка бардовской песенки, отгоняя на дальний план мысли о несправедливом общественном устройстве, в котором кровососы-хозяева выжимали жизненную силу из ворованного оборудования и безгласных безропотных работяг-рабов.

Исчезли, будто и не посещали никогда, страхи приближающегося среднестатистического, предельного возраста. Впервые покорное «до пенсии, все одно, не дожить», сменилось обнадеживающим «а вдруг».

На позитивной волне совершенно уверившийся в чистой, тонкой, облагораживающей любви к неведомой зеленоглазой русалке Василий, придерживая левой рукой полторашки с «Жигулевским», распахнул правой калитку Петровичева двора и остановился в недоумении.

Время приближалось к одиннадцати утра, июльское солнце уже наполнило двор светом и летним жаром, но Петрович не посиживал у столика, в тени старой ивы, лениво посматривая на поплавок удочки на темной глади воды в старом колодце, а, старчески обвиснув на перилах крыльца, смотрел выцветшим отрешенным взглядом куда-то сквозь Василия.

-- Петрович, — совершенно потерявшись от странной позы старика, несмело позвал Василий. — Я тут с пивком.
-- Проходи, садись, — Петрович показал место на ступеньках. – Стаканы с поминок не помыты, пей из горлышка.
-- Пошли к колодцу, — «на автомате» предложил Васька и оборвал себя на полуслове. – Какие поминки?
-- Надежду мою вчера похоронили, — ровным голосом ответил Петрович и опустился, сплыл на ступеньку крыльцы. Открыл пиво, отхлебнул несколько больших глотков. – Сигареты есть?

Глядя перед собой. Петрович однотонно и просто рассказал о случившемся. Чиновникам из районной администрации понравилось удобно расположенное сельцо: речушка, горушка, поросшая леском, — красота, тишина и свежий воздух.

Вот и начали методично выживать сельчан. Скупали дома, потом придумали способ подешевле. Дома старые, дореволюционные. У кого из хозяев и сохранились старые бумажки о собственности, у других и таких нет. Объявили властные воры дома самовольным самостроем в водоохраной зоне, подлежащем немедленному сносу.

-- Дед строил, еще перед первой мировой, — буднично продолжил Петрович.

Отрезали в селе свет. Прислали мордоворотов, прилично одетых молодых парней, которые прошли по домам и убедительно намекнули на необходимость скорейшего переезда, «если хотите жить». Участковый беседы провел. Парень из местных, все грешки-заморочки знает. Пообещал на свет вытащить и «дать ход».

-- А мне рыбинспектор штраф выписал за незаконный вылов рыб в нерестовый период запрещенными орудиями лова(сам и кинул в колодец обрывок сети, тварь) в количестве пятнадцати штук плотвы по сто рублей за голову. У Надежды моей сердце не выдержало – не довезли. – Петрович впервые прямо взглянул на Василия, отхлебнул из бутылки большой глоток. – И русалка твоя регулярно наезжает. Судебный пристав. Бумагами размахивала, визжала, как резаная, ногами топала. Сейчас в колодце плещется, ОМОН поджидает, нас сносить.

Только теперь Василий обратил внимание на вывороченные, измятые, вытоптанные, разоренные грядки в дедовом огороде и трехметровой высоты зеленый забор, наглухо отгородивший угол двора с колодцем.
-- Зону отдыха обещают сделать для вип-персон, — пояснил Петрович и сплюнул. – с жалобой только к Путину осталось.
-- Лучше сразу вешайся, — мрачно пошутил Василий. – На ЖКХ ему люди пожаловались, так он министра пожурил и объяснил популярно, что людей резко душить не следует, а надо плавно и последовательно затягивать удавку.

Громко стукнула щеколда калитки, и на дорожке радостно оскалился рыжий конопатый участковый Гришка, по сельскому прозвищу Ментенок, после недавней аттестации получивший добавку Понтенок.
-- Нарушаем, граждане, — расцветился рыжими конопушками Ментенок-Понтенок. – Распиваем горячительные напитки. Вынужден задержать. Проследуем.

Василий чуть привстал и без размаха ударил правой. Попал в нос, и Ментенок-Понтенок плюхнулся задницей на землю, зашарил рукой по кобуре. Василий отнял оружие и зашвырнул через дорогу в сторону речки.
-- Иди, ищи. Удивление берет, — обернулся к Петровичу, — приходит нормальный парень работать в ментовку, а через два года на нем пробы негде ставить, — сплошное дерьмо.
-- Система, — покорно отозвался старик. – Обещались к обеду. Надо документы собрать да дедово фото. Боевой был.
-- Давай ко мне, — пригласил Василий, — перекантуемся вдвоем. А то по пол месяца дом без догляду.
-- Думаешь тебя не тронут? Их не остановить. Едут. Маски-шоу.

Из пассажирской Газели с тонированными стеклами торопливо выскакивали в черной униформе и масках с прорезями для глаз бойцы, вооруженные дубинками и автоматами.
-- Лежать. Бояться. Работает ОМОН!

Ударив тяжелым, снесли с петель калитку. Повалив мужчин на траву, испинали ногами в берцах, защелкнули наручники на запястьях. Улица перед домом быстро заполнилась людьми. Районные чиновники благоговейно наблюдали, как слаженно и качественно работает ОМОН, отжимая ударами дубинок пожилых людей в сторону, освобождая дорогу грозно лязгающему гусеницами бульдозеру.

-- Хуже фашистов, — негромко произнесла женщина, по виду, учительница на пенсии.

Ментенок-Понтенок подбежал, торопливо закрутил руки старушки за спину, звякнул наручниками, потащил «бунтарку» к Газели, составлять протокол об организации незаконных пикетов и демонстраций. Народ качнулся следом и сразу отпрянул, когда двухметровый боец в маске передернул затвор автомата, направил на толпу и выразительно повел стволом.

-- Твоя, — приподняв голову от земли, Петрович показал глазами на двадцатипятилетнюю в форме судебного пристава девицу, с блудливым взглядом зеленых глаз.

Ковыляя по сельской грунтовке на десятисантиметровых каблуках, не забывая крутить круглым задом и полуоткрытыми титьками перед брутальными ОМОНовцами, суетливо показывала бульдозеристу, откуда начинать расчистку.
-- Сука, — буркнул Василий.

Двое бойцов подхватили Ваську под плечи, мешком забросили в Газель. Через час все было кончено. Посочувствовав, поплакав, местные разбрелись по домам. Из-за забора, от колодца победно доносились пьяные голоса и заздравные тосты, по селу плыл запах шашлыка. Подвезли еще девиц-чиновниц, ОМОН снял маски и штаны.

Петрович, освобожденный от наручников, задумчиво курил, глядя на пожелтевшую от времени фотографию деда – бесстрашного красного командира в гражданскую.
-- Нет у нас, Дед, теперь ни дома, ни Родины… И сам я давно дед… не знаю чей.

Поискал, нашел среди обломков сарая лопату и, опираясь на черенок, как на костыль, поковылял к горушке.

С увала раскинувшееся внизу село просматривалось «как на ладошке», и старик удовлетворенно кивнул своим мыслям.
-- Сколько лет, — бормотал, считая шаги от плоской каменной глыбы, торчащей среди деревьев на склоне. – Здесь.

Начал копать неширокую, в одну лопату, траншейку и через метр наткнулся на дощатый щит, торопливо принялся откидывать сыпучий лесной грунт. Зацепил и опрокинул щит вперед. Старые доски за почти век в сухом грунте прекрасно сохранились.

-- Молодец, Деда, — впервые за последние дни улыбнулся Петрович, закурил и оглянулся на село. – Жаль колодец. Хрустальная была водичка, да не те в нем русалки завелись.

Пользоваться прицелом Петрович не умел. Навел, ориентируясь по стволу. Как учил дед, нажимая спуск, открывал рот, чтобы не оглохнуть.

Три сверкающих латунными головками снаряда из полевой трехдюймовки простелили огненную линию, вновь разделившую русских на «Белых» и «Красных».