Голоса

Автор: gonozov Тамара жила на краю города. В частном секторе, где все улицы назывались Загородными. Первая Загородная, Вторая, Третья. Деревянный, в три окна, дом Тамары стоял на самой дальней — Четвертой Загородной. Напротив железнодорожной линии, по которой раз в день курсировал маневровый тепловоз. Обычно он толкал впереди себя или тащил за собой два-три грузовых вагона. Громко гудел. И пугающе лязгал сцепкой.
Заслышав приближение поезда, Андрей с Тамарой сбегали с насыпи и, взявшись за руки, провожали его взглядом. Тепловоз был старый, обшарпанный, давно отслуживший свой срок, но его еще использовали на коротких расстояниях. Состав полз так медленно, что можно было заскочить на лесенку и прокатиться. Эта мысль не давала Андрею покоя, пока он смотрел вслед поезду. Было в ней что-то залихватское и сумасбродное, навеянное фильмами о Гражданской войне. Андрей даже представлял, как они с Тамарой бегут за последним вагоном, цепляются за поручни, он втаскивает девушку на площадку, и, крепко обнявшись, влюбленные едут навстречу судьбе.

- Ветров! Андрей! — окликнула Андрея секретарша директора техникума, когда, миновав три лестничных пролета, он оказался на первом этаже. — Зайди, пожалуйста, к Владимиру Сергеевичу.
Директора в техникуме уважали и боялись. На его занятиях, а преподавал он технологию металлов и электрические материалы, всегда стояла мертвая тишина.
Андрей постучал и нерешительно приоткрыл дверь:
- Вызывали, Владимир Сергеевич?
- Заходи!
Впервые за время учебы в техникуме Андрей перешагнул порог просторного директорского кабинета. Канонический портрет Ильича на стене, того самого, с хитринкой в улыбке, работы Николая Андреева, два отвернувшихся к окну фикуса в бочках, полированный стол со стульями, ковровая дорожка — таким он, в общем-то, его себе и представлял.
- Присаживайся, Андрей, — Москвин выглядел усталым, под глазами мешки, на кадыке двухдневная щетина, и какой-то болезненный цвет лица, словно директор всю ночь проверял контрольные. — Тут с тобой хотели бы побеседовать… Вот Игорь Сергеевич все объяснит, а я, извините, вас покину — в общежитие должны привезти новую мебель, надо глянуть.
И только тут Андрей заметил стоявшего у окна мужчину. Еще подумал, как же он сразу его не увидел? Не фикус ведь, живой человек.
- Ну, что ж, Андрей Николаевич, приступим к беседе! — вернул его к реальности гость и дежурным, но хорошо отработанным движением, махнул перед носом ламинированным удостоверением. — Казанцев Игорь Сергеевич. Комитет государственной безопасности.
После секундной паузы, словно насладившись произведенным впечатлением, Казанцев или Рязанцев — Андрей так и не успел прочитать его фамилии, убрал красную «корочку» в карман и пригвоздил его тяжелым металлическим взглядом:
- Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
- Задавайте.
- Не стану крутить вокруг да около… В отделение поступила информация, что вы, Андрей Николаевич, распространяете среди приятелей по техникуму книги антисоветского содержания… Солженицын, Максимов, Кузнецов… У вас есть дома книги этих писателей?
- Нет.
- Андрей Николаевич, давайте не будем играть в кошки-мышки, — внимательно следя за реакцией учащегося, усталым голосом заметил Казанцев. — Вы же взрослый человек и прекрасно понимаете, что просто так, без повода, я бы не пришел. Согласны?
Андрей наконец-то осмелился взглянуть в лицо собеседника, но ничем особенным, запоминающимся, как пишут в детективных романах, оно не выделялось.
- У вас дома есть книги антисоветского содержания? — спросил гость. — Александра Солженицына, Владимира Максимова, Анатолия Кузнецова?
- Нет, — ответил Андрей.
- Ладно. Давайте повернем вопрос по-другому. Андрей Николаевич, вы читали повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича»?
- Читал.
- А повесть Максимова «Стань за черту»?
- Читал…
- А говорите, что у вас дома нет книг этих писателей. Было бы интересно узнать, где же тогда вы их читали, Андрей Николаевич?!
- «Ивана Денисовича» — в журнале «Новый мир», а Максимова — в «Октябре».
- А откуда, извините, у вас эти журналы?
- Нашел в макулатуре… — Андрей старался говорить убедительно, но как-то не очень у него получалось. — Прошлой осенью… В соседней школе ребята сдавали макулатуру, и я решил покопаться в груде книг и журналов...
- Андрей Николаевич, но почему именно эти журналы вы принесли домой?
- Увидел фамилию Солженицын — и решил прочитать.
- Как-то неубедительно у вас получается: неизвестно зачем пришли на свалку макулатуры, от нечего делать стали листать журналы, но выбрали именно произведения писателей-антисоветчиков?
- Подписки «Нового мира» и «Октября» есть в любой библиотеке...
- А я вам так скажу, молодой человек, — видимо, лимит времени, отпущенный для беседы, у Казанцева был исчерпан. — Имена антисоветских писателей Солженицына, Максимова, Кузнецова и других вы услышали из «вражеских радиоголосов», а уже потом стали искать их произведения. И ладно бы только сами прочитали, бог вам судья, но вы стали подсовывать их своим знакомым… Так что давайте продолжим наш разговор у нас в комитете. В пятницу, в 11 часов, вас устроит? Знаете, где мы находимся? Улица Свердлова, 14. И вот еще, чуть не забыл… Журнальчики-то литературные, что у вас дома, не забудьте принести. Не забудете? Вот и ладненько.

Кто не был в Ильичевске, тот ничего не потерял.
Грязный, неприглядный городишко с тремя десятками длинных, как кишки, улиц и одной площадью, носящей имя вождя. Железобетонный памятник Ленину, указующему перстом в коммунистическое будущее, устроился как раз в самом центре площади, напротив городского комитета партии и районного совета депутатов трудящихся. Причем каменная спина создателя советского государства была видна из окон зала заседаний райисполкома, и участники партийно-хозяйственных активов постоянно чувствовали его присутствие.
Кроме еще нескольких копий точно такого же Ильича, установленных в разные годы в разных местах — перед железнодорожным вокзалом, возле техникума, у школы и во дворе больницы, в городе не было ни одной другой достопримечательности.
Все учреждения, относящиеся к властным структурам, естественно, облюбовали место в центре Ильичевска. Городской отдел внутренних дел экспроприировал трехэтажное здание бывшего женского училища, прокуратура засела в старинном купеческом особняке, а райвоенкомат, стыдно сказать, — в бывшей богадельне. В неприметном сером здании на улице Свердлова, 14, получило прописку отделение УКГБ СССР в городе Ильичевске.

- Мне к Казанцеву Игорю Сергеевичу! — скороговоркой выпалил Андрей, когда перед ним открылась дверь нигде не афишируемого учреждения.
- Повестка есть? — буднично спросил сотрудник в гражданском.
- Нет, — растерялся Андрей. — Мы устно договаривались на 11 часов...
- Так Игоря Сергеевича вызвали в управление, — ответил неразговорчивый товарищ. — А Казанцев точно велел прийти сегодня в одиннадцать?
- Точно...
- Олег Петрович, тут к Казанцеву пришли, — крикнул мужчина куда-то в глубь здания. — Может, вы поговорите? Что? Пусть пройдет? Проходите, молодой человек! Прямо и налево, вторая дверь.
В небольшом без окон помещении, под портретом железного Феликса, сидел за столом мужчина лет пятидесяти.
- Присаживайтесь! Майор госбезопасности Бойко Олег Петрович. Вы у нас по какому вопросу?
- Не знаю…
- Как ваша фамилия?
- Ветров...
- Ветров? — наморщил лоб майор и вдруг, как маленький ребенок, вспомнивший забытое слово, оживился. — Так, так, так… Ветров Андрей Николаевич? Учащийся сельскохозяйственного техникума… — он оценивающе посмотрел на Андрея поверх очков. — Как же вы, голубчик, до такой жизни-то докатились? Вы, Андрей, член ВЛКСМ?
- Да.
- Ну и какой же вы тогда комсомолец, если не можете отличить хорошую, полезную книгу от книг каких-то писателей-отщепенцев, которым место давно на свалке истории? Что у вас в сумке?
- Журналы...
- Доставайте, посмотрим, что за журналы! Так, «Новый мир», год 1962-й, номер одиннадцатый. Повесть литературного власовца «Один день Ивана Денисовича», — Олег Юрьевич бегло листал страницы, словно искал в тексте что-то важное. — И как, понравилось?
Андрей пожал плечами.
- Очень «занятное» произведение о том, как один лагерник прихватил в столовой две лишние миски каши! Что интересного, кроме матерщины, можно здесь прочитать? Вот, пожалуйста, «фуимется», «на фуя», «залупаться»… Тьфу!
Олег Петрович Бойко был совсем не похож на киношных чекистов. Если бы не знать, в каком учреждении служит этот немолодой мужчина в помятом коричневом костюме и клетчатой рубашке, то его можно было бы смело принять за токаря или слесаря с механического завода.
- Что тут еще? — брезгливо листая журнал «Октябрь», прожевал губами Олег Петрович. — Владимир Максимов «Стань за черту»! Читали?
Андрей кивнул.
- Еще один отщепенец, — вздохнул Бойко. — Вы хоть знаете, что настоящее имя этого «писателя» (он сделал ударение на первом слоге) — Лев Алексеевич Самсонов? Так вот, удрав из дома, Лева ударился во все тяжкие. Бродяжничал, воровал, и в итоге загремел в колонию. Из колонии сбежал, добыл себе документы на имя Максимова Владимира Емельяновича. Что вы так на меня смотрите? Это не я придумал, Максимов о своих «приключениях» написал в повести «Жив человек». На свободе Самсонов — Разумовский — Максимов погулял недолго — его снова судили за воровство. Освободился Лева-Вова только по амнистии 1953 года и решил «обогатить» советскую литературу своими «творениями». Хотя что умного и полезного может написать человек, трижды проходивший стационарное лечение с диагнозом «шизофрения вялотекущая, психопатоподобная, осложненная алкоголизмом»?
Майор Бойко с грустью посмотрел на Андрея:
- Но, к большому сожалению, у нас еще находятся политически отсталые молодые люди, которые принимают «творения» сумасшедшего за литературу.

Радиоприемник «ВЭФ-12» Андрею подарил на 16-летие отец. По утрам он настраивал его на радиостанцию «Маяк», чтобы послушать передачу «Опять двадцать пять». А ближе к ночи ловил западную музыку.
Крутя ручку настройки, Андрей куда только не попадал. Главное было услышать русскую речь. А она раздавалась отовсюду. Для него вещали «Голос Америки», «Радио Свобода», «Немецкая волна», «Русская служба Би-би-си».
В начале каждого часа зарубежные радиостанции передавали новости. Но это были не те новости, что смотрели по телевизору родители. Здесь говорили о проводимых в Москве демонстрациях правозащитников, арестах инакомыслящих и ухудшающемся состоянии здоровья генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Нетрудно представить, какие чувства пережил Андрей, когда, заглянув в обшарпанный шкаф в кабинете литературы, он увидел там годовые подписки журналов «Новый мир» и «Октябрь». А в них произведения Солженицына, Войновича, Максимова. За считанные дни все номера с публикациями писателей-диссидентов были экспроприированы. И запоем прочитаны.
Уже одно обладание вычеркнутыми из библиотек произведениями доставляло Андрею удовольствие. Благодаря радиоголосам Андрей выстраивал мосты от одной запрещенной книги к другой, от одного исключенного из Союза писателей СССР автора к другому, узнавал все новые и новые имена инакомыслящих и правозащитников.
С усмешкой смотрел Андрей на захвативших город железобетонных Ильичей, на печатающиеся из года в год одни и те же призывы ЦК КПСС к советскому народу: «Да здравствует миролюбивая ленинская внешняя политика Советского Союза! Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством Коммунистической партии — вперед, к победе коммунизма!»

Избавившись от крамольных журналов, Андрей подумал, что теперь-то от него отстанут. Но не тут-то было! Как-то после урока физкультуры к нему подошел секретарь комитета комсомола Костя Прянишников:
- Андрей, только что звонили из горкома, второй секретарь Коневников велел тебя разыскать и передать, чтобы сегодня в 15 часов ты как штык был по адресу улица Свердлова, 14.
На этот раз Андрея встретил непосредственно сам Игорь Сергеевич Казанцев.
- Ну что ж, Андрей Николаевич, — с подчеркнутой вежливостью заговорил он. — Продолжим нашу беседу? У вас есть переносной радиоприемник?
- Да. «ВЭФ-12». Отец на 16-летие подарил.
- И что же вы по нему слушаете?
- Музыку, песни, очень люблю передачу «Опять двадцать пять».
- А зарубежные радиостанции не слушаете? «Радио Свобода», например?
- Если передают что-то интересное...
- Не делаете вы для себя нужных выводов, Андрей Николаевич, — заметил Казанцев. — Я это еще во время нашей первой, так сказать, профилактической беседы почувствовал. Не жалеете вы родителей, так хотя бы о своей девушке подумали…
От этих слов внутри у Андрея все похолодело!
- Тамара Щеглова — очень хорошая девочка, родители в ней души не чают… А вы ей свои поганые журнальчики подсовываете!
- «Юность» — поганый журнал? — переспросил Андрей. — Но его читает вся наша молодежь...
- Не спорю, читает. Но вы-то своей девушке что подсовываете! Роман сбежавшего в Лондон Анатолия Кузнецова, который и в нашей стране и за рубежом предал всех кого только можно! К тому же за журналом «Юность» с творениями Кузнецова вы ездили в областной центр и специально выискивали его в букинистических магазинах! Видимо, намеревались собрать все изъятые из библиотек сочинения антисоветских писателей и дать им вторую жизнь?
- Ничего я не хотел…
- А вот ваши сокурсники Прохин Александр, Вавилов Иван, Мокеичев Денис придерживаются другого мнения. Зачем вы предлагали им прочитать «Ивана Денисовича» и «Матренин двор»?
- Просто так… Прохин сам попросил у меня дать ему почитать что-нибудь. Сашке понравилось, он рассказал Вавилову, тот — Мокеичеву, но у меня и мысли не было, что опубликованная в журнале повесть может быть запрещенной.
- Мысли у него не было! — горячился Казанцев. — А на языке уголовного кодекса это называется антисоветская агитация — статья 70 УК РСФСР и распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй — статья 190-1.

Ну, это ты, Игорь, хватил! — внимательно выслушав коллегу, заметил Бойко. — С 70-й статьей явный перебор! Да 190-1 не прокатит — нет пока еще никакого носителя антисоветских идей и взглядов! Подумаешь, начитался парнишка вредных книжек, так ты уже готов ему клеймо «антисоветчика» поставить! Нашел, понимаешь, в Ильичевске Амальрика!
- Кого, кого?
- Андрея Амальрика — автора пасквиля «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»
- Не слышал о таком… Но если не нравится 70-я, можно под 89-ю подвести… Как раньше говорили, был бы человек, а статья найдется!
- За кражу десяти журналов из кабинета литературы? Я вообще не понимаю, зачем ты в эту историю впрягся.
- Помнишь, из техникума в прошлом году был сигнал на преподавателя основ научного атеизма Кузовкина? Может, это от него антисоветским душком на Ветрова подуло? Оказывается, Андрей был у Кузовкина любимым учеником. У других парней по научному атеизму тройки, а у Ветрова — пятерки. Голову даю на отсечение, что это не простой мальчик! В управлении до сих пор на контроле прошлогодняя история с осквернением памятника Ленину, виновные лица не установлены! Помню, мы с первым секретарем горкома партии и начальником милиции приехали на место происшествия, а ребята из оцепления сами не свои стоят. И было от чего. Туловище Владимира Ильича в кустах лежит, а на постаменте одни только ноги остались и пустая бутылка от водки рядом. Так, может, поинтересоваться у нашего «Амальрика», где он был в то утро?

Идти на Свердлова, 14, Андрею не хотелось. Но Казанцев не унимался, осваивая все новые и новые способы заманивания к себе в гости, то через комитет ВЛКСМ, то через директора техникума. А в последний раз явился сам.
- Я жду вас завтра в 14 часов! — как бы случайно обронил Игорь Сергеевич.
И исчез так же неожиданно, как и появился. Мистика какая-то! А попробуй не приди!
- Присаживайтесь! — Казанцев был сама любезность. — Как жизнь молодая?
- В порядке...
- С Тамарой Щегловой встречаетесь?
- А причем тут Тамара? — напрягся Андрей.
- Хорошая девушка — и внешне, и внутренне… Вдруг вы ей опять подсунули какой-нибудь журнальчик?
- Не подсовывал я никаких журнальчиков!
- И писем не писали?
- Каких писем? — Андрей старался себя контролировать.
- Вам, Андрей Николаевич, лучше знать. Не писали?
- Не писал.
- А вот это случайно не ваше? — Казанцев вынул из папки письмо, адресованное в газету «Правда».
- Нет.
- А если подумать?! Судя по почтовому штемпелю, отправлено из нашего города. Когда все советские люди возмущаются поведением академика Сахарова и писателя Солженицына, клевещущих на наш государственный строй, в Ильичевске находится аноним, который встает на защиту Исаича! Члены Академии наук и Академии художеств СССР, ведущие советские писатели возмущены клеветническими заявлениями Солженицына, а этот инкогнито сравнивает литературного власовца с Толстым и Достоевским!
Андрей промолчал.
- Что и дальше будем играть в молчанку? Может, все же есть какие-нибудь соображения по поводу авторства письма?
- Нет.
- А фамилия Кузовкина ни о чем не говорит?
- Борис Иосифович преподавал у нас основы научного атеизма...
- А вы, судя по круглым пятеркам по этому предмету, были у Кузовкина любимым учеником? Может, это Кузовкин приобщил вас к прослушиванию «вражеских» голосов и чтению антисоветских книг? Что молчите? Кузовкин?
Казанцев демонстративно достал из стола какую-то папку, развязал тесемки.
- Вот смотрю я на вас, Андрей Николаевич, и удивляюсь, — продолжал Казанцев. — Откуда у вас, молодого человека, комсомольца, воспитанного родителями — членами партии, такая нелюбовь к нашей стране? Молчите? Но поймите, гражданин Ветров, вы ведь не просто журналы своим приятелям давали читать, а на протяжении последнего года занимались распространением произведений, содержащих клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй СССР! Знаете, как это называется? Антисоветская агитация и пропаганда! За хранение и распространение литературы антисоветского содержания закон предусматривает уголовную ответственность по статье 70 УК РСФСР в виде лишения свободы на срок до 7 лет.
- Я не распространял литературы антисоветского содержания, а если и давал своим знакомым читать, так только советские журналы.
- Под распространением антисоветской литературы, Андрей Николаевич, подразумеваются все способы ознакомления с этой литературой других лиц.

Ходить по шпалам всегда неудобно, даже если они на три четверти ушли в землю. Тут надо определиться: наступать на каждую или через одну. Может быть, именно поэтому, когда они поднимались на старую железнодорожную ветку, Тамара сразу вставала на рельс. Удерживая равновесие, она легко бежала вперед так, что Андрею приходилось семенить за ней по шпалам.
Но нынешним вечером Тамара изменила своей привычке. Она шла рядом с Андреем и молчала, что было ей совсем несвойственно. Обычно девушка что-нибудь рассказывала о подготовке к выпускным экзаменам — она шла на золотую медаль.
- Тамара, что случилось? — не выдержал Андрей.
- Вчера в школе был сотрудник госбезопасности и целый час расспрашивал о тебе! Я, конечно, сказала, что никаких книг ты мне никогда не давал, радиопередач мы не слушали… Андрюша, я боюсь!
- Чего боишься? Ты-то тут причем?
- Я ведь ему все наврала, — заревела Тамара. — А он все понял! Знаешь, что он сказал на прощанье? «Вы, девушка, еще только вступаете в жизнь, а уже ведете себя неправильно. Не пришлось бы потом локти кусать!» Его зовут Игорь Сергеевич Казанцев…
- Все путем, Тома, все нормально, — целуя девушку, зашептал Андрей. — Ничего нам не сделает этот Казанцев, кишка у него тонка!
На самом деле, Андрей осознавал всю чудовищность складывающейся ситуации. Отчисление из техникума — самое безобидное, что его ждет. И ладно бы это касалось только его одного. Пострадают все. Тамара не получит золотую медаль. Отца выпрут с работы, а может быть, и из партии. Такого удара батьке не пережить...
Позади прогудел тепловоз — молодые люди спустились с насыпи. Стояли и ждали приближения состава. Тащился тот, как всегда, медленно. И Андрей вспомнил о своем желании когда-нибудь запрыгнуть на площадку вагона. Но на этот раз его осенила совсем другая идея. Как только на стыке рельс застучали колеса последнего вагона, он резко взбежал на насыпь и бросился под вагон...

- Прямо как в «Матренином дворе», — составляя справку о ЧП на железнодорожной ветке, заметил капитан Казанцев. — Я всегда говорил, что Солженицын — вредный писатель.
- Деликатнее надо работать, тоньше, — резюмировал майор Бойко. — Глядишь, и жил бы себе мальчишка...