Наследство

Автор: Магадан ( На свой страх и риск оставил завязку из своего неудачного рассказа "Интуиция" , прошу читать без оглядки на тот опус)
Надо бороться с собой. Выходить из зоны комфорта. Примерно так я себя настраивал, когда садился в поезд. А теперь поезд прибыл. «Зря ты все это затеял, дружище», - говорил мне внутренний голос. Все не так, все не то. Этот голос…Он звучит слишком громко. Его ничто не могло заглушить – ни гул трибун стадиона, ни рев музыки в барах ни стоны на простынях. Ни помог ни шум боксреского зала, ни стук колес, ни рев турбин. Он сильнее прибоя в шторм и криков о помощи Джима Моррисона. Он нескромный и не выбирает выражений. Никогда не врет и точно знает всему цену. Мне, ей, вам и всей этой истории…
Поезд Одесса- Киев. Скорый, ночной, купе, бессоница. Стук колес, акустика храпа, ложка в стакане звенит, встречный гудит, я совсем один, в окружении спящих. Прибыл час назад. До дома 5 минут на такси. И я еду. С Воздухофлотского на проспект Победы. Вот тут я в школе учился. Там в баскетбол играл. А здесь Полина жила – она сейчас в Канаде. Последняя волна их эмиграции. Ищу глазами лица знакомые, не вижу никого. Ключей нет, домофон, не войти без звонка. Дверь открылась сама, сосед выводил пса на прогулку и удивился увидив меня. Кивнул мне, спустил пса, тот умчал вглубь двора . Я вошел. Отвык. Шесть утра.
Рафа встретил меня первым. Наш лабрадор ретривер. Отец сидел на кухне с биноклем. Я улыбнулся. Батя бдит.
- Привет! Девченок высматриваешь?
- Привет, Данил. Это ворье опять стройку затеяло, теперь прямо напротв нас. Жить не дают. Денег говорят нет в бюджете, пособия не платят, а стройку в центре начали. Маланцы!, - словно не было разлуки. Будто я лишь пару дней отсутствовал. А не год.
- Ну так это ж здорово, кто-то работу получил. Простые ребята. Холода идут – детей своих оденут, подарки купит к праздникам.
- Не надо это делать за мой счет! Гудят с утра до ночи. В суд надо подавать.
Сдает старик. С тех пор как мать ушла от нас, он подсел на лекрства. Иппохондрия, мнительность, паранойя. Гомеопатия и апатия с приступами ярости.
Папа готовит мне завтрак. Ему это надо больше чем мне. Указывает в какой последовательности все есть и пить. Овсянка. Потом омлет. Хлеб с маслом. Чай с шиповником. Спрашивает про работу, рассказывает про брата, вспоминает Союз.
Через час мы готовы.Удочки, снасти, заготовленная наживка. И его старенький Форд повезет нас туда, где времени нет. Там есть перемена погоды, прикормка, приметы и фарт. Мы будем рыбачить. Мне посоветовали озеро.
- Сейчас рыбалка уже не та. Я раньше таких щук таскал, а теперь сижу как в засаде по часу-два,жду и ничего.
- Пап, может надо снасти сменить?!
- Поучи меня, салага. Да уроды эти, рыбу сетями вылавливают, оптом сдают, а с нас деньги дерут за медитацию. Рыбы там нет.
- Может и так. Я ж не рыбнадзор. Просто побудем вдвоем.
- Вдвоем там побудешь. Наедут на джипах. Тащусь туда только из-за тебя.
- Ну спасибо, пап.
Мы приезжаем. Платим. Раскладываемся. Я путаю снасти, крючки цепляются за одежду. Вечный двоечник. Я снова все делаю не так, даже если правильно. С военными всегда так, прав тот кто старше. Закидываем удочки. Будем ждать карпа.
- Поздновато конечно, но лучше так, чем эту стройку под окном слушать.
- Вот и здорово, - ответил я.
- Как Анастасия? Не угомонилась еще?
- Мы разводимся! , - я хотел утаить. Но не смог. «Слабак».
Он оторвал взгляд от поплавка. Посмотрел на меня с прищуром. Хмыкнул. И продолжил следить за поплавком. «Зря ты сказал, ему, зря, сейчас начнется…» - звучит внутри меня.
- Эта девка никому житья не давала. Хуже шалавы. С теми хоть все точно и ясно. А эта…то врет, то пьет, то плачет. Правильно сделал, что ушел.
- Правильно, - сказал я, - «Два года жизни кто мне вернет?», - прозвучало внутри.
- Клюет вроде. Смотри сюда!
Он медленно натянут леску. Повел рыбу влево и плавно подсек. Выбросил на берег. Красивая. Словно в стальной броне. У меня не клюет. Так и должно быть. Это не для меня, для отца.
Он уходит в машину. Закатывает рукав, одевает манжет манометра, меряет давление. Качает головой за стеклом. Капает капли в стакан. Выпивает.
- Давление вечно высокое. Ничего не могу сделать. Сосуды разболтались.
- Ты на воздухе бываешь, пап?
- В магазин хожу, на рынок. Иногда такое чувство – что могу не вернуться. Сердце еле качает. Напора нет. «Были б деньги, ему б в санаторий какой-то, там бы встретил дамочку».
- Раньше ты в парк ходил, помнишь?
- Ваня-сосед на дачу переехал, а сам я там бродить не хочу.
- А Рафа?
Рафа наш пес. Рафаель. Мать ведь его к этому мужчине забрала с собой. У него был новый хозяин. Два дня. Мамин друг. Пианист. Роман. Но пес сбежал и вернулся к отцу. Как он нашел дорогу – никто так и не понял.
- Ходим вокруг дома. Котов гоняем, и того мудака с скотчтерьером.
- Пойди, организуй дров, - скомандовал он.
- Где топор?
- В багажнике, в чехле, только ничего себе не отруби.
Я пошел. Взял топор. Рафа бегал в поле зрения. Звуки леса, свежесть мысли. Здорово было бы так пожить – без города, суеты, в тишине. Может тогда все пройдет?! Я рубил поленья на выдохе, с амплитудой большой, рукоятка жгла ладонь. Иногда останавливался, чтоб прислушаться к сердечному ритму. Мне это нравится. Пес гонялся за белками, словно снова стал щенком. Вроде достаточно дров, «Рафа, Рафа, пошли к папе!».
А в нашем импровизированном лагере кипела работа. Отец развел маленький костерок и натянул встороне старый сетчатый гамак. В армейском котелке планировалась уха, картошка в фольге лежала рядом. Все как в старые добрые. Мы с псом застыли, стояли неподвижно и смотрели как на природе оживает мужчина, глядя на него мы сами стали живее.
- Ну что замер? Неси дрова! Или будешь на фонарике все греть! – прокричал он.
« Иди, не тормози».
- Нарубил, молодец! Складывай тут. Иди ложись – отдохни, ты ж с дороги.
Лег в гамак. Закрыл глаза. Открыл глаза. Прошел час. Мне снилось как мы с Настей катались на велосипедах по трассе здоровья вдоль одесского моря. Смеялись. Потом купались на пляже Чайка и потом любили друг друга в старой квартирке на Пушкинской.
- Ну что отдохнул? – спросил тихо он.
Я не спал уже минут десять. Смотрел на него, следил за его движениями, мимикой внимательно.
- Да, аж в голове посветлело.
- Ну тогда давай, я тут в нашей полевой кухне сварганил обед.
Мы съели уху и печенную картошку. Пес спал на пассажирском сиденье. И мы сидели на берегу, два холостяка, сын и отец, с разницей в 40 лет. Молчали и все понимали. Вытащили еще рыб пять, по одной оставили – остальных отпустили. Пили чай с бабушкиного термоса. Ели курагу и черный шоколад. Такое надо ценить, потому что второго раза может и не быть.
- Пап, расскажи еще раз как ты маму встретил.
- Слушай, да ты ж сто раз слышал, - с негодованием отвечает он.
- Хочу еще раз!
- Шел 81й год. Как сейчас помню, лето – жара дикая. Градусов сорок. Я только с учений вернулся в Казахстане, комисовали меня по здоровью.
- Ты ж потом еще служил, даже при мне
- Не переебивай, то я в штабе служил. Так вот, о чем я? А …мать твоя. Жара стояла, а у меня сердце барахлит. То нормально, то пульс срывается. Я тогда не понимал, что такое радиация, что нам опасные изотопы давали, а мы без защиты. Ну а потом началось. И вот уже в Киеве, еду утром в поликлинику. Смотрю – девка стоит. Высоченная, метр семьдесят не меньше. А у меня сразу сердце заколотилось, пот холодный. Думаю, ну все – женюсь, если не помру. Ну подошел – поговорили.
- Она мне тоже рассказывала, говорит ты таинственный такой был, и что сверток в руках крепко странный держал.
- Тайну открою, а знаешь что в том свертке было? – улыбаясь спрашивает он.
- Не знаю, бутылка? Или колбаса?
- Баночка майонезная с анализом мочи. И кал, разумеется Я ж на обследование. Тот еще ухажер.Таинственный.
Мы не смеемся, мы хохочем. Уже и рыбу не страшно распугать, я чуть не падаю с гамака. Вот тебе и тайна. Звенят колокольчики у рыбаков на том берегу. Наши снасти сухие лежат на земле.
- Потом мы в Кацивели поехали, там тихий поселок в Крыму. Професура, писатели на лето приезжали. Комнату нам снял. Вода чистая, женщина молодая, арбузы, шашлыки, вино масандровское – что еще надо?
Он углубился в воспоминания. Вижу, что там ему хорошо, там его Родина.
- Ты спортом занимаешься еще, смотрю вес набрал, синяки под глазами – спросил он.
- Да не удается в последнее время. Не успеваю. На все сил не хватает, - сказал я. «Молчи, не говори», -прозвучало внутри.
- С матерью общаешься?
- Да.
- Она впорядке?
- Да.
Солнце пошло по нисходящей. Папино настроение тоже. Осень началась, дни стали слишком короткие.
- Пап, а как у тебя началось, это, с сердцем?
Он посмотрел на меня с подозрением. Начал изучать глазами блесну. Посмотрел на догорающий костерок.
- Мне лет двадцать пять было. Накачанный был, куда там тебе. На меня на пляже люди оборачивались в Сочи. А когда форму офицерскую одевал, просто фурор. И вот я боксировал в полуфинале кубка округа. Это не пижонские соревнования были, как в Киеве или Москве, где спортроты дрались. Закавказский военный округ, финалы кубка в Тифлисе. Против меня вышел здоровенный татарин. Рустам, фамилию не помню, из пограничников. Красавец, хоть в кино снимай.
- Тифлис, это что?
- Это Тбилиси теперь по-вашему. – ответил батя разочарованно.
- Так вот, народу полно. Там спорткомплекс СКА забит до отказа. И мы первый раунд отходили ровненько. Он попал мне раз в печень, но я ответил правым снизу в бороду. А за столиком медработников сидела сестричка одна, красивая. Я ее присмотрел еще с прошлого дня, уже пригласил на вечер. Ну вообщем второй раунд был жесткий. Он вразмен пошел. Удар на удар. Сближает и бьет. Он мне два удара, я ему два. Он мне три, я ему два. Он двойку, я уже еле дышу. Сердце колотится. Руки трясутся. Гонг порвал время на отрезки, спас меня, что уж скажешь.
Я сижу и впитываю историю. Пес наш пришел и после пары неудачных попыток забраться в гамак, обиделся и устроился у моих ног на пожелтевшей траве. Получил свой десерт из мяса и костей. Слушал хозяина.
- Кароче проиграл я бой. Сижу в раздвелке. Мне еще за третье место драться через пару часов. А у меня в груди все колотится и аж переворачивается. Пульс огромный. Руки, холодные, ладони потеют. Я лег на скамейку. Думал так пройдет, только подышу глубоко, но куда там. А врача то звать стыдно. Здоровый, молодой и с сердцем умирает.
- И что дальше?
- Своим сказал что живот болит. Там был мужичек один, такой спокойный, доктор. Я к нему подошел. Говорю шепотом – доктор – помираю. Он мне пульс померял и аж побледнел. «Нет у меня ничего от сердца, только папаверин могу уколоть». А это такое, против спазмов древнее лекарство. Коли хоть что-то доктор, - закричал я ему. Он уколол. Я лег. И минут пятнадцать меня еще трясло. Руки судорогами сводило. Еще и страх.
Он мысленно перенесся в ту эпоху. В другую жизнь, где все свои, и главеное – чтоб прошло сердце и может вечером еще пригласит медсестричку на танцы. Он бы одел мундир, и ей бы завидовали все. Он не вспоминал тот конкретный случай уже, просто думал, что жизнь слишком длинная.
- Доктора меня сняли с боя за бронзу потом. Я поехал в отпуск в Киев в тот же день, к врачам не ходил, так валокардин пил и не заплывал далеко. Но страх остался на всю жизнь. Такой знаешь, до дрожи. Меня много раз потом сердце хватало. И всегда был этот страх - холодный, липкий, поганый. И ты уже боишься страха, а не смерти или приступа. И замкнутый круг. Я из-за него в Иран побоялся ехать. Мои то ядерщики всюду поездили. Ладно, хватит об этом.
« Страх» , - прозвучало внутри меня.
Мы стали собираться . Удочки в чехлы. Костер из ведра водой. Я сел за руль. Мы двинули домой, пока не стемнело. Я так и не сказал, что уже прошел обследование. И в моем внутреннем кармане куртки лежало заключение врача. На котором было неразборчиво написано: «Миокардит». До весны было еще очень долго.