Нехорошее место

Автор: Владимир Павлов То ли плохое настроение жены, то ли недомогание ребенка, то ли все это вместе омрачило его радость. Уже давно Петр Рижский мечтал переехать из Балашихи в саму Москву, но денег не хватало. И вот, наконец, умер дядя в Подмосковье, оставив ему в наследство квартиру. То есть, смерть дяди, у которого не было детей, и который считал его сыном, конечно, грустное событие, – дядю он любил, – но плоды этой смерти очень даже радовали: они продали две квартиры и купили то, что хотели. «Вот так и всегда, – думал Петр, допивая утренний кофе и глядя в окно на проходящий товарный поезд, – наша смерть дает кому-то или чему-то жизнь» Было еще одно обстоятельство, почему он радовался переезду в новую квартиру: не надо отдавать долг – проигранные в споре деньги. Его бывший товарищ – один из Балашихинской братвы – поспорил, что его, Рижского, машина не 97-го года. Машина, разумеется, была не 97-го, а 1997-го года, – вот на такую «лоховскую разводку» он и попался, и с тех пор задолжал приличную сумму.
– Петя, купи Жене лекарств, как будешь возвращаться с работы, а то все почти закончилось, – сказала жена, протягивая ему список. – Не забудь, у нас был с тобой уговор.
– Нет, больше никаких срывов, ты что! – Он поцеловал ее в губы и стал торопливо одеваться.
Они были в браке уже три года, и столько же было их сыну. Рижский до сих с гордостью смотрел на стройную фигуру Лены, на ее красивое, немного татарское лицо с высокими скулами и большими черными глазами. Другие, даже его начальник, владели женщинами менее красивыми и менее эффектными.

Рабочий день – первый после переезда – начался спокойно. Ничто не предвещало беды. Рижский уверенно снимал погрузчиком гигантские поддоны с пивом и так же уверенно, лавируя между стеллажами, грузил их на фуры. Он знал, что в такие минуты выглядит эффектно: аккуратно подстриженные черные усы щеточкой нависали над маленьким волевым ртом, темные глаза становились черными, брови грозно сдвигались в одну линию. Кладовщицы прозвали его «пан Петро», и он часто пользовался своей эффектной внешностью…

В обед подошли грузчики во главе с Серегой и предложили «обмыть покупку». Серега, здоровенный, коренастый, словно гипнотизировал своими страшными выпученными глазами: казалось, ты обидишь этого добрейшего и душевнейшего человека, если ему откажешь, и навсегда потеряешь его дружбу. Рижский виновато улыбнулся и уклончиво ответил, что «вечером определимся»
Он знал, что такое «сорваться» Дни сливаются с ночами, грязные трактиры, дома – шаром покати, ругань, Женя без «памперсов», начальник не верит в «последний раз» и приглашает писать по собственному желанию…

В конце перерыва вспомнилось о лекарствах. Вечером это начисто вылетит у него из головы, – он-то знает. Оставшихся десяти минут вполне хватит, чтобы сходить в аптеку, – благо, она рядом. Купив все по списку, он переходил дорогу, как и положено, на зеленый свет, и тут словно какая-то сила заставила его резко попятится назад. В этот момент перед самым носом проскочила дорогая спортивная машина с открытым верхом. Парень за рулем даже не подумал оглянуться. «Ненавижу этих богатых сынков! – думал, сжимая кулаки, Петр. – Нас за людей не считают, твари!»
Спидстер испортил ему все настроение, но он был благодарен спидстеру: желание «обмывать» пропало начисто, и до дома он добрался благополучно. Теперь самое опасное позади. До Нового Года притронуться к бутылке его не уговорит и сам черт, – так он думал.

Петр вышел покурить на балкон и заметил медленно идущего вдоль рельсов мужчину. Со своим дорогим костюмом и дипломатом он никак не вписывался в эти трущобы. И тут Рижского озарило: это от братвы. Пришли убивать. Но солидный господин его не замечал: он шел, будто погруженный в глубокое раздумье. «Сейчас он достанет из кейса ствол» – почему-то решил Петр. Дойдя до путевой стрелки, незнакомец вдруг резко свернул вправо – прямо на рельсы – сделал шаг и остановился. Механически открыл дипломат, даже не посмотрев туда, и вынул какой-то предмет. Рижский не отводил глаз. Предметом оказалась расческа. С тем же тупым, механическим равнодушием джентльмен причесался, вернул гребень в чемодан и поставил его рядом. Сзади по той же линии к нему приближался поезд. Петр стал орать изо всех сил, махать руками. Состав двигался с небольшой скоростью, но господин даже не оглянулся. Визг тормозов, страшный грохот, крики машиниста – и полное безразличие. Это была не отчаянная смелость, не равнодушие самоубийцы, это было что-то другое, страшное, непонятное. Приехала скорая. Санитары подняли на носилки что-то окровавленное. Рижский потом еще долго ощущал тошноту при виде любого человека, даже собственного сына.

Спустя три недели кошмар повторился. На том же самом отрезке, примерно в то же время появилась женщина лет пятидесяти, с довольно-таки большой сумкой на колесиках. Она с завидным упрямством перебиралась через ухабы и неровности железнодорожной насыпи. Дойдя до того же самого места, она так же остановилась и шагнула под приближающийся поезд. Из сумки покатились помидоры. Визг тормозов, крики, скорая, бесформенный кусок мяса на носилках – все повторилось до мелочей. Рижский всерьез испугался.

Прошло больше месяца. Он уже стал думать о совпадении. Не припутывать же мистику ко всякой случайности. Но жизнь опровергла его мысли. Вечером после работы Петр ужинал, когда услышал крик жены:
– Петя, иди смотри, очередной пришел!
На роковом месте стоял парень лет семнадцати. После безнадежных его и жены криков случилось чудо: юноша поднял голову. Однако через секунду Петр понял, что он их не видит и не слышит и смотрит в пустоту. Рижский не выдержал: побежал в чем был – в тапочках и в халате. Чтобы добраться до места, пришлось обежать весь дом. Когда он выскочил из-за угла, было уже поздно. Машинист с выпученными глазами слезал с тепловоза. Петр не стал смотреть. Когда вернулся домой, Лена рассказала то, что он и ожидал услышать. А если его сын когда-нибудь сделает роковой шаг? Эта мысль не давала покоя. Главной мечтой стало уехать из чертовой квартиры.

И вот такая возможность представилась.
Однажды он возвращался домой немного позже обычного. Вогнутый синий купол неба против солнца, над трубами заводов, переходил в неестественно-лиловый, какой-то радиоактивный цвет. Дым стоял, не уходил, и в лучах заката казался нависшими над крышами каменными глыбами. Почему-то Петр решил обойти свой дом, хотя так получался лишний круг. Вот оно – проклятое место… Он понесся к набиравшему скорость поезду. Еще десять метров… Пять… Четыре… Сбив с ног молодую женщину, он кубарем покатился с ней по шпалам. Это был уже другой путь: невероятным прыжком он перебросил себя и ее на другую линию. Он поднял окровавленное лицо и увидел перед собой чудовищную морду тепловоза. Тепловоз стоял. Провожая глазами несущийся рядом состав, он помог женщине подняться. Отойдя от шока, она сказала, что ничего не помнит и даже не знает, как здесь оказалась.
– Я шла домой (живу через квартал), – говорила она, с трудом припоминая, – а потом навалилась беспричинная усталость, сонливость… Захотелось прилечь. Еще помню, у меня зачесались зубы… Ну, как в детстве… И все. Туман.
Петр любовался, с каким изяществом она стянула со своей тугой икры сапог, и, удерживая равновесие на одной ноге, вытряхнула камни, а потом оправила прямую черную юбку на выпуклых бедрах и на плоском животе.
– Я вам помогу дойти, – сказал он, ловя себя на непристойных мыслях.

Надя – так звали его новую знакомую – ловко приготовила ужин и усадила его за стол. Петр рассказал ей о загадочных самоубийствах.
– Это место всегда считалось нехорошим, – вздохнула она, убирая под ободок тяжелые черные волосы. – В советское время здесь были массовые захоронения.
– Мне, вот, иногда кажется, что мы что-то потеряли важное. – Петр пожал плечами. – Разучились ладить с природой, и она нас отвергает. Отсюда все эти проклятые места. Может быть, ни во что не верим, религиозного воспитания нам не хватает. Я надеюсь, дети это увидят, когда наука и религия будут идти рука об руку.
– А что увидят наши дети? – воскликнула Надя. – Я даже боюсь подумать. Какая там религия! Секс – новая религия человечества. И даже сам секс… Он настолько опошлен, что уже связывается нами с какой-то грязью.
Она нервно поднялась со стула и, открыв кран, закатав рукава блузки, принялась мыть посуду.
– Не весь секс грязен, – сказал Петр, угадывая ее мысль. – Бывает любовь, вспыхивающая вдруг, внезапно. Это твой единственный человек, но вас разделяют обстоятельства, и вы никогда не сможете быть вместе…
Он осторожно подошел к ней сзади и скользнул руками под юбку.

В этот момент правый бок пронзила нестерпимая боль. Печень, хронически больная печень, уже несколько лет не дававшая о себе знать, вдруг заколола тысячей иголок, так, что даже потемнело в глазах.
– Что с тобой? – испуганно повернулась Надя. – Тебе плохо? Я вызову скорую…
– Нет… не надо. – Он присел на стул. – Все сейчас пройдет. Это у меня бывает...
Петр боялся, что теперь она посчитает его развалиной, больным импотентом, но произошло даже обратное. С необыкновенной заботливостью Надя сбегала в аптеку за лекарством, потом они попили чай, и все это время она ухаживала за ним, как любящая женщина. Он разговорился, сказал, что хочет переехать. Оказалось, у ее брата есть квартира в другом районе, которую он сдает, и которая недавно освободилась, и брат будет не против, если его семья там поживет какое-то время бесплатно, – ведь он спас ей жизнь.

На следующий день Рижский чуть не уронил огромный поддон себе на голову – слишком резко развернул погрузчик. После работы в метро едва не свалился с перрона под электричку, не заметив, что близко подошел к краю. Возле дома перед ним упал кондиционер: ускорь он немного шаг в эту минуту, его голова превратилась бы в раздавленный помидор. Создавалось впечатление, что он зря спас эту женщину, что ей суждено было умереть, а он вмешался в ход судьбы и теперь должен погибнуть вместо нее. Печень болела невыносимо: лекарство не помогало. Петр решил послушаться своего сердца – все рассказать Лене. Против обыкновения, спокойная милая Лена вдруг накинулась на него, как фурия:
– Трахнул ее, да! Ну, и вали к ней!
Он с трудом сдержал холодную злобу, повернувшуюся в душе зубчатым колесом, и, ничего не ответив, оделся и вышел во двор. Даже если Лена не захочет переехать – плевать, он уедет с сыном. Чтобы заказать назавтра машину, надо купить в магазине газету. Петр уже подходил к ларьку, но тут заметил рядом «Балашихинских» – так ему показалось. Стараясь уйти незамеченным, он обошел вокруг дома. Спиной чувствовалось, что кто-то идет за ним. Вот и это бесовское место. Вдруг его крепко схватили сзади за воротник куртки и потащили на рельсы. Сопротивляться было бесполезно: тащивший обладал нечеловеческой силой, и Петр чувствовал себя пушинкой в его руках.
– Я отдам деньги… – прохрипел он, оглянувшись.
И вскрикнул. Глаза незнакомца – без зрачков – светились белым. Он приволок его на то самое место. Поезда пока не было. Петр стал звать на помощь, рванулся и упал на шпалы, в недоумении встал, огляделся. Никакого незнакомца. Никто его не держал. Поразительная тишина, будто в кинотеатре пропал звук. Наручные часы остановились. Часы на цепочке тоже. И те и другие застыли на одном и том же времени: 20:22. Тут Петр оглянулся и увидел в двух метрах от себя титаническую голову тепловоза. Он не успел удивиться, не успел испугаться. Поезд сшиб его моментально. Часы на отрезанной руке пошли, своим красивым, легким тиканьем напоминая шум стрекозиных крыльев.