Старая рукопись

Автор: Гречин Александр ГЛАВА ПЯТАЯ

Для того, чтобы полностью вычерпать смолу из рабочих чанов, Степанову пришлось немало побегать по различным инстанциям — не смотря на перестройку, бюрократическая машина продолжала исправно выполнять свои обязанности — мешать людям работать.
Но на счастье Степанова, начальник ПМК, которому принадлежала смоловарня, был его старым приятелем и пока капитан занимался официальными бумагами, дал указание вычерпать смолу и подготовить чаны к осмотру милицией.
Когда Степанов наконец подъехал к смоловарне, его уже поджидали Завалишин начальник милиции полковник Сергеев (которого видимо Завалишин и вызвал, чем избавил Степанова от лишних хлопот, но не избавил от выговора, впрочем к которым милиционер давно привык), несколько милиционеров и вездесущий судмедэксперт Савельев.
— Ты что же, решил скрыть от меня эти убийства?— с усмешкой спросил полковник, и кивнул на останки, застывшие в битуме.
Степанов осторожно, словно опасаясь поскользнуться и свалиться, подошел и заглянул в чан. Он насчитал три трупа, но под ними могли быть ещё, так как дна конечно же не было видно.
— Здесь три тела, а в соседнем чане, ещё два!— доложил Завалишин и покосился на полковника, тот не обратил на него никакого внимания и он продолжал,— рабочие отказываются вытаскивать трупы из смолы и мы даже не знаем, как их уговорить!
— Это не удивительно, вы хотите барахтаться в смоле и вытягивать расползающееся в руках человеческое мясо?— спросил Степанов и направился в вагончик, в котором отсиживались рабочие, ожидая, когда милиция закончит свою работу.
— Даже не проси, Петрович!— тут же догадавшись, зачем пришел Степанов, поднял руки бригадир, словно открещиваясь от этого дела,— ребята не согласны даже за премиальные, вытягивать трупы из смолы и я даже не знаю, как мы сможем после этого здесь работать!
С огромным трудом, Степанову удалось уговорить трех рабочих, забраться в бассейны и вытянуть из них тела погибших, но прежде, ему пришлось отправить водителя в город за водкой, потому как на трезвую голову, те лезть категорически отказались.
Заправившись горячительным, мужики забрались в чаны, вытянули тела из застывшего битума и положили на привезенные из городского морга носилки. Трупы расползались прямо в руках и двое рабочих не выдержали и тут же опорожнили желудки. Один из милиционеров, тут же побежал в камыши, откуда донеслись характерные спазмы.
Полковник Сергеев сжав кулаки, с тревогой смотрел на уложенные на носилки трупы.
— Что за черт, Володя, ты что-нибудь понимаешь?— только и смог выговорить он, не отрывая взгляда от черных трупов, понять мужчины это или женщины, было совершенно невозможно.
— Тела нужно отмыть прямо здесь — у меня нет таких условий!— категорически заявил Савельев,— прикажите привезти бензин и мои санитары помогут отмыть трупы — видимо, придется мне раскупорить свой неприкосновенный запас!— добавил он и Степанов увидел, как испитое лицо здоровенного санитара, расплылось в счастливой улыбке.
— Ты можешь мне объяснить, что происходит, Степанов?— спросил полковник Сергеев,— сначала эти самоубийства, а теперь эти трупы в смоловарне — это не спишешь на сведение счетов с жизнью, тем более, что мы даже не знаем, кто это такие!
— Не знаю, Павел Андреевич, но обязательно это выясню!— твердо сказал Степанов и тут полковник заметил, что он смотрит на отстойный бассейн,— у меня такое чувство, что это не все трупы…
— И думать забудь!— зашипел Сергеев, оглядываясь по сторонам,— ты понимаешь, что это значит?! Здесь же около тысячи кубов смолы — чтобы ее всю перелопатить, нужно привлечь сотни сотрудников и уйму времени потратить! Это просто нереально — если выяснится, что здесь что-нибудь есть, поставим памятник, как на братских могилах!
Умом Степанов понимал, что полковник конечно же прав, но сердце говорило, что в отстойном бассейне могут лежать тела многих жертв, неизвестного маньяка.
— У нас похоже появился свой Чекатило!— пробормотал полковник Сергеев, оглядывая окрестности тоскливым взглядом,— Володя, нам с тобой, всего два года до пенсии осталось, возьми людей сколько нужно, но пожалуйста, найди подонков, которые это сделали!
— Я многое повидал, но такого ещё не видел!— покачал головой Степанов,— мне кажется, это не простое убийство, а какой-то ритуал — я поручу моему Фиме, чтобы он всё выяснил, об утоплении в смоле.
— О, Господи, только этого нам и не хватало — дьявольской секты! — на полковника Сергеева, было жалко смотреть,— я тебя прошу, Володя, не распространяйся об этом по всему городу — представляешь какая начнется паника?!
— После начала этой чертовой перестройки и разгула демократии, многие почувствовали полную безнаказанность!— проворчал Степанов и оглянувшись, заулыбался — неловко перешагивая, по шпалам, к ним торопился Фима Годич — его лучший ученик и надежный помощник, — прошу тебя, Павел Андреевич, забери отсюда Завалишина, он меня раздражает!
Полковник Сергеев согласно кивнул и сказал, что отправит его на участок, принимать дела у старого участкового, который уже давно собирается на пенсию.
Фима обалдело уставился на трупы, которые с трудом отмывали два санитара.
— Что же мы тут имеем?— глупо улыбнувшись, спросил он своего начальника — полковник Сергеев отошел в сторону, всем своим видом показывая, что полностью полагается на своих сыщиков.
— Шесть трупов — пять молодых женщин и один мужчина,— сухо отозвался патологоанатом Савельев,— причину смерти сообщу после вскрытия, но мне кажется, их утопили — я нашел во рту двоих кляпы.
— Вы хотите сказать, Анатолий Христофорович, что их утопили в смоле, то есть живыми бросили в кипящий битум?— в голосе Фимы звучал неподдельный страх.
— Боюсь, что так, молодой человек, но повторяю — точно смогу сказать, только после вскрытия,— отрезал Савельев.
— Я тут подумал, Владимир Петрович, и мне кажется, что придется снова раскапывать все трупы! — глубокомысленно изрек Фима, когда они направлялись к машине.
Сергеев забрал Завалишина с собой и они могли спокойно обсудить все пришедшие на ум версии.
— Что это ты имеешь ввиду?— насторожился капитан, оглядываясь на трупы, которые санитары уже отмыли и затаскивали в милицейский уазик, они складывали несчастных как дрова — штабелями и Степанов вспомнил документальную хронику снятую в одном из нацистских концлагерей — там трупы тоже складывали штабелями, в прослойке с дровами, чтобы лучше горели.
— О, я выразился фигурально — конечно же я не имел ввиду, что нам придется эксгумировать мертвецов!— поправился Фима.
— Объясняйся пожалуйста яснее — у меня от твоих версий, скоро голова облысеет!— пожаловался Степанов.
— Я считаю, что все произошедшие в нашем городе насильственные смерти, связаны между собой,— сказал Фима и Степанов выжидающе уставился на своего ученика, но тот сделал вид, что этого не заметил.
— Ты хочешь сказать, что самоубийства Кирюшиной и Дорохова, вовсе не были таковыми?— спросил Степанов, видя, что Фима никак не реагирует на выжидательное выражение его лица.
Степанов не верил, что Дорохов мог покончить счеты с жизнью, уж слишком уж беззаботной, она у него была, но вот Зина Кирюшина, тут дело другое — подонок-сожитель издевался над женщиной как фашист и немудрено, что она решила броситься под поезд.
Но если уж разобраться по чести, слишком необычный способ, она выбрала. Зина работала медсестрой и могла спокойно напиться любых лекарств — от снотворного, до сердечных препаратов, но она бросилась под поезд, хотя все знали, что несмотря на синяки, которые оставались после побоев, которым она постоянно подвергалась со стороны садиста сожителя, она тщательно следила за своей внешностью.
А что особенно важно для женщины-самоубийцы — на смертном одре, она мечтает выглядеть привлекательной и соблазнительной, мол посмотрите, какую красавицу жизни лишили! Ей бы мужа хорошего, да кучу детишек, но вам всем наплевать было, что её калечит какой-то негодяй, а теперь смотрите и делайте выводы, может хоть кто-нибудь раскается и посмотрит по сторонам…
А тут — такая жуткая смерть! Зине просто повезло, что её отбросило от локомотива, а не размазало по всему железнодорожному полотну, но этого она конечно же не могла предвидеть, так что…
— Полежаева убили — это совершенно очевидно, не мог же он одной рукой уложить доски, отрезать себе язык, на случай, если вдруг передумает топиться и захочет позвать на помощь, улечься в грязную смолу, в ожидании, когда его засосет и он задохнется! Вам не кажется, что это слишком, даже для такого конченого пьяницы, ведь мучиться пришлось несколько часов!
— Оставь свои ироничные подробности — я прекрасно понимаю, что Полежаева убили, но ты говорил о нескольких трупах, или я плохо понимаю русский язык?— раздраженно спросил Степанов — Фима был отличным следователем и подавал большие надежды, но эта еврейская манера, постоянно иронизировать, иногда выводила Степанова из себя.
— Кирюшина и Дорохов умерли насильственной смертью — это сразу не вызывало у меня никаких сомнений!— твердо заявил Фима, сделавшись серьёзным,— Зина не могла убить себя столь зверским способом, и слишком уж извращенно выглядит смерть Вити Дорохова — размешать снотворное в своем любимом компоте! Не хочу говорить плохо о покойном, но он был слишком ограничен, чтобы придумать столь изощренную кончину — кому угодно, но только не себе!
— Я с тобой согласен, но если мы снова начнем копаться в смерти Дорохова, его драгоценные родители поднимут такой шум, что чертям тошно станет!— вздохнул Степанов.
— А им вовсе не обязательно знать, что мы снова открыли дело, во всяком случае, пока, а если откроются новые факты — пусть пеняют на себя!— убийство дело серьезное!
— Уж не думаешь, что они сами отравили собственного сына? — Степанов изумленно уставился на Фиму,— они конечно уроды, и мне тоже не нравятся, но это уж слишком — ты оставь эту бредовую идею!
— Во всяком случае, зацепиться пока не за что, так что эта версия, ничуть не хуже других,— возразил Фима,— тем более, что мне кое-что стало известно, о взаимоотношениях в их семье и оказывается, она не такая уж и благополучная, как они стараются показать!
— Что же ты о них накопал?— усмехнулся Степанов, в ожидании услышать очередную городскую сплетню, о власть имущих.
— Вы конечно слышали об Емельянове, новом управляющем делами райкома партии?— Степанов согласно кивнул и Фима продолжал,— я знаю, что жена Дорохова, была его любовницей!
Степанов задумался. Игорь Емельянов появился в их городе совсем недавно. Это был довольно приятный мужчина лет сорока с небольшим — вдовец, воспитывавший семнадцатилетнего сына. Из-за какой-то наследственной болезни, мальчик почти постоянно находился дома и по просьбе отца, учителя иногда приходили к нему на дом.
Степанов из любопытства поинтересовался у знакомого учителя математики, какую программу они проходят, но тот сказал, что мальчик не нуждается ни в каких учителях, и сам может выучить кого угодно!
То же самое, сказали о мальчике и другие два учителя — с такими знаниями, Октавиану впору проходить аспирантуру, о чем и говорили отцу, но тот ссылался на неизвестное заболевание мальчика, симптомы которого, впрочем ни один из учителей не заметил.
Емельянов был личностью незаурядной — с лицом побитым оспой и сибирскими морозами (говорили, что его перевели с Крайнего Севера), он выглядел очень мужественно — этакий отчаянный первопроходец, открыватель новых земель, не боящийся ни Бога, ни самого черта.
Такие мужчины особенно нравятся женщинам и некоторые из них, весьма успешно этим пользуются. Степанов не был завзятым ханжой, но не любил излишнюю распущенность. Правда, в этом Емельянова ещё никто не упрекнул, хотя история с женой Дорохова, получилась довольно некрасивая.
Дорохов был личностью весьма заурядной и к тому же, неприятной — высокомерен до смешного, ограничен до глупости, к тому же очень труслив и завистлив.
Ни для кого в городе не было секретом, что это не счастливый брак, так что Фима не сказал ничего нового. А о романе Емельянова и жене Дорохова, Валентине, знали наверное все сплетницы в городе.
Степанов не любил собирать сплетни, но по роду занятий, не мог их игнорировать, так как среди сплетен, попадалась и ценная информация, так что о взаимоотношениях между Игорем и Валентиной, он узнал одним из первых.
Конечно, во время застоя, подобное безобразие не могло случиться — виновных в развале семьи, тут же призвали бы к ответу, но в разгул демократии и разгар сексуальной революции, можно было делать всё, что угодно.
Валентине было тридцать пять лет, но выглядела она на десять лет моложе. Красивое свежее лицо и прекрасная фигура молодой женщины, привлекали не только внимание мужчин, но и завистливые взгляды женщин, и даже молоденьких девушек.
Роман между Валентиной и Игорем, нельзя было назвать простым развратом — между ними действительно вспыхнули нежные чувства, которые со временем переросли в настоящую любовь. Все замечали, как преобразилась Валентина — из высокомерной и чопорной дамы, она превратилась в прелестную, доброжелательную женщину, с милой мечтательной улыбкой.
Но по непонятной причине, их отношениям вдруг пришел конец — нет, они не рассорились, но внезапно охладели друг к другу, перестали встречаться, хотя ходили слухи, что Валентина собирается развестись.
Это было тем более странно, потому, что один знакомый Степанова, сказал ему по секрету, что они продолжают встречаться, но уже тайно.
Степанов знал, что муж Валентины не был для них препятствием — «полярник», как назвал его про себя Степанов, ни в грош не ставил его мнение, а Валентине было глубоко наплевать на его чувства, которых впрочем, скорей всего, никогда и не было. Степанову встречался такой тип людей — они были способны любить только самих себя.
Дороховы давно жили в их городке, но Степанов не мог вспомнить, как они здесь появились. Они словно возникли из ниоткуда, но сразу стали вполне привычным явлением, как недавно построенное здание, которое хорошо вписалось в городскую перспективу и поэтому, к нему очень быстро привыкли.
Поначалу, Дорохов был простым инструктором, и по непонятно чьей протекции, стал быстро подниматься по служебной лестнице. Через несколько лет, уже был начальником какого-то отдела, а затем и третьим секретарем райкома. На этой должности он пробыл не меньше десяти лет, и всего год назад, его назначили вторым секретарем, на место внезапно скончавшегося от инфаркта, ещё молодого Кириленко.
Вспомнив, о странной смерти предшественника Дорохова, Степанов задумался — все загадочные события в их городке, начали происходить примерно год назад!
Эти мысли пронеслись в голове старого оперативника, пока Фима продолжал говорить о каких-то роковых стечениях обстоятельств. Они уже вышли из уазика, но Фима никак не унимался, мешая Степанову как следует сосредоточиться на промелькнувшей в голове мысли.
— Уймись, Фима!— коротко бросил он своему помощнику и тот моментально заткнулся, словно его выдернули из розетки — он хорошо знал, что в эту минуту, Степанов о чем-то напряженно думает и именно в это время, в его мудрой голове рождаются гениальные идеи.
Почти год назад, примерно в то же время, когда умер Кириленко — второй секретарь райкома, в городе начал съезжаться цыганский табор, причем цыгане селились только в их городке, когда совсем рядом, был крупный промышленный центр.
Кириленко практически управлял городом, так как первый секретарь постоянно находился в загранкомандировках, «по обмену опытом». Он вряд ли бы допустил массовое поселение цыган, да ещё почти в самом центре города. Этот человек был совершенно не подкупен, причем у него были хорошие связи в областном ЦК, и он бы постарался, чтобы цыгане оказались как можно дальше от его города.
Видимо, кому-то это было хорошо известно (Степанов был убежден, что цыгане появились здесь не спроста) и заинтересованный постарался избавиться от неудобного человека. В том, что за цыганами кто-то стоит, он тоже был абсолютно уверен, иначе, их появление в их тихом городе, было просто необъяснимо!
Всё это свалилось на город чуть больше года назад, именно в это время, здесь появился Емельянов. Что это, случайное совпадение, или умысел? В случайности Владимир Петрович перестал верить ещё в школе милиции, так что он был уверен, что это не случайно и потом — эта неприязнь, которая сразу же вспыхнула между вторым секретарем и управляющим делами, наводила на определенные размышления.
Чем больше Степанов думал над этим, тем более убеждался, что Игорь Емельянов не просто соблазнился прелестями Валентины, но в этом заключался определенный расчет, так как он выглядел человеком рассудительным и не стал бы с первых же дней, портить отношения с фактическим главой города. Возможно, впоследствии, между ними и вспыхнули чувства — так часто случается, когда встречаются люди, истосковавшиеся по искренним чувствам и ответной любви.
Причем, Степанов сразу отметил, что Игорь Емельянов нисколько не боится своего соперника, пусть даже он занимает столь высокий пост и всё же является законным супругом Валентины Александровны.
Значит, за ним стоит не менее серьёзная сила, чем за Дороховым, но что за структуры стоят за этими людьми, Степанов выяснить не смог — когда он обратился к своим товарищам в областном комитете, они лишь пожимали плечами — мол, самим сие не ведомо, а когда попытались поинтересоваться, то у нас начались неприятности…
Какого рода были неприятности, Степанову также никто не сказал, и пришлось уйти не солоно хлебавши, лишь выслушав многочисленные советы, не совать свой длинный нос, туда, куда не следует…
Какого же лешего, понадобилось в нашем скромном городке, столь значительным особам, Степанову выяснить не удалось, тем не менее, он отнесся к ним настороженно, а когда отравился сын Дороховых, его постарались оттеснить от расследования и сделал это никто иной, как полковник Сергеев.
Степанов не обиделся и только махнул рукой — если вас устраивает существующее положение, черт с вами! Но скоро погибла Кирюшина, и от этого «самоубийства», уже начинало сильно смердеть, а теперь убит Полежаев, причем таким зверским способом, что не влезало ни в какие ворота, плюс шесть утопленных в смоле трупов!
Пускай Сергеев попытается отстранить его от дела, так Степанов поднимет такой скандал, что это происшествие дойдет до Москвы! Ну, да ладно, теперь послушаем, до чего додумался Фима — этот молодой парень, подает большие надежды!
— Так вот, мне кажется, Емельянов не случайно появился в нашем городе, но вы об этом и сами догадываетесь,— поспешил добавить Фима, заметив, что Степанов вздохнул и нахмурил брови,— дело в том, что мне сказали, будто он очень интересовался, чем занимаются цыгане в нашем городе, ведь их не видно ни на рынке, ни на вокзале, в общем, их нет в местах, где они обычно любят околачиваться, чтобы клянчить деньги, гадать и воровать.
— Покороче, Фима — это, мне хорошо известно и без твоей лекции, лучше скажи, что тебе удалось выяснить о Емельянове и особенно, его сыне-вундеркинде?— Степанов хорошо знал манеру Фимы, переливать из пустого в порожнее, по целому часу, объясняя собеседнику, то, что он и без того хорошо знает.
— Тебе бы учителем в школе работать!— улыбнулся Степанов,— причем в школе, для умственно отсталых детей!
— Извините, Владимир Петрович, но я считаю, эти факты особенно важными!— ничуть не обиделся Фима и продолжал рассуждать вслух, — вы не знаете самого главного — оказывается, первый раз, цыгане этого табора, появлялись в нашем городе, ещё до войны…
Произнеся эти слова, Фима выдержал эффектную паузу и увидев, что Степанов удивленно приподнял брови, продолжал.
— Вы конечно же хотите знать, откуда мне это известно? Мне сказал дед Соломон, смотритель еврейского кладбища, вы его хорошо знаете, он не мог ошибиться!— с видом победителя, сказал Фима.
— Вот это, действительно интересно!— Степанов грузно уселся на свой стул и придвинул к себе папку с бумагами, в которых впрочем, сейчас не было никакой нужды,— что ещё сказал тебе дядя Соломон?
— О, а вы уверены, что готовы выслушать невероятный рассказ!— улыбнулся Фима, хитрой еврейской улыбкой.
— Оставь эту еврейскую привычку, отвечать вопросом на вопрос —выкладывай!— раздраженно бросил Степанов и Фима стал серьезным.
— К Соломону, заходил Илья Койфман — мой двоюродный брат и рассказал самую невероятную историю, которую я когда-либо слышал! — Фима на минуту замолчал, словно размышляя, с чего начать, чтобы не показаться полным идиотом,— на русском кладбище, объявились привидения!— наконец выпалил он и Степанов замер с открытым ртом.
— А мертвецы из могил ещё не поднимаются?— наконец смог выговорить он, вспомнив недавно показанный по видеоканалу фильм ужасов, с разлагающими мертвецами, вылезающими из подвалов.
— Насчет мертвецов, ничего сказать не могу, но Илья утверждает, что своими глазами, видел двух призраков возле кладбища, причем он был не один — с ним были ещё двое приятелей,— Фима был серьезен, как никогда,— я хорошо знаю Илью и уверен — если он говорит, что видел призраки, или что-то в этом роде, значит так оно и есть!
— Насколько мне известно, на русском кладбище, есть смотритель, если там на самом деле появились привидения, он не мог их не видеть, — сказал Степанов и в его голосе слышалась непомерная усталость,— ты хоть понимаешь, Фима, что всё это значит?
— Понимаю, Владимир Петрович, в нашем в городишке, объявилась сатанинская секта!— ответил Фима,— таких сейчас много в стране!
— Проклятая демократия, вседозволенность развязала руки всякой звериной нечисти, и скоро это нам всем аукнется!— покачал головой Степанов,— боюсь, что трупы в смоловарне — это только начало!
— Но об этом можно говорить долго, и так мы ни к чему не придем — нужно проработать план действий!— решительно сказал Степанов.
— Давайте начнем с самого начала — опросим всех свидетелей по этим делам, а там видно будет,— предложил Фима.
— В таком случае, займись друзьями покойного Вити Дорохова, а я зайду в райисполком и попробую надавить на папашу, если у него есть сердце, он не может отказаться со мной поговорить!— решил Степанов, — сейчас как раз конец рабочего дня, так что, я буду в самое время! А ты, отыщи ту девушку, из-за которой, якобы отравился юноша, может быть она вспомнит что-нибудь необычное в поведении своего дружка?
Раздался телефонный звонок и Степанов поднял трубку, несколько минут он слушал, потом пробормотал что-то неразборчивое и положил трубку. Ошеломленно уставившись на Фиму, он сообщил, что звонил Савельев и кое в чем ему признался…
— К обеду, он составит отчет по всем трупам, хотя за исключением времени смерти, причина одна, правда, есть кое-какие жутковатые детали…что же такое с людьми творится?— Степанов покачал головой.

Перебрав бумаги, Фима нашел имена и адреса приятелей Дорохова. По характеристике учителей, это были дети из неблагополучных семей, отстающие в учебе, прогульщики и разгильдяи.
После короткого анализа, он выбрал Геру Сёмина — по-видимому, после смерти предводителя шайки, он занял его место, да и проживал Гера неподалеку от милиции, так что Фима мог сэкономить время, если конечно, он был сейчас дома. Но судя по тому, что Гера не особенно утруждал свой выдающий мозг, получением даже минимума школьных знаний, он должен был в это время находиться дома.
…Поднявшись на второй этаж, Фима осмотрелся в поисках дверного звонка, но не обнаружив такового, постучал в обшарпанную дверь, из-за которой доносился плач ребенка и невнятная ругань.
За дверями послышались шаги, сопровождаемые хрустом, словно на полу валялись осколки битого стекла, лязгнул засов, дверь отворилась и в нос Фимы ударил резкий запах пота, грязного белья, дешевых сигарет и кислой капусты.
Перед Фимой предстала невысокая очень толстая баба, в коротком, грязном халате, с закатанными по локоть рукавами. Ноги были обуты в шлепанцы с отрезанными носками.
Между толстыми, слюнявыми губами, был зажат дымящийся окурок.
С испитого лица, на Фиму глядели маленькие злые поросячьи глазки, которые казалось спрашивали, и какого черта, тебе здесь надо?
Но увидев красивого молодого человека, баба тут же преобразилась — взгляд её стал томным и маслянистым, грудь необъятных размеров приподнялась и чтобы ему было удобнее разглядеть все её достоинства, толстуха несколько раз повернулась к нему одним боком, затем другим, при этом слегка сгибая ногу в колене, как опытная манекенщица.
С минуту, они молча смотрели друг на друга, Фима с любопытством разглядывая забавную толстуху, а она в свою очередь, ожидая когда он наконец на неё налюбуется и по достоинству оценит все ее прелести.
Почувствовав, что будет подвергнут сексуальным домогательствам, Фима поспешил достать удостоверение и поднести его к самому носу обольстительницы.
Улыбка сползла с её лица, как прошлогодний снег с талой земли, грудь опустилась, свесившись чуть ли не до пояса, рот приоткрылся и отклеившаяся от нижней губы сигарета, едва не прожгла синтетический халат. Глазки налились кровью и сделались злыми, словно ей отказали в близости.
— Мне нужно поговорить с Герой Семиным,— сказал Фима, робея перед этим злобным взглядом.
Не произнеся ни слова, толстуха мотнула головой куда-то в коридор, и неуклюже повернувшись, пропустила милиционера а квартиру.
Фима не стал дожидаться особого приглашения, так как дверь могла в любую минуту захлопнуться перед его носом и быстро прошмыгнул в квартиру. Коротким, привычным ударом ноги, баба захлопнула дверь, отчего та едва не вывалилась наружу, и снова мотнула подбородком на приоткрытую дверь комнаты.
С трудом преодолевая головокружение от непривычных запахов и переступая через валявшийся на полу различный хлам, Фима поспешил в комнату свидетеля, но зашевелившаяся в углу куча тряпок, заставила его остановиться. Недоумевая, он приподнял уголок грязной простыни и из под тряпок выполз маленький ребенок.
Фима улыбнулся, сожалея, что в кармане нет ни одной конфетки, и под недовольное бульканье женщины, наконец вошел в комнату Геры.
Гера лежал на продавленном диване и пялился в маленький черно-белый телевизор. На вошедшего, Гера не обратил никакого внимания и Илья было решил, что он увлечен интересной передачей, но взглянув на экран, ничего не увидел — он был настолько севший, что на зернистом фоне бегали какие-то искаженные, похожие на призраки силуэты.
Звук был похож на жалобное бормотание где-то за стеной, и Илья подумал о Гере с уважением, человек, который так увлеченно смотрит передачу, которую практически не видно и не слышно, должен обладать завидной интуицией.
Парень по-прежнему не обращал на него никакого внимания, и Фима решил, что пора дать о себе знать. Он шагнул к дивану, поднес руки к отвислым ушам Геры и громко хлопнул в ладоши. Гера подскочил, словно ему в ягодицу воткнули шило и недоуменно уставился на Фиму.
— Здравствуй, Гера, помнишь меня?— дружелюбно спросил Фима, надеясь, что у молодого пьяницы, ещё не отшибло память.
— Товарищ следователь!— сказал Гера и вопросительно уставился на милиционера — мол какого лешего тебе от меня нужно?
— Вот так лежит целыми днями и таращится в этот проклятый ящик, как будто там что-то видно!— раздался за спиной сиплый голос.
Фима повернулся и его обдало струей дыма, и ароматом самогона из пасти толстой мамаши. Он качнулся и его едва не стошнило, но дивный запах сивухи, напротив взбодрил молодого дармоеда и он вытянулся во весь свой полутораметровый рост.
— Опять без меня нажралась!— забыв о присутствии милиционера, заорал возмущенный в лучших чувствах, Гера,— я тут понимаете лежу, голову себе ломаю, где бы разжиться деньжишками, чтобы всю семью обеспечить, а она без меня самогонку хлещет!
Далее последовала перебранка, сопровождаемая такими отборными выражениями, какие Фима не слышал от самых отпетых уголовников.
Фима попытался было успокоить разбушевавшееся семейство, но это было равносильно попытке кошки, разнять двух взбесившихся бультерьеров. Он уже подумывал выстрелить в воздух, но к сожалению, не захватил с собой табельное оружие.
Наконец, прокричав что-то невразумительное, Гера вдел свои несуразные ступни в тапки и бросился из комнаты. Мамаша с жутким воем устремилась за ним — Фима догадался, что они всей семьей побежали на кухню и поспешил за ними, чтобы предотвратить кровопролитие.
На кухне его ожидало трагикомическое представление — худющий как узник Бухенвальда Гера и толстая, как римская матрона мамаша, стояли друг напротив друга, оперев руки в бока и беззлобно поливали друг друга грязью — на замызганном столе, стояла пустая бутылочка из под детского молока, на дне которой, ещё плескалась мутная жидкость, распространявшая по помещению, тошнотворный запах неочищенного самогона. Видимо, не дожидаясь мамани, Гера махнул залпом остатки живительного напитка, так как его лицо выражало крайнюю степень удовольствия.
В конце концов, мамане это надоело или вспомнив наконец о ребенке, она махнула рукой и плюнув под ноги сынишке, покатилась из кухни.
— Вот таким нелицеприятным образом, мне приходится бороться с вопиющей несправедливостью!— тяжело вздохнул Гера, обращаясь к обалдевшему старшему лейтенанту.
Не смотря на то, что Фима был молод, кое-что, ему всё же, довелось повидать, но такому спектаклю позавидовал бы даже в Театре сатиры!
— Да, нелегко тебе приходится!— от души посочувствовал он Гере, тот тяжело вздохнул — между ними стали складываться доверительные отношение и Фима спросил,— наверное, при живом Вите Дорохове, всё же веселей было?
— Витька был козел, но зато вся наша шайка была сытой и пьяной! — вздохнул Гера и ностальгически прикрыв лупоглазые зенки, оскалил редкие зубы, отчего стал похож на полудохлую щуку.
— Ну, разве о покойниках так говорят!— укоризненно сказал Фима.
— А если я о нем хорошее расскажу, пивом угостите?— оживился юный нахал, а из коридора послышалось урчание подслушивавшей под дверью мамаши.
— Придется купить этому недоноску бокал пива!— презирая самого себя, подумал Фима, прекрасно понимая, что тучная дама, не позволит ему спокойно допросить своего сыночка.
— Разве могу я оставить тебя в беде?— нарочито бодро сказал Фима и сказал, что подождет Геру на улице.
Видимо, опасаясь, что Фима передумает, тот не стал утруждать себя переодеваниями, и натянув на босые ноги дырявые кроссовки, тут же отправился следом.
— А вы точно угостите меня пивом?— с сомнением спросил Гера, когда они шли по улице.
— Всенепременно!— успокаивал его Фима.
— Слово офицера?— пройдя десять шагов, снова спросил Гера.
— Я же сказал!— рассердился Фима, подумав про себя — еще тебе давать слово офицера, маленький мерзавчик!
Краснея как вареный рак, Фима вошел следом за Герой в рюмочную, в которой собирались самые завзятые алкаши. На них никто не обратил внимания, но Фиме показалось, что все взгляды обратились в их сторону, и даже услышал презрительный смешок, который был лишь плодом его воображения. Схватив своего нового товарища за рукав, Фима потащил его к выходу, но Гера стал обиженно вырываться.
— Успокойся, Гера, мы пойдем в другое место!— прошептал ему на ухо Фима,— где вы собирались, когда был жив Витька Дорохов?
— В «деревяшке», но там всё дорого!— ответил Гера, недоуменно глядя на милиционера и добавил с укоризной,— я же не такой нахал!
— Ничего, я хочу, чтобы мы посидели в «деревяшке» — может быть в непринужденной обстановке, ты вспомнишь что-нибудь необычное! — говорил Фима, мысленно подсчитывая свою наличность.
— Если Степанов узнает об этой экскурсии по барам, он с меня три шкуры спустит! Но это есть обстановка максимально приближенная к боевой — для того, чтобы разговорить вербуемого агента, нужно его напоить!
В «деревяшке», было ещё пусто, и они уселись за свободный столик в дальнем углу.
— Ну, рассказывай, дружище, как вы с Витькой время проводили!— поощрил Геру Фима, с удивлением наблюдая как в маленьком клювике собеседника, исчезает половина бокала пива.
Гера зажмурился от удовольствия, и стал похож на засыпающую обезьянку, которую Фима видел однажды в заезжем зоопарке.
— Да, отличный был парень Витька, мировой!— вздохнул Гера, видимо вспоминая дармовую жратву и выпивку, но Фиму, такой оборот событий не устраивал — он не для того, привел сюда этого обормота, чтобы выслушивать враньё, каким мировым парнем был покойный, тем более, что он прекрасно знал, кем он был на самом деле.
— Дома ты говорил кое-что другое, Гера, мне нужно знать правду!— мягко, но угрожающе, произнес Фима,— расскажи мне всё, что знаешь, о его отношениях с родителями, друзьями, девушкой, не упускай самых незначительных деталей — важной, может оказаться любая мелочь!
— Так значит, вы решили расследовать самоубийство Дорохова?— спросил Гера, и в его тоне уже не было глупой дурашливости,— значит, вы знаете, что на городском кладбище появились привидения?
Это для Фимы было новостью — интересно получается, весь город знает о привидениях, только милиции, об этом ничего не известно! Но придется прикинутся информированным и вытянуть из этого хитреца, всё, что он может знать, а знает он по-видимому, что-то очень важное!
— Так ты тоже видел привидения?— нарочито спокойным тоном, спросил он Геру.
Вылупив на него свои глазки, Гера тяжело вздохнул и кивнул. Его бокал был пуст и Фима подвинул ему свой, к которому не притронулся.
— Стыдно признаться, но мы пришли на кладбище, несколько дней назад!— Гера запнулся, покрутил головой и мечтательно произнес,— эх, сейчас бы закурить!
Фима не курил, но сделал знак официанту принести пачку сигарет — Гера прикурил сигарету, глубоко затянулся, отхлебнул глоток пива и снова блаженно прикрыл зенки.
— Если он сейчас же не продолжит, я выволоку его из этого бара и как следует отделаю!— Фима уже начинал терять терпение.
Видимо, почувствовав, что сейчас ему набьют морду, Гера открыл глаза и подобострастно улыбаясь, посмотрел на милиционера.
— Вы хотели всё как на духу, ну тогда слушайте, но предупреждаю, то что я расскажу, вам вряд ли понравится!— как-то зло, сказал Гера.
— Не волнуйся, я здесь не для того, чтобы сочинять панегирики — говори как есть, а я сам разберусь, что к чему!— подбодрил его Фима.
— Мы с ребятами пришли на кладбище ночью, не знаю, на кой черт нам это было нужно, скорей всего, потому что мы напились как свиньи! — откровенно начал Гера,— я не буду врать, что мы очень скорбели по нашему «другу» Вите Дорохову — единственное что мы потеряли с его кончиной, так это дармовую жратву и выпивку.
Фиме это было хорошо известно, но он слушал не перебивая: парень решил выговориться, и мешать ему не стоит — начнет сбиваться, а то и вовсе обидится и ничего путного не расскажет.
Я пришел, чтобы станцевать на его могиле — он обращался с нами как со свиньями. Никогда я не слышал столько оскорблений, сколько наговорил мне этот «друг»! Но нам приходилось терпеть его выходки, потому что он водил нас в хорошие бары, покупал еду и выпивку, у нас появились красивые девушки. За это приходилось платить самолюбием, но мы решили, что оно того стоит!
Мы презирали этого хлыща, а он презирал нас, но ему были нужны, а он был нужен нам — вот такой симбиоз. Сначала, мы встречались в баре, но это было накладно даже для него, и я предложил собираться у меня, но этот козел сказал, что в моем гадюшнике, не станут торчать даже привокзальные бомжи!
Тогда мы стали собираться у Вовы Маслова — у него один отец, да и тот работает на двух работах, чтобы обеспечить Вовку и его сестренку, но она учится в городе и приезжает только на выходные. Так что, хата почти всегда свободна, да Вовка на отца и внимания не обращает.
Витька дал нам кое-какие материалы, у них остался какой-то хлам после ремонта квартиры, добавил немного денег и мы сделали у Вовки приличный ремонт, а когда предки Витьки меняли старую мебель, он кое-что отдал Вовке и у него стала вполне приличная квартира.
Вове Маслову было удобно: в квартире порядок, холодильник всегда полон жратвы и выпивки, почти каждый вечер веселье, девчонки да и нам неплохо — сытые и пьяные. Всё бы ничего, если не его скотское отношение! Не понимаю, откуда у него столько презрения к простым людям, ведь он без родителей просто пустышка! Да не будь у него денег, я бы с ним на одном конституционном поле…
А как он к девчонкам относился — попользуется и бросит, и что они в нем находили? Правда он был красивый парень — на мамашу свою стервозную похож, но как пасть откроет, так понимаешь, что он пустой внутри, как скорлупка от выеденного яйца!
Фима стал внимательнее прислушиваться к словам Геры — он был удивлен! Этот парень выглядел обычным пьянчужкой, но рассуждал он здраво и прекрасно выражал свои мысли, и это при таком воспитании!
— Если направить врожденный потенциал этого парня, в правильное русло, из него может получится нормальный человек, когда распутаем это дело, обязательно займусь его перевоспитанием!— решил Фима.
Единственная девчонка, к которой Витя относился по-человечески, вернее лучше чем к другим — наша одноклассница Людка Горбунова, да и та его бросила (Гера зло рассмеялся), вы не представляете, как он бесился! Заставлял ходить за нею по пятам, отпугивать от неё парней, хотя после него, на неё никто из хороших ребят внимания не обращал! Можете представить её состояние! Люда красивая девушка — до этого урода, за ней полшколы бегало, а стоило связаться с Дороховым, так словно прокаженной стала! Он в своей предсмертной записке, привет ей передал, да бедняжке самой теперь в пору вешаться! После этого самоубийства, с ней перестали разговаривать даже подруги!
— Это уже интересно!— подумал Фима,— может быть охотились за Людой, а этим олухом воспользовались, чтобы ей навредить? Нужно узнать, кто она и кто её родители — чтобы провернуть столь серьезную комбинацию, нужны изрядные организаторские способности! Но в этом случае, подозрение падает не только на Люду, но также на её родителей — кому могли насолить эти самые заурядные люди (Фима был немного знаком с её отцом — слесарем в ПМК).
И тут Фима вспомнил, что это к этому ПМК, относится смоловарня — отец Людмилы был хорошим специалистом, и наверняка налаживал электрооборудование смоловарни, а следовательно, знает, принцип её работы! Неужели, он замешан в этих убийствах?
Но вспомнив заскорузлые руки, и простецкое лицо работяги, Фима тут же отогнал эту мысль — так недолго до паранойи! Это должно быть совпадение, к смоловарне имеют отношение много людей, в том числе из других СУ и если подозревать каждого из них, то на проверку уйдет половина жизни!
— Лично я, никогда не верил, что Витька на себя руки наложил!— вдруг тихо сказал Гера и опасливо огляделся по сторонам, хотя на них никто не обращал внимания,— трусливым он был и слишком уж любил свою жалкую жизнь, тем более, что в вечер перед смертью, мы хорошо посидели у Вовки — были девчонки из педучилища и Витька вел себя как обычно, уж я его хорошо изучил!
— Ну, это ещё ни о чем не говорит— пока он дошел до дома, многое могло измениться!— деланно возразил Фима.
— Наконец, мы подошли к самому главному!—подумал он подзывая официанта,— теперь бы его не спугнуть — нужно заказать что-нибудь покрепче и подождав пока тот примет заказ, спросил,— скажи, а кроме вас, у него были друзья?
— Несколько месяцев назад, как раз, когда он поссорился с Людой, он пришел к нам и сказал, что у него наконец появился настоящий друг, сказал, что больше не придет и чтобы мы забыли о его существовании, — разоткровенничался подвыпивший Гера,— представляете, как нам было обидно! Я спросил кто же он, этот настоящий друг, но Витька ничего не ответил, и только рассмеялся.
— И вы не знаете кто это был?— насторожился Фима, почувствовав, что всё же, не зря потратит свои кровные денежки, так как в этом деле, появился новое действующее лицо!
— Понятия не имею!— пожал костлявыми плечиками Гера, и Фима ему поверил,— но настоящая дружба длилась недолго — через неделю, Витька снова пришел к нам и взяв с собой Вовку, отправился в ларек за продуктами и выпивкой.
— И что, же он просто пришел и вы ничего у него не спросили?—удивился Фима.
— А зачем?— в свою очередь удивился Гера,— Витька ничего бы не ответил, а кому охота, лишний раз нарываться на оскорбления? Пришел и хорошо, тем более, что всё и так было понятно!
— Что же вам было понятно?—полюбопытствовал Фима, впрочем, заранее зная ответ.
— Он сказал, что этот друг, очень начитан и с ним, можно говорить на любую тему, нас же, он называл пустыми людишками, которых не интересует ничего, кроме дармовой жратвы, выпивки и девок! А я, если хотите знать двенадцать томов Дюма, еще в четвертом классе прочитал! Вы учителей спросите, как учился Витька, они вам скажут, что оценки ему ставили из-за родителей — он хвастал, что его ни разу не вызывали к доске, а «пятерки» и «четверки», в журнал как с неба падали!
Фиму не интересовала успеваемость Дорохова и он решил направить разговор в нужное русло.
— Скажи, какие у него были отношения с родителями?— спросил он, не надеясь на ответ, но Гера удивил его своей осведомленностью.
— Не было никаких отношений, сын для них, как производственная необходимость — что это за политработник, если у него нет ребенка?— Фима который раз подивился проницательности плюгавого заморыша, — если нет детей, значит он чем-то болен и в райкоме ему не место! В общем, я вам вот что скажу, для родителей он был как бельмо на глазу и я точно знаю, что они к нему относились так же, как одноклассники, которым он был не нужен.
— Если Виктор был такой паршивый, почему же такая девушка, как Люда согласилась с ним встречаться?— спросил Фима.
— Не знаю, но думаю, потому, что он был смазливый парнишка, и может быть чисто по-женски, она его жалела и хотела переделать?— глазки Геры осоловели, но соображал он довольно хорошо,— не знаю, я плохо разбираюсь в женской психике, но уверен, что деньги и шмотки тут совершенно не причем — Людка из бедной семьи, но из-за денег и барахла, унижаться не станет, я точно знаю, что она не взяла ни одного подарка, только на свой день рождения, флакончик французских духов.
— Вижу, ты ею восхищаешься?— усмехнулся Фима.
— А почему нет? Она хорошая девушка и действительно пыталась переделать этого обормота,— Гера вдруг стал пьянеть прямо на глазах.
Фима подумал, что больше ничего полезного из него не вытянет и хотел уже было распрощаться, как вдруг у него появилась одна мысль.
— Скажи-ка, дружище!— Фима заговорщически наклонился к Гере, — а родители не могли его укокошить, ты ведь понимаешь, о чем я толкую — кто ещё мог знать, о его любимом персиковом компоте?
Гера сделал испуганные глаза, вытянул маленький ротик трубочкой и оглядевшись по сторонам, приблизил своё крысиное личико к Фиме.
— У меня сразу появилась такая мысль!— заплетающимся языком, пролепетал Гера,— но я конечно же побоялся об этом даже заикнуться, хотя, когда его мамаша, появилась на похоронах в роскошном платье, а её сын лежал в гробу, мне захотелось заорать во всю глотку — убийца!
— Кто убийца?— вдруг раздался над ухом Фимы, знакомый голос, но занятый своими мыслями, он чуть не подпрыгнул от неожиданности.
Обернувшись, я увидел Завалишина. Новоиспеченный участковый улыбался во все свои тридцать два зуба, словно мы не виделись много лет и наконец встретились после долгой разлуки.
— О чем это вы тут толкуете, поделитесь с коллегой?— настойчиво расспрашивал Завалишин, настороженно поглядывая на Геру.
— Да так, болтаем по-приятельски,— неопределенно ответил Фима, ругая себя за неосторожность, как следовало ожидать, подобный ответ не удовлетворил любопытного лейтенанта. Чтобы избежать расспросов, Фима решил увести Геру, тем более, что он уже хорошо набрался,— не пора ли нам домой, дружище?— сказал он, принимая его под локоток, но тот неожиданно заупрямился.
— Я хочу ещё немного посидеть!— совершенно трезвым голосом, сказал он и угрем выскользнув из крепкой ладони Фимы, снова уселся на свой стул,— может быть, кто-нибудь угостит бокалом пива…
— Если ты торопишься, можешь идти — я за ним пригляжу!— Веня Завалишин был образец любезности,— я проведу его до дома — я всё же участковый инспектор и хочу познакомиться с его семьей, кажется у них не всё благополучно!
Возразить было нечего и попрощавшись Фима направился к выходу. В конце концов, Завалишин милиционер и моя к нему неприязнь, не может быть препятствием, выполнению его обязанностей, думал Фима.
Если бы Фима обернулся, то понял бы, что интуиция его не подвела — не дожидаясь, пока он выйдет из бара, Веня тащил Геру к запасному выходу, где находился туалет. На них никто не обращал внимания — новости в городке распространялись быстро и уже всем было известно, что Завалишин — новый участковый инспектор, а пьяница и дебошир Гера, был всем хорошо знаком и никого не удивило, что его под белые рученьки выводят из бара…