Нанучиа (часть-3)

Автор: Чхеидзе Заза Пока накрывали столы прибывший вместе с гостями маленький мальчик Гоги силился подсматривать в шатер для обряда праздничного одевания будущей невесты. Ему даже удалось созерцать темнорозовые, с широкими ореолами соски и туго обтягивающие широкие бедра белоснежные трусы. Дважды его попытались выгнать, но он не дался, а любопытство прибавилось. На третьей попытке подруги ловко схватили его подмышки и заволокли в палатку:
-Пустите тетеньки! – визжал ребенок, выдумав к тому-же неубедительное оправдание, будто «ему было интересно нет ли у невесты хвоста».
-Сейчас отрвем тебе ухо. Вот и будут с этого дня тебя звать одноухим. – и приоткрыв шторку Нанучия спросила его пылая интересом,- лучше скажи какой из них Лери?
Впрочем, чтобы разглядеть жениха большой догадливости не требовалось. Лери стоял рядом с каким- то длинноносым биржевиком, с усами в три ряда, сотовый которого так вибрировал, что звук перелетал через ограду, и пугал пасущихися лошадей хозяина. Жених действительно не молод, но с каким-то внутренним стержнем, с чем-то таким, что внушало уважение. Росту низкого (Нанучии по шею), сухой, как старый постол, и своевольный, верно, как волчара. Серые глаза так и впиваются во все осами. И эдакий-то сморчок бил жену каждый день? Да Нанучия как схватит его за шкварник, так нечего будет и через плетень перекинуть. Однако, видно, не бедствует,- гардероб на нем добротный, правильных цветов. Кепарь смушковый со скрытым козырьком, расшитый черной шелкографией, бежевые тонконосые сапоги из овцебычьей кожи, широкий ремень украшен серебрянными бляшками, элегантный пиджак из редких волокон в соответствии с модой усеян невероятным количеством пуговиц, а на воротнике с патриотичным изыском синяя брошь в виде семиконечной звезды. Держится он серьезно, покуривает тонкую сигару и иногда покашливает, чувствуя что женитьба уже вырисовывается на горизонте событий.
Поначалу , селян вовлекли в карточное состязание и кидание костей. Выйграли у них все имеющиеся деньги и даже золотые ножи и вилки, а вскоре и пиршество началось. Под продолжительные сольные тосты, вино лилось рекой, свиной шашлык уступал место телячьему, одно блюдо сменяло другое. Время от времени некоторые ошалелые от круговых нестандартных чаш гости вскакивали из за стола и порывались бежать куда-то. Но местные мужики ловили их шершавыми сильными руками, снова усаживая за стол. А сами перешептывались :
-Эдакое дело надо всеми нами висит. Все одуреем от столького вина!
-Такое время, что только отдавай и отдавай наших девок каждому разбойнику. Наша земелька на девичьи ленты дробиться, а свою как в зубах держат,- вот и корми, работяга Никанор зятя барской кадой да еще пару пачек евро подкидывай всякий год! Такие вот мысли вместе с хмелью заползали в голову крестьян. Из за выйгрыша денег и золотишка Лери с друзьями оказались в очень незавидном положении, под парами и в довершение всех бед окруженными взведенными селянами, враждебно настроенными за каждый проигранный евро и каждую секунду готовыми их поколотить.
На пороге сгущающихся туч Лери стал близок к верному решению постепенно извлечь из рукава козырного деда епископа и дядю- генерала; присвоить себе степень бакалавра Миланского университета Луиджи Боккони, на порог которого ни разу не ступил за всю свою распрекрасную жизнь; он заделался другом –в глаза его не видев- князя Владимира Кирилловича, сына двоюродного брата Николая второго и любимым его поджарщиком гуляша и шашлыка; И поскольку важно начать говорить, а дальше само говориться, то мало-помалу агрессия селян начала стихать, а Лери все шире поводя руками, чтоб придать полноту звучания своим словам, все больше воодушевлялся, и, заметив что за его речью наблюдает лучезарный взгляд Нанучии , стал сыпать историями, легендами и известными именами из самых разных областей. Лери становился большим человеком и в качестве такового вел теперь свое прошение с большей фортуною, чем раньше.
Оказалось, что к тому-же Никанор созвал всех лучших певцов, музыкантов Чохатаурского района. Музыка лилась, поток песен не обрывался, как только иссякали одни, по-прежнему продолжали разливаться следующие, но не одна сторона не могла превзойти другую. Певцы - импровизаторы пели про стройную как лань невесту Мамсыра; про подарок Кобулетскому князю Абдулом-пашой арабского скакуна с длинной, густой, отливающей серебром гривой, который просунул в окно первого этажа красивую голову на высокой гибкой шее, съел из вазы цветы магнолии и околел; про убежавшего из плена и попавшего под оползень карачаевского князя; про смертельно раненого разбойника Хвичу, которому сообщили о приезде отца, и вставшему на ноги в знак уважения к нему,- при этом раны от напряжения раскрылись, хлынула кровь, и юноша на руках у отца скончался; про барина-трубадура Дзуку, который переспал с девятью девушками обещав жениться и ни одну не привел в жены, а нареченная невеста прямо перед алтарем сказала ему чтобы он вступил в брак девять раз, а потом уже приходил к ней; про язык жены который может стать лестницей, по которой в дом входит несчастье; про неписаный старый обычай горцев, по которому снохе в присутствии родных мужа запрещается не то что играть в карты, курить, лгать и материться, но даже разговаривать... Объявляя название новой песни, Лери обязательно гулко добавлял: « Следующая часть марлезонского балета!»...
Когда пир и состязания достигли апогея, хозяин дома Никанор выставил перед публикой ветерана Афганистана Монджорна, лет сорка пяти. Перед его мощной игрой «Ты мне снишься ночами, Кабул» и «Аккорда страха» померкли все остальные музыканты. Его руки скакали по всему перешейку чонгури, как иноходцы. Монджорн то поддевал струны тремя, четырмя пальцами с каким-то особым непривычным прищелкиванием, то быстро-быстро выбивал дробь.
Одна из песен была была про армейцев которых встревожило безмолвие сержанта; всякий раз оживленный, заливающийся песней, он неожиданно загоревал и замолк. Друзья обступили его:
— Что с вами стало? Вы ведь пели так много песен, так заливисто пели их и доставляли нам такую радость! Спойте снова что-нибудь!
Сержант с грустью ответил:
— Много песен я переделал, чтобы они стали еще красивее, но с тех пор как трассер, пролетев надо мной, коснулся моей каски, я одурел и позабыл все аккорды, кроме одного — аккорда страха. Это ли петь вам?! Пусть его никто никогда не услышит!
Ни у кого не хваталоло мастерства и навыка, чтобы повторить великолепную по своему генезису и отсутствию примесей в чонгурном бездрайвовом саунде мелодию-таинственную, раздумчивую, величавую.
Чтобы поддержать честь гостей, не остаться развенчанным, опороченным и отвергнутым, Лери сам взял в руки тополевый чонгур. Песен по нотам он никогда не учил, а наизусть знал их много. Еще ему было известно, что игра на чонгури при большом скоплении людей имеет две традиционные разновидности. В одном случае при благоразумном слушателе все внимание музыкант отдает мелодии, ее задушевности, лиричности, звучанию. В случае же с подгулявшими слушателями главное-это манера игры, техника чонгуриста, красота и быстрота его движений, различные способы перебирать струны, брать лады. Тут гурийский чонгурист выделывает со своим инструментом самые замысловатые штуки: поднимает его на макушку, закидывает за шею ноги, переворачивает, жонглирует, играет ладонью, ребрами пальцев, зубами и даже откусывает деревянные фрагменты. Впечатление от таких песен, бывают обманчивыми и рассчитанными на людей нетрезвых . Но стоит такую музыку спеть человеку, что ни в одном глазу, как становиться ясно: этим мелодизмом не покоришь, так как в уши лезут бедные, голые звуки.
Длительная песня Лери была про Михаила Егорова и Мелитона Кантария поднимавшихся по испещренным снарядами стенам рейстага. Они лезли вверх, будто к невидимымм облакам, которые разрывались в клочья на рогах молодого багрового месяца. Бойцы чувствовали себя так будто взбираются на высокую мачту искони стоявшего в порту корабля и слезть с которой можно по единственной веревочной лестнице, ведущей прямо в погибель. Когда же на топ-мачте укрепили Госфлаг СССР этот корабль вдруг устрашающе двинулся, направляясь в столь же неизвестное штормящее огнем море ...
Дружки слышали о его тюремной славе гитариста, давно желая услышать его игру. Внимание публики стелилось перед его игрой как камыш. Еще бы, такое зрелище! Надо же – извлекаются звуки из чонгури, когда он находится в положении универсального иога!..