Романтическое эссе

Автор: рапана На свете миллион таких городишек. И в каждом так же темно, так же одиноко, каждый так же от всего отрешен, в каждом — свои ужасы и свои тайны.(Рэй Брэдбери. Вино из одуванчиков)

ЗЕЛЁНАЯ ЖИЖА

В каждом белом городе имеется своя чёрная изюминка, свой гондурас.
Повернув от центральной площади налево, и проехав метров триста прямо вниз, можно запросто впендюрится в старый город.
А если говорить как есть без прикрас, то не в старый город, а в преисподнюю, туда же, куда и лет сто назад можно было добраться на своём языке.

Бараки. Мазанки-клетушки. Ну, точь в точь, как те сорные травы. Настолько густо посажены, что и не понять где начинается одна крыша и заканчивается другая. Здесь и только здесь сдаются не комнаты, - углы для ночлега, и в четырёх стенах можно с лёгкостью обнаружить тот самый пятый угол. Да что там пятый?! Здесь и шестой, и седьмой угол считается чуть ли не козырным койко-местом.
В любое время суток углы жмутся, перешептываются, тянутся друг к другу и, в конце концов, музыкально взвизгивают.
Классика отношений.

Дальше не интересно.

Улицы – не улицы. Скорее, улочки, переулочки, тропки кошачьи. Ямы, колдобины, трещины. Если где, какие ямки сглаживаются, их вновь тщательно углубляют. Естественная канализация. Редкая машина доедет до середины и не застрянет навсегда.
А где та середина, пойди, определи?!
Может, вот там, на перекрёстке, где самая большая лужа.
Однако достопримечательность. Даже летом не пересыхает.
Никто не знает, откуда сия водица.
Никто, кроме деда Николая. Его домишко как раз напротив. Знает дед про лужу, но ничего толком не говорит. Так, слегка намекает на сведения, как бы засекреченные. Не иначе капает вода внутри себя. Как есть – святая.
Даже участковый подтвердил.
Возвращался он однажды с вечернего обхода и в полутьмах наступил на лужу.
А в луже отражалась луна. Так затряслась вся круглоликая, хихикнула женским голосом и запела:
Ну, какая это стать, вёдра на гору таскать? Замуж я пойду туда, где под окнами вода.
Его потом дед Николай от заикания быстро вылечил, в один присест.
Теперь участковый работает только до обеда. Вот такая чудесная лужа.
Всё бы ничего, но зеркальная гладь полуямы как-то лихо размывает картину преисподней. Не зря же говорят, что находясь у кромки воды можно разгладить извилины в мозгу.

Вон сейчас, смотрите-ка, тётка картошку в луже домыла и пошла себе, как ни в чём не бывало, хотя и несёт два ведра. Вид у тётки совершенно счастливый.
Николаша, опираясь на палку, аж вперёд подался. Кабы мог, сорвался бы с места, догнал, придушил и похоронил тут же, на мусорной куче.
Ещё бы! Такой зад любому мужику психику искалечит.
Раскипятился старый. Проклятия вслед послал. А тётке хоть бы хны. Видать, малость глуховата. Ушла и всё счастье с собой унесла.
А у деда даже картошки нет. Он только лук на подоконнике выращивает и варит, используя воду из лужи. Лучшее на районе зелье по пузырькам разливает, от запаха которого инопланетяне слетаются, как ведьмы на шабаш, а мухи дохнут.
Парфюмер от бога. Если верить слухам, дедок знал лицо самого Мао.
Глаза стариковские, что те угли, красные. Его все боятся. Все, кто покупает зелёную жижу. Кстати, недорого, по цене семечек можно приобрести это средство от болячек, в том числе и от депрессии. Несколько капель и болезный - сам себе врач.
Сам начинает себя излечивать, получая знания прям из космоса.

Дальше сплошные глупости.


НЕГРиТОСКА

Странное место. На свете миллион таких сраных мест. Время как будто остановилось. Часы тикали и тикают, а время никуда не шло и не идёт. Время застыло, словно зашло в тупик. Лишь стонет, жалуется и скрипит в душах едоцких, как продырявленное обидами сердце. Благо, никто не слышит.
Пьяный Пятачок, Петушиная Горка, Башкамойка. Знакомые места.
Названия говорят сами за себя.
А переулок Слёзный назван в честь Маши. Ещё одна достопримечательность.
Наша Маша не обычная барышня. Она профессиональная вопленица. Ни похороны, ни свадьбы без Машиных воплей не обходятся.
Если Кремль служит человечеству в качестве источника крови, обновляющей землю, то благодаря Машиным ручьям, всемирному Океану ни в жизнь не обмелеть.
За что и кланяется ей люд людской и благодарит всяко.

Слёзы её отличаются большей продолжительностью, большей солёностью и большей округлостью. А плакать мелодично, с особыми слёзными причитаниями её с малолетства бабка учила. Выучила на свою голову.
Когда Маша первый раз заплакала в голос, оплакивая соседа, бабка не выдержала, померла тут же от сердечного приступа.
Слушать это невозможно было.
Цвет Машиных слезищ, можно сказать, белый.
Потому что скатываются по чёрным щекам. Наша Маша – негр.
Не дай бог, забыть и сказать в её адрес – негритянка или негритоска.
Не дай бог, услышит.
Всё…В сторону канадской границы можно не смотреть.
Пришибёт на месте и зальёт слезами.
Откуда слёзы? От большой любви, говорит. Обалдеть!
Среди жительниц старого города, которым необходимо притворяться людьми белыми, Маша только тем и выделяется, что не притворяется. Как настоящий негр из настоящего гондураса, она с гордостью несёт невидимое чёрное знамя нищеты.
«Свобода, равенство, братство» - этот лозунг давным-давно слинял с полотнища.
Ну, в темноте и гнилушка светит.

Дальше - ничего нового.

ПРИВЕТ, ДЕПРЕССИЯ!

Нынче в старом городе осень и вечер. На часах всего ничего - семь, а темно как в лесу под корягой.
Птицы вымерли. Выздохли от холода и неразделённой любви.
Одинокая ворона не в счёт.
Она продолжает любить.
Она дура.
На вопрос что делаешь, чистосердечно призналась – ничего, поясняя - как я могу что-то делать, ведь я занята любовью. И, скрываясь во тьме, добавила – если появятся мысли, сообщу.
Особям мужского пола нравится такое доверие.
Прослушав вороний трёп с нескрываемым равнодушием, одним ухом, они зашли опосля в храм по очереди, и поставили, каждый, свечку «за здравие рабы, анонимной, в чёрном оперении и без единой мысли в голове»

Сыро, ветрено, дико, страшно. Привет, депрессия!
Деревья, все три, заглядывают в человеческие, стеклянные окна. Какое из них левое, какое правое, если оба светятся?!
За одним - накрывают на стол.
За другим окном – гонят беса, ловят мух, околачивают грушу. Одним словом – петрушку валяют.
Изучение нового галлюциногена на основе затравленных в доску тараканов – наилучший способ приобщится к посту и воздержанию. Слёзы высыхают на глазах.
Не хватает монаха со свечкой.
Ага, тебя, страдальца – свидетеля Иеговы. Вечно беременного тоской.
Ну, ладно, ушёл ты из большого секса, но где можно ходить в часы между ужином и бессонницей?!
Или ты уже не нуждаешься ни в тараканах, ни в еде, ни в телевизоре, где живёт вся жизнь, где все свои и футбол.
Они помнят о тебе. Ждут тебя. Маша ждёт тебя.
А на ужин, между прочим, не какие-то там окорочка вонючие с гормонами роста.
На блюде подан баклажан и кубики домашней брынзы.
Баклажан один, да. Но самый спелый и на полкило.
Запечённый синенький с помидоркой, перчиком и оливковым маслом.
Если возвращаясь, захватишь хлеб, будет баклажан с хлебом.
Зачем тебе «степь, да степь кругом»?
Если вдуматься в смысл слов, то получается «смерть, да смерть кругом…» - то, что всегда в тебе, при тебе, с тобой.
А тут, представь - ужин и Маша только из ванны… Пахнет шампунем и желанием уткнуться в твою жилетку нечеловеческими печальными глазами.
Не дай бог заплачет.
Мир уйдёт под воду и это будет неполноценный секс.
Спасай мир!

Дальше глубже - всё скучно.