Земля блаженных. Часть первая.

Автор: Виктор Костильбург Давным-давно, лет этак триста тому назад жил на земле сибирской человек зело чудаковатый. Ходил по деревням-сёлам, шил-штопал шубы, чем и зарабатывал на пропитание.

Спал под крышей работодателей и харчевался с их стола. Да только вот кушал он шибко мало, да и полного расчёта не получал в силу своих странностей. А странности были немалые и совершенно непонятные для суровых обитателей Верхотурского уезда. Вот, допустим, сошъёт он шубу, всё чин-чинарём, хорошая, по плечу хозяину, ладная, да только останется самая малость - рукав пришить, а глянь, от работника по утру и след простыл, пока все домочадцы спят! Ну, доделают уж сами, зла особого нет, так как плату за работу этот чудак не брал наперёд, а много ли он проел? Но для порядку при встрече бока намнут на всякий случай, ибо непонятно как-то, да и вообще...
А рыбак он был заядлый. Казалось, что рыба сама шла к нему на незамысловатую удочку, сделанную из ивовой ветки. Себе оставлял немного, сварит уху на костре прямо на берегу Туры, а остальное раздаст задарма, кто на пути попадётся. Чудак одним словом. Что с него взять? Ни авторитета, ни достатка, квёлый какой-то, болященький, хоть и не старый. Кто ж такого воспримет всеръёз? Тихий, не ругается, по бабам не гуляет. Не от мира сего, одним словом. Только ребятишкам от него развлечение. Идёт, бывало, на речку с удочкой, а они за ним гурьбой бегут.
- Сеня, Сеня! Рыбку дай! - и камешками в него швыряют.
Остановится он, посмотрит на них кротко, погрозит, улыбаясь пальцем, а на обратном пути оставит им связку язей с подлещиками.
- Что, опять Семёна до реки провожали? - спросят их родители, когда те принесут домой улов.
- Ага, - отвечают те, вытирая самодовольно сопливые носы.
Что до церкви, то был зело охочь и прележен. В колокол ещё не ударят, а он уже стоит тихонько в уголке и молится. Посмотрит на него батюшка и сокрушенно покачает головой: "В чём дух-то держится? А не присядет никогда сколько себя помню. Слёзы текут ручьём по впалым щекам во время Богослужения. Молитвенник... блаженненький" Но наполнится храм народом, запихают кряжистые сибиряки и дородные бабы ещё дальше в угол горе-портного, и вообще его как не бывало...
Видывали его и на берегу реки во время рыбалки стоящим со скрещёнными на груди руками. Час стоит, два... Покрутят пальцем у виска односельчане и идут дальше. Что ему ещё делать? Ни кола, ни двора - вот и стоит, а у нас дела!
Но вот как-то раз не пришёл Семён в церковь. А праздник был был Господский, двунадесятый. Забеспокоился батюшка:
- Слышь, Марья, а Семёна почто не видно в церкви? Заболел небось? - спросил он одну прихожанку, знающую все слухи-сплетни чуть ли не до самой Москвы.
- Ой, да что ты, батюшка! - затарахтела та, обрадованная, что может поделиться свежей новостью. - Почил он, почил он в Бозе сегодня утром!
- Как почил? - удивился священник. - Вчера ещё его видел на всенощном бдении живым и здоровым!
- А вот так значит почил! - Марья прибавила оборотов, доказывая свою эрудицию в окрестных новостях. - Шил он, значица, душегрейку у Петровых. Проживал, как водится, у них. Работу-то уже должен был закончить намедни, вот они его и караулили, чтобы не улизнул, а то, сами знаете, в прошлый раз Ивану-кузнецу он ворот у шубы не пришил и ушёл со двора, за что Ванька так его бил, так его бил, что чуть не взял грех на душу...
- Слушай, Марья, давай по делу, - перебил её батюшка поморщившись. Он прекрасно помнил тот случай, когда сельский кузнец чуть не убил Семёна за недоделанную работу. За что и разбивает сейчас лоб в земных поклонах назначенной епетимии. И поделом! И ещё год будет !
- А по делу, батюшка, значица так, - затараторила Марья, - решили Петровы Семёна на ужин позвать, да проверить заодно как работа спорится, а его нет нигде! Ну, думают, опять утёк придурошный, душегрейку не дошил! Недоглядели! Хозяин в сердцах кнут в руки и за ворота, по селу его искать, а хозяйка на сеновал пошла, там проверить, так как любил Семён там Богу молиться... Глядь, - тут Марья перешла на громкий шопот, выпучив глаза, - а он стоит там на коленях сложив руки на груди крестообразно перед образом Божией Матери. От сердца отлегло. Ну, думает, здесь, не сбежал. Окликнула его. Молчит. Громче крикнула. Всё равно молчит... Подошла к нему, а он приставился ко Господу, - Марья неожиданно всхлипнула, - стОя перед иконой на коленочках.
- В чём застану, в том и сужу, сказал Господь, - задумчиво произнёс батюшка.
- Что? - встрепенулась Марья.
- Да так... - негромко ответил священник.
Похоронили Семёна на погосте села Меркушино. На отпевании присутствовали окромя батюшки только старый пономарь Ефрем да Марья, местное средство массовой информации. Больше никого и не было. Ни близких, ни родных. Не лили слёзы осиротелые дети, не утирала платком глаза овдовевшая молодка, не пригибалисшь к землеот горя седые родители, не склабился злорадно сосед - никому не было дела до его похорон. И спустя некоторое время Семёна забыли. И даже имя его. Могила заросла, крест завалился и сгнил. Остался только неухоженный холмик поросший травой. Вот и всё...

*******

- Подъём!!!
Попкарь (жарг. охранник, конвоир) лениво потянулся и взглянул ещё раз на часы.
- Подъём!!! - опять гаркнул он и нажал на выключатель.
Раздался сигнал, что-то отдалённо напоминающий школьный звонок на перемену постепенно переходящий в вой сирены пожарной машины. Одновременно вспыхнул свет, и здание отряда N°1 огласил топот сотни ног обутых в кирзовые сапоги. Попкарь прислонился к стене, освобождая проход в предвкушении ожидаемого шоу. И шоу не заставило себя ждать.
- Подъём!!! - подхватили его приказ с десяток лужёных глоток. - Подъём, чушата, черти поганые!
Послышались глухие удары и детские вскрики от боли. Из боковых дверей в общий коридор выскакивали малолетние преступники одеваясь на ходу. Кто-то бежал босиком держа сапоги в руках, в надежде надеть их на плацу перед отрядом до окончания подъма. Кто-то прыгал на одной ноге пытаясь натянуть шхеры (жарг. брюки зэковской робы) на ходу. Кто-то упал, и по нему как по асфальту ломились к выходу его сотоварищи по несчастью, нисколько не обращая внимания на стоны бедолаги. Высокий гнусавый голос "бугра" отряда с превосходством сверхчеловека тянул наслаждаясь слова:
- Считаю до полтора!!! Последние три человека "полетят на парашу"! И-и-и р-р-раз!!!
Его помощники стояли по обоим концам коридора с лопарями (жарг. сапог) в руках и "окучивали" пробегающих мимо их пацанов куда попало.
- Пол... - "бугор" растягивал удовольствие, - ...то! ...эр! И последняя буква бу-у-удет...
- Повторяю!!! Последняя буква будет в этом слове "А"!!!
Топот усилился, обладатели стриженных голов с круглыми от ужаса глазами, тяжело дыша, толкая друг друга локтями, пинаясь и матерясь преодолевали жуткую спринтёрскую дистанцию. Победителей в ней не было, были только последние трое проигравших, которые из разряда "пацанов" перекочуют сегодня после отбоя в касту неприкасаемых - "мин", "чертей" и "чушат". Их карьерный рост в преступной иерархии будет преостановлен навсегда. Откроется только путь вниз, в сообщество "обиженных"...
В соседних отрядах происходило то же самое. Обыденное дело. В Верхотурской воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних преступников производился подъём. Процесс перевоспитания шёл полным ходом...
Попкарь от удовольстия расплылся в улыбке. Томительные часы ночного дежурства закончились и в завершении ко всему подарили ему наслаждение от лицезрения подъёма этих подрастающих уркаганов.
...Солнце всходило над Свято-Николаевским монастырём, в котором дислоцировалась "зона". На купола величавого Крестоводвиженского собора легли утренние лучи и он отбросил огромную тень на бывшие здания монашеских келий, а теперь отряды образцово-показательной колонии...

*******

- Батюшка! - в ворота кто-то стал настойчиво колотить. - Батю-ю-юшка-а!
Самоедская лайка, сидевшая на цепи, ринулась на стук сверкая глазами, не издав при этом ни единого звука, только шерсть встала на загривке.
- Батюшка! - не унимался высокий женский голос.
Протопоп отец Иоанн, что служил настоятелем в храме Архистратига Михаила в селе Меркушино Верхотурского уезда почивал после обедни. Нехотя откинув сладкую негу, он открыл глаза. "Кого там принесло?" - недовольно подумал он.
- Батюшка! - настойчивости просительнице было не занимать. Впрочем, за воротами послышались ещё голоса, значит что-то серьёзное стряслось. Надо идти.
Кряхтя встал с одра. С трудом нагнувшись по причине пресловутого живота, обулся в чуни, и шаркающей походкой вышел за ворота.
- Батюшка, благослови! - подошла к нему под благословение Марья-всё-знаю. За спиной у неё стояла целая делегация из сельских баб. "Вот неугомонная, - подумал протопоп, - дед, так-же служивший здесь священником, рассказывал, что и бабка у неё была точь-в-точь такая же, ни одной сплетни не пропустит, на любое событие в селе успевала.
- Бог благословит. Что случилось?
Толпа зашумела, а Марья, обладающая врождённым ораторским даром, передающимся по наследству, стала излагать высоким голосом:
- Идёт, значица, сегодня Пашка-кривой на кладбище могилку у своего родителя поправить, то да сё, помянуть, а смотрит - гроб из земли торчит!
- Что?! - удивился отец Иоанн. - Пашка-то тверёзый был?
- Да ни капли с утра! - воскликнула Марья.
Стоящий в сторонке Пашка утвердительно покачал головой. "Точно, трезвый, - подумал протопоп, - не врёт!"
- Гроб-то чей, Пашкиного родителя Михайлы Кривого?
- Да нет же! Стоит там могилка неизвестно кого, никто за ней не ухаживает...
- Хммм, - досадливо крякнул батюшка, слова Марьи прозвучали для него укором. Действительно, есть такая могилка, всё хотел распорядиться, чтобы порядок на ней навели. Вот дождался... Вспомнились слова деда, сказанные ему лет сорок тому назад: " Почивает тут, Ванюшка, юродивый. Блажененький ..." А вот имени , что сказал дед, отец Иоанн вспомнить не мог.
- Надо по новой гроб опустить, - вздохнул батюшка, - да порядок навести. Панихиду, чтоли, отслужить. - чувство вины не покидало отца Иоанна.
- Так Пашка, что раньше был кривой уже всё сделал! А вот панихиду бы надо!
- Ну, хорошо, что Пашка всё сделал, Спаси его Господи... Подожди! Как это - "бывший кривой"?! - только тут дошли слова сказанные Марьей до сознания священника.
- А так! - воскликнула баба, явно довольная эффектом, произведённым её речью. - А так, что бельмо, которое было у него с рожденья - исчезло с глаза! Решил он сам все сделать, позвал брата, опустили гроб, насыпали холмик, крест новый поставили. Пришёл домой, а баба его не признала сперва! Исчезло бельмо! - торжественно повторила Марья.
- Как исчезло? - глуповато спросил протопоп и посмотрел Пашке в лицо.
Голубые очи, не имеющие недостатков, светились радостию и удивлением. Бельма как не бывало.
- Слава тебе, Боже, слава тебе! - воскликнул священник перекрестившись.
"Со Святыми упокой, Христе... "- лились песнопения над Меркушинским погостом, уходя в небо. Состояние тихой радости и благоговения охватило всё село, которое собралось на панихиду по человеку, имени которого никто не мог вспомнить...

*******

- Отряд! На месте! Шагом... марш! - гнусавый голос "мента отряда" (жаргон. Председатель секции профилактики правопорядка,правая рука "бугра" отряда) прорезал утренний воздух. Далее последовала непереводимая игра слов, состоящая из отборных ругательств, характеризующих марширующих воспитанников трудовой колонии с отрицательной стороны. Несколько минут отряд усиленно топал сапогами по асфальту. В первом ряду, согласно ранжиру, стояли самые высокие. Несчастные люди. "Пацанам" согласно малолетовскому воровскому кодексу чести, в первой шеренге ходить "западло". Даже если ты акселерат и рост твой под два метра. Сломился под побоями, согласился встать в строй - пиши пропало. Потому все "подворовыши" и свита "бугра" не спеша, покуривая на ходу, тащились в последней шеренге, скрашивая свой невесёлый лагерный быт пинками под тощие задницы впереди марширующих насельников, в прошлом Верхотурского монастыря.
- Тянем ногу! Тянем! Ррраз-два! Ррраз-два! Левой! Левой! Песню-ю-ю! Запе-вай!
- У солдата выходной. Пуговицы в ряд! - завопил запевала.
- Ярче солнечного дня
Золотом горят! - хором ответил отряд.
- Часовые на посту, в городе весна! - опять солировал запевала.
- Проводи нас до ворот, товарищ старшина, товарищ старшина! - подхватили сто двадцать глоток.
- Вперёд шагом... арш! - вальяжно сказал "мент отряда", двадцатилетний переросток, оставленный в детской колонии по достиженинии совершеннолетия для наведения порядка в рядах малолетних преступников. И он наводил этот самый порядок как мог. Костяшки кулаков, сбитые от непрестанных трудов, болели и распухли, не успевая заживать. Бессоные ночи окрасили глаза в красный цвет, как у вурдалака, так как в комнате политико-воспитательной работы (ПВР) приходилось после отбоя проводить, так называемую профилактику правонарушений с соратниками по общественной линии. Постоянные команды в полный голос сделали его хриплым и довольно-таки неприятным для слуха. Страх, что администрация отправит его досиживать срок во взрослую колонию - предали его движениям нервозность, а характеру истеричность.
Отряд рванул с места, отпечатывая каждый шаг:
"Идёт солдат по городу по незнакомой улице.
И от улыбок девичих вся улица светла.
Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное
Чтобы его далёкая любимая ждала!"

*******

Дверь распахнулась и в клубах холодного воздуха вошёл клирик Матфей. Владыко Игнатий поморщился. "Опять простыну, - подумал он. - В такую даль пришлось ехать - мощи из земли выходят!"
- Ну, что там? - спросил он Матфея.
- Благославите, владыко святый, - Матфей подошёл под благословение.
Митрополит Игнатий благословил его холёной архиерейской рукой.
- Владыко, - начал Матфей, - и взаправду мощи во гробе нетленные, и сам гроб вздымается из земли!
- Ну, и что теперь делать? Прославлять чтоли? - владыко поднял тяжёлый взгляд на Матфея.
В последнее время митрополит Игнатий был явно в немирном духе. Вся эта эпопея по "делу о десятниках" которым заинтересовался даже сам Царь, отлучение от Церкви воеводы Нарышкина и прочии неурядицы в управлении огромный митрополией, простирающийся от Урала до Тихого океана, весьма расшатывали нервы, и владыко бывал порой на грани срыва.
- Не знаю, владыко святый, вам виднее, - пожал плечами Матфей, - может сами освидетельствуте, раз приехали?
А приехал митрополит Игнатий со своей свитой из Тобольска в Меркушино по поводу прошения прихожан меркушинского храма, что у них на погосте гроб с нетленными мощами выходит из земли. Сначала это известие как-то заинтересовало, но потом усталость от долгой дороги и дурные вести из Москвы охладили пыл митрополита и он уже жалел, что проделал столь долгий путь.

Ночью митрополит проснулся от боли в глазу. Казалось, глаз распирает изнутри, он раздувается и хочет лопнуть. И одновременно тысячи маленьких иголочек впились в него, причиняя неимоверную боль при малейшем движении глаза. Но саме плохое, что он ослеп на этот глаз.
- Матфей, - простонал он, звеня в колокольчик. - Матфей, иди сюда!
От слабого жалостливого голоса клирик пришёл в изумление. Буквально пару часов назад в этом же самом голосе звенели сталь и неимоверная воля. Своим голосом владыко мог подковы гнуть! А тут... Странно... И Матфей поспешил на зов митрополита.
Владыко лежал, закрыв левый глаз рукой.
- Матфей, око... око мое не зрит ничего и кто-то невидимый выкручивает его мне. Помоги мне...
"Чем же я могу ему помочь?" - подумал клирик. И вдруг впомнил! Тот угодник Божий, чьи мощи из земли выходят, он помогал при глазных болезнях и есть длинный список исцелений совершённых его предстательством пред Богом.
- Владыко! - жарко зашептал Матфей митрополиту на ухо. - Тот угодник, чьи мощи выходят, помогал при подобных случаях! Земельку с его гроба в тряпочку завернуть и на глаз положить, да панихиду по нему отслужить надо!
- Так давай! Что ты медлишь! О-о-о!
Как только тряпица с земелькой прикоснулась к глазуь- боль стихла. Игнатий вздохнул облегченно и провалился в глубокий сон.

*******

Канонада приближалась всё ближе и ближе. Страх навис над городом. Сотни ворон, встревоженные стрельбой взмыли в воздух и оглашали всю округу истошным карканьем. К городу подходили передовые отряды "красных" для повторного занятия Верхотурья. После первого захвата их благополучно вышибли, и, ох, сколько пролилось кровушки комиссарской в застенках "белой" контразведки. Предусмотрительно поставили к стенке и всех сочувствующих, и родственников особо отличившихся большевиков. И потому бозы испуганных сторонников "белых" потянулись из города, понимая, что месть не за горами.
Хлёсткий выстрел из лёгкой полевой пушки ударил над головами, лошади вздрогнули и ускорили шаг. Архимандрит Свято-Николаевского Верхотурского монастыря отец Ксенофонт обеспокоенно посмотрел по сторонам. Пулемётные очереди и одиночные выстрелы уже доносились с окраины. "Красные" занимали ключевые позиции для взятия Верхотурья.Толпы беженцев вереницей уходили из города не желая пережить по-новому кошмар большевитского террора.
"Ох, успеть-бы вывезти раку Праведного Симеона!" - с отчаянием подумал архимандрит.
- Алипий! Подгони лошадей! - крикнул он монаху Алипию.
- Н-н-но, мои хорошие! - Алипий щёлкнул кнутом. - Пошли, пошли!
Лошади были хорошие, упитанные. Отец Ксенофонт, предвидя повторный приход к власти большевиков, вызвал к себе старшего конюха отца Алипия и сказал:
- Надо бы лошадок хорошенько подкормить, чтобы они были готовы к длительному переходу. Серебрянную раку Праведного Симеона надо спасать, а не то эти варвары разрежут её на куски.
- Хорошо, батюшка, благославите.
- Бог благославит.
И отец Алипий постарался на славу, лошадки бежали рысцой резво, играя буграми мышц под лощёной кожей.
"По всей видимости успеваем," - с облегчением подумал отец Ксенофонт и закрыл глаза.
- Стой, каналья! - от резкого пьяного крика архимандрит взрогнул и открыл глаза. - Смотри-ка на чём попы-то наши разъезжают!
Пьяный хохот подхватил слова заводилы.
- Мы тут коней своих по два дня не кормим овсом, копыта сбили, а наши чернецы вона чё! Четвёрка, как на архиерейском выезде!
Архимандрит огляделся по сторонам. Повозку с ракой Праведного Симеона окружили восемь белоказаков.
- Да мы... - начал было отец Ксенофонт, желая объяснить, что они везут великую святыню, но осёкся.
"Эти тоже не остановятся, могут и отобрать из-за серебра. Хорошо что тщательно закрыта рогожей," - подумал с тревогой он.
- Распрягай!
- Побойтесь Бога, - взмолился отец Алипий.
В ответ ему упёрся в грудь кавалерийский карабин. Монах повернулся к наместнику, в его взгляде сквозил вопрос:"Что делать?"
- Распрягай, - с тоской в голосе, еле слышно сказал архимандрит...

*******

Панихиду служили торжественно, по архиерескому чину. К тому времени глаз владыкин уже стал различать отдельные предметы, но смутно. Боль же прошла совсем. Собралось всё село, и даже вогулы с соседних улусов примчались на собаках почтить память Угодника Божия. Они хоть и не были крещеные, но обращаясь к нему за помощью, не оставались неуслышанными в своих молитвах.
- Вота, бачка, однако, жена болит совсем - вылечи её, бачка, попроси своего Бога! - шепчет, бывало, тунгус у могилы . И приехав в свой урман находил женушку живую и здоровую, задорно попыхивающию трубкой с табаком.
Владыко покосился на туземцев, собравшихся вокруг могилы и подумал: " Надо бы крестить сих аборигенов. Куда благочинный смотрит? Они сами приходят, а мы! Э-эх. Головопятсво этакое!"
По окончании панихиды око владычне совсем прозрело.
- Воистину угодник Божий! - воскликнул митрополит. - Матфей! Собирай материалы на канонизацию!
- Как благословите, владыко святый, - склонил голову в ответе клирик. - Но как звать-то его? Никто не помнит.
- Вот ведь незадача, - вздохнул митрополит и задумался. - Молиться надо, чтобы Господь открыл имя сего Угодника Божия.
... Всю ночь владыко Игнатий провёл в коленнопреклонных молитвах:
- Господи Иисусе Христе! Если есть на то святая воля Твоя - открой имя Праведника меркушинского!
Но имя не открывалось. Запрягли архиерейский экскорт и двинулись по заснеженной дороге, под завывание сибирской вьюги в Верхотурье. Утомлённый от насыщенных событиями последних дней, владыко Игнатий погрузился в лёгкую дрёму.
"Семёном его зовут, Сенькой,"- услышал женский голос.
"Симеоном величают его," - вторил ей мужской бас.
Митрополит очнулся.
- Матфей!
- Что угодно, владыко святый?
- Симеон - имя Угодника сего. На Симеона материалы собирай.

*******

Кузьме было холодно. Его знобило. Пронизывающий ветер с Туры пробирал до самых костей.
"Господи, помилуй мя грешнаго," - только и мог он шептать окоченевшими губами.
Больная с рожденья нога гноилась, и он с трудом передвигался, опираясь на костыль. Конец октября, уже в ночном небе стали появляться первые снежинки. Кузьма поёжился: "Кипяточку бы!" Он подошёл к монастырским воротам и постучал.
- Чаво надо? - послышался сонный голос вратарника.
- Мил человек, кипяточку не дашь Христа ради?
- Не благославлено!
- Мил человек! Раньше отец благочинный не запрещал мне кипяточек давать, - не отступал Кузьма.
- Кузька, ты штоль? Я те щас дам "отец благочинный", - не на шутку рассвирепел монах. - Шлындаешь тут по ночам! Не благославлено, говорю тебе!
Кузьма отошёл в сторону и присел, прислонившись спиной к монастырской стене. Озноб увеличился. Зуб не попадал назуб. Вдруг подошла бездомная собака и легла, свернувшись калачиком, прижавшись к Кузьме. Немного потеплело. Подбежало еще три собаки и так-же улеглись, обложив убогого плотным жарким кольцом. Кузьма осторожно снял с себя рваный кафтан и постелил под собой на землю. Только он устроился поудобнее, как примчалась пятая собака и, лизнув его в нос, улеглась сверху, накрыв наподобие одеяла. "Слава Богу!" - блаженно зажмурился Косма и уснул.

*******

- Ну, что, товарищ архимандрит? - энкэвэдэшник склонился над отцом Ксенофонтом и пристально взглянул ему в глаза, обдав при этом чесночным запахом и вчерашним перегаром. - Будем сотрудничать или продолжим дальше?
Архимандрит с трудом поднял веки. Голова раскалывалась. Мозги, казалось, не были прикреплены к черепной коробке, а болтались, как вода в ведре. Он не спал уже четвёртые сутки. "Конвейер" работал. До этого, с водянистыми глазами, был латыш, который сломал ему палец, когда стал засыпать. До латыша - бывший "братишка", судя по грязной тельняшке, которая выглядывала из-под тужурки. Даже женщина была, стриженная, не вынимающая изо рта папиросину "Герцеговина Флор". Она разбила ему все губы в кровь, получая от этого явное наслаждение. А до неё... до неё...
Архимандрит покачнулся и стал сползать со стула.
- Воды! - приказал следователь.
Вбежал китаец с ведром ледяной воды и окатил отца Ксенофонта. Тот пришёл в себя.
- Э! Мы так, батюшка, не договаривались! - осклабился энкэвэдэшник. - Уходишь только с нашего разрешения! Даже в обморок! Гы-ы-ы!
- Что? Где я? - перед глазами архимандрита всё плыло, голова кружилась, подташнивало.
- Как это где? - деланно изумился следователь. - У друзей, которые тебе желают блага! И сотрудничества. Подписывай!
Он пододвинул к отцу Ксенофонту заполненный бланк, а в руку вложил перьевую ручку.
- Нет, ничего я не буду подписывать, - тихо ответил архимандрит.
- Тэ-экс! Поня-а-атно! - зловеще протянул энкэвэдэшник.
...Сначала к его спине приставили фанеру и били по ней ногами - отбивали лёгкие, потом - валенком, наполненным песком охаживали по почкам, предварительно подвесив архимандрита к потолку. Бывший величественный архимандрит Свято-Николаевского Верхотурского монастыря висел, как кукла, безвольно склонив стриженую голову покрытую коростами от кровоподтеков. Он стал харкать и мочиться кровью.
- В камеру! Пускай отдохнёт! - великодушно приказал очередной следователь. - Трупы нам пока здесь не нужны, - устало добавил он, наливая воду из графина. - Заводи следующого!

*******

- У нас самый хороший Копорский чай, который производят в России! - заявил Виктор, загружая роллер (станок применяемый в чайной промышленности для скручивания чайных листьев) очередной партией измельченной зеленой массы иван-чая.
Сказав это, он нажал на кнопку "ПУСК". Роллер встрепенулся и с грохотом стал описывать круги вокруг своей оси, выжимая сок из зеленых листьев и превращая их в аккуратные трубочки. Потом их поместят в бочках во влажный и жаркий цех ферментации, где они на прямо глазах примут черно-коричневый цвет.
- Это не Копорский чай. Это - Косьминский чай, - задумчиво возразил иеромонах Иона, внимательно наблюдая за работотой роллера.
- Да, я слышал, батюшка, что название "Копорский чай" произошло от пригорода Петербурга Копорье.
- На самом деле, - начал свое поучение отец Иона, - Копорье было самым крупным селом, где фальсифицировался зеленый чай в дореволюционной России. Он состоял из листьев тополя, вишни, иван- чая и других растений. А у нас чистый иван-чай. Косьминский чай.
Отец Иона подошел ближе к роллеру:
- Все, хватить! Выключай, Виктор.
- Как благословите, батюшка! - осклабился Виктор, у которого на голове красовалась бандана с надписью "Россия", да еще и с двухглавым орлом.
Помимо этого роллера рядом грохотало еще два китайских чуда. А так-же измельчитель-гильотина, который строчил очередями наподобие станкового пулемета. На измельчителе работал бывший наркоман и нынешний алкоголик Игорь Чебаркульский. Он обладал запредельной мудростью, так как сделал хитрый ход назло Высоцкому. Как известно Владимир Семенович, чтобы вырваться из лап "зеленого змия" переметнулся в обьятия утончённого Морфея. Игорь же ставит себе в великую заслугу, что прекратил колоться всякой гадостью, пересев "на стакан". Хотя, надо заметить, в то время он не пил. Пока не пил.
Подавал ему листья тоже бывший наркоман, но "завязавший" серьёзно со всеми видами охмурения своего сознания. Кандидат в мастера спорта по хоккею, отец трех детей, Ян Семенов. Подцепив неизменный атрибут всех "наркош" со стажем - гепатит С, разведясь с женой, он пришел после клиники, где его откачали в очередной раз, в Косьминскую пустынь, что находится между славным городом Верхотурье и не менее славным селом Меркушино. В больнице Яна предупредили, что, дескать, ты, брат, не Прометей, и печень у тебя не отрастает каждый день по новому, так-что следующий визит уже будет, скорее всего, к паталогоанатому. Не знаю, как остальным наркозависимым, но Яну Семенову такая перспектива дальнейшего развития событий очень не понравилась, и он со слезами на глазах уговорил игумена Петра взять в монастырь "на послушание". Отец Петр откликнулся на просьбу Яна, усилил молитву за него, и предав небесному покровителю обители Косьме Верхотурскому, отправил в цех переработки иван-чая. И маленькое чудо случилось! Ян окреп, набрал растерянные по блат-хатам и "малинам" 20кг, забрал к себе сына Парфения и женился. Как человека семейного, его оформили рабочим, и он стал пользоваться всеобщим почетом и уважением, как умелый специалист, красавец-мужчина и, вообще, не дурак .
- Виктор, - обращается отец Иона к типу в бандане, - ты будешь наш видеооператор и фотокорреспондент.Снимай для истории все что видишь!
- Это, батюшка, послушание?
- Да, - кивнул головой отец Иона.
Внутри Виктора все возликовало. Еще бы! Экш-камера "Сони" валялась без дела в сумке, фотоаппарат "Панасоник" пылился в домике для паломника, ибо без благославения не разрешалось вести съемку, а тут НА тебе:"Снимай все , что видишь!" Виктор не заставил себя ждать, сбегал за камерой, прицепил на голову и началось!
Первым делом он пошел в цех просушки. Стоявшие в три ряда стелажи были покрыты нагревающейся пленкой. На них рассыпали очень тонким слоем иван-чай, уже прошедший этап ферментации и пароконвекции. Стояло так-же два сушильных агрегата, чай на груглых сетчатых поддонах доходил в них до кондиции. Но объем производства колоссально увеличился по сравнению с прошлыми годами и сушильные камеры не справлялись, потому на помощь к ним и пришли стелажи. Здесь правил парадом Славик Никифоров с Воткинска. Человек удивительной судьбы, удивительного характера, удивительной работоспособности. От постоянной влажности и испарений и него в конце сезона началась аллергия: лицо, руки покрылись пятнами, глаза припухли, но работу свою он не оставлял.
- В нашем российском обществе бочка перевернулась, - смеется он завидев Виктора с экшн-камерой на голове, - батюшка работает, а послушник ходит снимает!
Славик... Когда-то он учился в Казанской семинарии. Два года. Он и сейчас готов часами рассказывать про житье-бытье в ней, вспоминать своих однокурсников, сокелейников. Особенно болезненными его экскурсы в прошлое были связанные с каким-то игуменом, который любил фотографироваться с седящим на его коленях семинаристом, одетым в ажурные трусики... Не выдержал Славик искушения суровой действительностью, запил. На прощание сказал что-то откровенное сему игумену и вылетел, как пробка из бутылки шампанского из данного духовного заведения.
Интересно, а почему еще в царские времена самые отъявленные атеисты были выходцами из семинарий?
Затем Славик поехал покорять Златоглавую. Устроился в какой-то копировальный центр и одновременно подрабатывал тамадой. Наличие неплохого голоса, отличного слуха, музыкальной школы... Ах, да! До семинарии он подвизался в консерватории по классу аккардеона, но, увы, бросил и пошел в семинарию. Так вот, наличие всех этих талантов обеспечило ему успех в своем хоть небольшом, но довольно-таки прибыльном развлекательном бизнесе. Когда, по первости, было совсем тяжело, учавствовал в подпольных боях "до полной победы" - бокс, еще одно безобидное хобби разностороннего Славика.
Купил Славик двухкомнатную квартиру. Недорогую бюджетную иномарку. Женился на красивой девушке. И...

Проповедь об ужасах ИНН, печати антихриста, зле, которое опутывает современные мегаполисы, прошла в самое его сердце. Славик стал интересоваться современными пустынножителями, скрывшихся от пагубного влияния цивилизации в сибирских лесах. Рылся на ютубе, просматривая ролики с ними, и в его голове созрело решение...

О БОКСЕ. ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

Когда знаменитому проповеднику современности протопресвитеру Дмитрию Смирнову, не сходящего с экрана телевизора, одна обеспокоенная судьбой своего мягкотелого сына раба Божия задала вопрос:
- Что делать, если моего мальчика постоянно обижают, даже бьют из-за того, что он очень добрый и слабый?
- А вы знаете, - начал свой ответ маститый проповедник покаяния, - займитесь боксом! Ко мне тоже в детстве лезли, а как стал заниматься боксом - сразу перестали!
Этот ответ московского батюшки Славик готов был повторят по тридцать раз на дню, до того он пришелся ему по душе. Но! Смею возразить. Начну сначала с чисто практической точки зрения. В те далекие пятидесятые-шестидесятые годы прошлого столетия может удар кулаком в лицо противника и играл решающую роль, но если взглянуть на статистику и тревожную хронику нынешних дней, то создается впечатление, что все конфликты, превысившие точку кипения, решаются с помощью ножей, травматического оружия и нередко, огнестрелами. Так-что, если сын этой дамы решит продемострировать выученный в спортзале хук или джеб какому-нибудь зарвавшемуся дагестанцу, то скорее всего, он закончит жизнь на клинке оного, или в лучшем случае - в реанимации.

Это первое, но не самое печальное возражение против бокса. Второе будет намного тоскливее. Каким бы хорошим боксером ты не был, но искусство бить людей в голову и по печени дается нелегко. Пока ты сам научишься делать из соперника "отбивную котлету", пропустишь неимоверное количество ударов в собственный фейс. И последствия могут быть самые неожиданные. Как, например, у Славы. Слава засобирался в лес. Вы думаете ягод насобирать или лукошко грибков "на халяву" надербанить? Ничуть нет! Слава решил жить в лесу. В палатке. Он ходил по магазинам с покорной женой и закупался туристическим инвентарем, без которого, по его мнению, невозможно жить отшельником в лесу. Интересно, задумывался ли он в тот момент, что испытывала жена во время покупки охотничьих спичек или универсального топорика? Или она уже в душе поставила ему диагноз и смирилась? Завершающим штрихом было сушить сухари. К этой операции присоединилась даже теща. Ну, у нее были, скорее всего, свои коварные планы: сбагрить побыстрее и подальше любимого зятька, ибо она уже давно подозревала, что он не достоин руки ее дочери. Процесс "осухаривания" шел полным ходом, и вскоре в появились два огромных баула с человеческий рост. Торжественно предав пламени паспорт, медицинский полис и прочие личные документы, Слава нотариально передал все права на недвижимость своей благоверной. У тещи от радости перехватило дыхание. Что перехватило у жены - я не знаю, но факт остается фактом - она ничуть не отказалась от подобного волеизъявления своего, увы, бывшего мужа. Слава сделал слабую попытку увлечь ее за собой, но она не разделила его энтузиазма и решила остаться в Москве в двухкомнатной квартире.
Шурин у Славы оказался человеком хорошим и отзывчивым.Предложил ему место подвига -север Свердловской области, Верхотурский район, окресные леса села Усть-Салда.