Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Было дело:: - ПЕРВОЕ ДЕЛОПЕРВОЕ ДЕЛОАвтор: Ген Жэстачайший Первое дело.Рабочее название: Будни уголовного розыска. Дорожкин пришёл на работу на полтора часа раньше обычного. Хотел без суеты бумаги в порядок привести, по папкам разложить. Чай себе заварил, папки достал, листки дыроколом пробивает и вкладывает. Звонок по внутренней линии. Трубку снял: - Лейтенант Дорожкин. - Слушай, Дорожкин, это полковник Мамлюк. А кто есть в отделе? Дорожкин сразу узнал голос шефа, хоть видел и слышал того не часто, а потому привстал со стула, вытянулся и дальше отвечал по форме: - Никого нет, только я, товарищ полковник. - Тогда зайди ко мне, Дорожкин, дело одно решить надо. Славное утро, сам начальник управления к себе вызывает. За полгода работы он идёт к шефу в первый раз; поздравление по случаю Дня милиции не в счёт, тогда "пили чай" всем отделом. В приёмной секретарское место пусто, редкая тишина. Осторожно постучал и приоткрыл дверь: - Разрешите? - Заходи, Дорожкин, не робей - голос у Мамлюка прокуренный, басовитый. Сам шеф под два метра ростом, веса в нём килограмм сто тридцать. Возвышается над столом гора-горой в облаке дыма. - Садись Олежа, - кивает на приставной стул, - тебя же Олегом зовут? - Так точно, товарищ полковник. - Знаю, ты после института срочную служил. Это хорошо. Впредь давай без шарканий, милиция - не армия, и оценивают здесь не по выправке, а по переданным в суд делам. Посему, ты хоть горбатым очкариком с бородой прикинься, но преступления раскрывай. - Так точ...- вставая осёкся Дорожкин и снова сел. - Понял, товарищ полковник. Мамлюк пыхнул сигаретой и протянул ему лист формата А4 на треть исписанный ровным почерком: - В моём доме в соседнем подъезде живёт старушка. Одинокая. Насколько я в курсе, своих детей у ней нет, а присматривает по хозяйству родственница. Вот родственница эта меня во дворе сегодня выловила, когда я в машину садился, и всунула цедулку. Пока ехал, прочёл - у бабки, вроде, кольцо старинное пропало. Так что ты, Дорожкин, не тяни, выясни: если окажется, всё как в письме, регистрируй заявление, проводи дознание. Сам дела уже ведёшь? - Самостоятельно нет. Пока работаю под началом капитана Травкина. - Скажешь Травкину, что я поручил. Будет первое твоё дело. Навроде вступительного экзамена. Посмотрим есть в тебе задатки сыскаря или может надо отправлять в участковые. - Постараюсь, товарищ полковник. - Меня Фёдором Тимофеевичем зовут. - Да, конечно, я знаю, - смутился Дорожкин, - Фёдор Тимофеевич. Разрешите идти? - Иди, результат доложишь. - Мамлюк погрузился в облако дыма. И, уже когда Олег закрывал дверь, крикнул, - Пару недель тебе на всё, Дорожкин. Пока возвращался в кабинет, бумагу прочёл: " От Лавровой Веры Анатольевны (адрес такой-то, паспорт, телефон) Заявление. Прошу помочь в розыске золотого кольца с жёлтым бриллиантом, доставшегося в наследство от матери и пропавшего позавчера вечером. 5 февраля 2004 года. Подпись." Судя по подписи, текст писал другой человек, верно, родственница, о которой шеф упоминал. В кабинете позвонил по номеру с заявления: - Здравствуйте, это из милиции. Дорожкин Олег Романович. - Здравствуйте, а я - Маша. - Звонкий юный голос. - Вы Мария, кем приходитесь, э-э... (быстро глянул) Вере Анатольевне? - Внучка её двоюродной сестры. - Заявление в милицию, я так понял, вы написали? - Да. Бабушка Вера из-за диабета плохо видит и руки дрожат... - А когда я к вам с бабушкой смогу зайти? После четырёх у вас заканчиваются занятия в институте? Хорошо, уточните адрес... Доложил капитану Травкину. Тот похлопал по плечу: "Давай, Дорожкин, не подведи наш отдел. Я тебя от всего освобождаю." До встречи с заявительницей - вагон времени. В кои-то века можно смыться из конторы и пошляться без дела. Дорожкин надел куртку, вязаную шапку и шагнул из управления прямо в зимнюю слякоть; бродить по улицам в такую погоду радость не большая, но всё лучше, чем в кабинете бумажки перекладывать. Вскорости и решение подоспело; через десяток минут Олег покупал билет на ближайший сеанс последней части трилогии: "Властелин колец. Возвращение короля." Когда открылась дверь, на пороге стояла хрупкая девушка в хэбешной серой маечке и таких же шортиках до коленок. Каштановые волосы, короткая задорная стрижка, голубые глаза смотрят с интересом. - Я - Дорожкин. - Здрасте. Маша. Заходите, пожалуйста,- и девушка пропустила гостя вглубь коридора. Потом был чай с Марией на маленькой уютной кухне однокомнатной "хрущёвки". И рассказ Веры Анатольевны с Машиными комментариями и показом фотографий из семейного альбома. Вера Анатольевна приболела: лежала на кровати в комнате, а Олег сидел на приставном стуле и записывал показания, пристроив папку на колени. История выходила не совсем обычная. Когда случилась война, жили Вера Анатольевна с отцом и матерью в небольшом белорусском городке ("местечке" - так говорят в тех краях). Отец работал инженером-электриком на швейной фабрике, мама там же - швеёй. Вере было девять лет, в школу ходила в третий класс, мамке по хозяйству помогала: был у них свой дом, держали кур и поросят. На второй или третий день отца вызвали в военкомат и отправили на фронт. Погиб он в декабре сорок первого (Маша показала Дорожкину похоронку). Мать в эвакуацию ехать отказалась: хозяйство бросать не захотела. А те из соседей, что решились на переезд, через неделю-две почти все вернулись: немцы наступали быстро, и линия фронта ушла далеко вперёд. Где-то к октябрю оккупационные власти отделили на окраине городка квартал, согнали всех оставшихся в живых евреев и поставили по периметру охрану. За сутки до этого к маме ночью, что-то прознав, пришёл ювелир Соломон (они с отцом до войны приятельствовали) и привёл своих близняшек: Зоху и Тамару. Вера проснулась, подкралась к сеням и слышала, как Соломон уговаривал мать взять на время его детей, а потом он что-нибудь придумает. Мать согласилась приютить только одну девочку, сказала, что сама очень боится: если кто немцам расскажет, тогда ей не сдобровать. Ювелир оставил Зоху, а с Тамарой ушёл. Перед уходом ювелир Соломон что-то отдал маме, она сразу отказывалась, но ювелир настоял: "Возьми, это что бы вы не голодали первое время." Вера с Соней (а с этих пор по наказу мамы Зоха стала для них Соней) сдружилась, разница в возрасте была невелика; Соня, если бы не война, осенью должна была пойти в первый класс. За время оккупации случалось всякое, и облавы, и реквезиции. Мать даже хотели угнать в Германию, но то ли двое детей, то ли случай, а пронесло. Искали несколько раз оставшихся в живых евреев, но и здесь, как говорится, Бог миловал: никто не выдал Соню. А после войны за девочкой приехал дядя, брат жены ювелира Соломона. Мать тогда стол накрыла: взрослым по чарке, детям - пирог, и уже когда выпили немного, сходила в чулан и вынесла оттуда тряпицу. Развернула, а в тряпице лежит кольцо золотое с красивым жёлтым камнем. " Забирай,- говорит, - Соломоново кольцо. Не продала, сохранила в целости." Отказался брать гость: " Не я давал, не мне забирать. Раз Соломон решил, сейчас оно ваше." Сказал так и уехал с Соней. Перед самым развалом СССР про мамин случай написали в газете, потом приезжал посол Израиля и вручил ей диплом "Праведник мира". Вместе с послом приехала и Зоха со своими сыновьями. Из всей Зохиной семьи в живых после войны осталась только она одна, мать и отца отправили в лагерь смерти "Треблинку", а про Тамару ничего известно не было: везде искала сестру где могла; только ни слуха, ни намёка. Кто-то видел, как Тамару из гетто уводил какой-то полицай, а куда и зачем, неизвестно. Но совсем недавно позвонил один канадец, сказал, что едет в Израиль по делам и хочет с ней, Зохой, встретиться: знакомый канадца был в одном бараке с отцом Зохи и ему есть что рассказать. Так что она ждёт этой встречи, хотя никаких иллюзий не строит. А касательно кольца, мама опять порывалась его отдать, но Зоха решительно воспротивилась. И уже тогда нам призналась, что кольцо отца Сони обладает силой: если голова болит, давление скачет - подержи в руке и боль как рукой снимает. Мать умерла через полтора года после той встречи. А Вере Анатольевне вместе со всем нехитрым скарбом досталось и кольцо. Призналась сегодня Олегу, что был в её жизни тяжёлый момент, захотела продать кольцо и отнесла в ломбард. Только оценщик оказался порядочным: "За золото вы копейки получите, а камни мы не оцениваем. Но бриллиант необычайной красоты и чистоты, поэтому, от греха подальше, спрячьте колечко." Вера Анатольевна оценщика тогда послушалась: положила и надолго, казалось, забыла о драгоценности. Только однажды, когда мигрень одолела, вспомнила мамины слова, достала кольцо, подержала в руках, боль отпустила. "Сейчас кольцо для меня - панацея, таблетки тоже пью, но без кольца эффекта такого не было бы." - уверяла Вера Анатольевна. - Вера Анатольевна, а как оно пропало? - спросил Дорожкин, когда подошли к самому главному. - Я точно не помню. Но позавчера ко мне приезжала скорая. Маша ещё на занятиях была. Врач давление померил, укол сделал. Уехал, а после я кольца не нашла. - А что за врач? Опишите. - Молодой, лет тридцать. Худощавый. Роста среднего. Из необычного - родимое пятно на лбу над левым глазом, два кружочка. Как восьмёрка или знак бесконечности. - А кто к вам кроме Маши приходит? - Почтальон пенсию приносит. - Спасибо Вера Анатольевна. Попробуем помочь. - Дорожкин уже прощался. Только в коридоре какие-то сомнения его посетили и он спросил. - А адрес Зохи или телефон её остался? - Возьмите, - Мария поискала и передала Дорожкину визитку. Уже в коридоре он прямо спросил Машу, почему она присматривает за немощной старушкой. "Бабушка Вера написала завещание, где всё оставляет мне, - ответила без хитростей и добавила, - но я бы и без завещания за ней ухаживала." - Может в кино сходим? - прощаясь, предложил Дорожкин. - Может. Если кольцо найдёте. - улыбнулась девушка. Олег вышел в февральскую непогодь, быстро нырнул в рейсовый атобус и уже в тепле стал прикидывать варианты. Самый простой и напрашивающийся ответ - Маша. Денег не хватает, продажа дорогого кольца - хорошее решение проблем. Почтальон ещё есть. Маловероятно. Врач? Здесь возможны варианты. Врача надо проверить, как, впрочем, и почтальона. А Маша. Дорожкин совсем не хотел думать про неё в таком раскладе. На завтра он написал запрос на станцию скорой помощи. Потом решился и позвонил в Израиль Зохе. Позвонил со своего мобильного: ни за что финансисты не приняли бы его отчёт, но Дорожкина это волновало в последнюю очередь. - Зоха Соломоновна? Очень приятно вас слышать. Я - Олег Романович Дорожкин, следователь. Занимаюсь сейчас пропавшим кольцом Веры Анатольевны Лавровой. Хотелось бы узнать о вашей встрече с канадцем, о котором вы говорили Вере Анатольевне. Это всё прояснило судьбу вашей сестры? - Олег Романович, о Тамаре, увы, хороших новостей нет. Но, если хотите, я вам напишу на емейл историю, что рассказал мне канадец, сбросьте, пожалуйста, адрес. Через два дня позвонила Маша. Сказала, что кольцо нашлось, и если Олег Романыч хочет, может приехать, его посмотреть. А заявление от имени Веры Анатольевны о том, что пропажа объявилась, она уже подала. Первое дело вышло худым. И даже не совсем делом. Дорожкин аж крякнул от досады. С другой стороны, хорошо то, что хорошо кончается. Кипучая жизнь отдела снова привычно засосала его . Мамлюк, когда узнал, на чем всё закончилось, философски заметил: "Этих старушек не поймёшь: то у них кольца пропадают, то память возвращается." Дорожкин на кольцо решил всё же взглянуть. На всякий случай. Позвонил Маше; время свободное появилось, зашёл в гости. Колечко ничем не выделялось, если бы не камень: размером с ноготок мизинца и необычайно жёлтого цвета. - А где было? - спросил, прихлебывая из чашки. - Вера Анатольевна нашла, когда меня в квартире не было. Видать, спрятала, а память плохая, вот и вспомнила только через неделю. Капитан Травкин забрал в приёмной почту. Дорожкину отдал ответ из станции скорой помощи. "В такой день по такому адресу машина не выезжала и помощь пациентке не оказывалась." Странно, хотя в сущности ничего не меняет. Старушка, может, даты перепутала, с неё что взять. Пришло ещё послание от Зохи Соломоновны. Она писала, что через канадца ей позвонил человек, который находился с отцом в одном бараке в Треблинке и чудом выжил. Отец рассказал этому заключённому историю о разделённых близняшках, о том как спрятал меня у жены своего знакомого. А Тамара осталась с ним и мамой в гетто. Ещё при рождении Соломон сделал два одинаковых кольца для дочек: думал будет каждой по подарку на свадьбу. Одно он передал матери Веры Анатольевны, а второе предложил охраннику в гетто, что бы тот вывел Тамару и доставил по надёжному адресу. Охранник согласился и ночью забрал девочку. Отец не успел больше переговорить с охранником: на следующий день их с матерью погрузили в вагон и увезли в концлагерь. След сестры потерялся. Все мои дальнейшие поиски были безрезультатны. Правда, отец называл имя и фамилию полицая: Василий то ли Корзюк, то ли Корзик, но столько времени прошло, что отыскать его не вышло: или эмигрировал, или фамилию сменил, или, что вероятнее всего, умер давно. В конце была приписка, если Олег Романович сможет выяснить на счёт Корзюка, любые сведения она примет с благодарностью. В истории можно было ставить точку. Но где-то через полгода интересы службы занесли Дорожкина в архив, где среди прочего хранились судебные материалы на предателей родины. Там он и нашёл дело Василия Корзюка, отсидевшего 8 лет по ст 58-1а "Измена Родине", а по указу президиума ВС СССР от 17.09.55г амнистированного и освобождённого из заключения. Из бумаг выходило, что Корзюк до середины 43 года служил в местной полиции, а затем влился в партизанский отряд и уже в 44-ом, когда город освободили, был призван в действующие войска и встретил победу в Праге. После войны вернулся домой, устроился обходчиком путей на железную дорогу, но в 48-ом на него донесла живущая рядом С. "Убыл после заключения по месту жительства в город, улица, дом." - Дорожкин переписал адрес. Тратить последние на поездку в братскую страну Олег Романович не стал бы, но белорусы пригласили на семинар по обмену опытом, и Дорожкин уговорил капитана Травкина; а тот включил его в общий список. Мамлюк половину из списка вычеркнул, только Дорожкина не тронул. Уже в Минске отпросился на полдня, купил на автовокзале билет и через два часа стоял у дома с известным ему адресом. Дверь открыла полноватая женщина. На вопрос, проживает ли здесь Василий Корзюк, ответила коротко и по существу: "Да, жил, только давно помер." Хозяйка хотела дверь закрыть, но Дорожкин показал удостоверение и попросил уделить ему 10 минут времени. Женщина недоверчиво покосилась на корочку и в жильё пустила. Старая обшарпанная квартирка. Чисто. Обстановка из восьмидесятых и ковры на стенках. - Дом ещё со времён войны ремонта не видел? - поинтересовался Дорожкин. - Ну вы и скажете. Делали. Только давно это было. Куда только наши отчисления на капремонт идут. - У вас те же проблемы,- хмыкнул Дорожкин, - меня зовут Олег Романович. - А я - Корзюк Зинаида Степановна. - Кем Зинаида Степановна приходитесь... приходились Василию... - Степанычу. Отчество у свёкра как моё. Я за старшего сына замуж вышла, когда их мать уже умерла. Оставила троих сыновей сиротами. Я, пока все не выросли, была им и за прачку, и за кухарку. А свой ребёнок родился мёртвым, врачи меня спасли, но сказали, что больше рожать не смогу. - А за что Василий Степаныч в тюрьме сидел? - Об этом не любили говорить. Боялись последствий. Средний сын написал было в анкете про отца правду, так его в военное училище к экзаменам не допустили. Полицаем свёкор в начале войны служил, боялся, хотел откреститься от брата-коммуниста. Только как смог, сразу сбежал к партизанам. - А он ничего не рассказывал про девочку Тамару, еврейку. Про кольцо не вспоминал? - Думала уже никому об этом не узнать. - Женщина провела ладонью по лбу, словно разгладила морщины. - Перед смертью болел Василий Степаныч, онкология ела. Мучился сильно. Когда совсем мочи не стало, попросил меня священника найти. Времена были, знаете какие: в церковь ни ногой. Только со мной работала девушка, баптистка. Я ей рассказала, она написала на бумажке телефон. Позвонила тогда, рассказала: пришёл мужчина в костюмчике, представился пастором. Ничего необычного, худощавый, лет тридцати, на лбу только отметина в форме восьмёрки. Вот ему свёкор и рассказал про еврейскую девочку, я всё слышала. Говорил, что хотел за кольцо ребёнка спасти, но испугался и отвёл к немцам. А потом достал из подоконника это кольцо (он там, в подоконнике, тайничок сделал) и отдал пастору. После завтрака в отделение пограничных нервно-психических расстройств пришла комиссия. В большинстве - женщины. Разбрелись по палатам и стали пациентов расспрашивать. На стул у кровати седого пожилого мужчины подсела дамочка неопределённой наружности среднего возраста. Мужчина оторвался от кроссворда и посмотрел на дамочку, вернее, на её руки. На фалангах больших пальцев правой и левой руки у посетительницы красовались абсолютно одинаковые золотые кольца с камнями желтоватого оттенка. Теги:
-29 Комментарии
#0 11:38 19-07-2016Гриша Рубероид
читалось нормально вроде, но в конце не понял нихуя ничё. или это еще не всё? ну и что дальше? так-то увлекательно написано. Нормально, но тоже концовку осознал лишь частично. Еше свежачок не смею и думать, о, верные други,
что снилось сегодня любимой супруге. она в этот час, отдыхая от бдений, обычно погружена в мир сновидений, а мне под будильник проснуться и в душ бы, пожрать и собраться на чёртову службу. и вот я под душем стараюсь согреться, мечтая о сладком релизе секреций, вдруг, свет погасает, и как по заказу, супружница рядом, и вниз лезет сразу, о, сладкие стоны!... Когда молод в карманах не густо.
Укрывались в полночных трамваях, Целовались в подъездах без домофонов Выродки нищенской стаи. Обвивали друг друга телами, Дожидались цветенья сирени. Отоварка просрочкой в тушке продмага.... Однажды бухгалтер городской фирмы Курнык поссорился с Черным Магом Марменом. Мармен был очень сильным и опытным.
И вот Черный Маг Мармен проклял Курныка. Он лелеял проклятье в глубине своего сердца целый месяц, взращивал его как Черное Дитя – одновременно заботливо и беспощадно.... Поэт, за сонет принимаясь во вторник,
Был голоден словно чилийский поморник. Хотелось поэту миньетов и threesome, Но, был наш поэт неимущим и лысым. Он тихо вздохнул, посчитав серебро, И в жопу задумчиво сунул перо, Решив, что пока никому не присунет, Не станет он время расходовать всуе, И, задний проход наполняя до боли, Пердел, как вулкан сицилийский Стромболи.... Как же хуй мой радовал девах!
Был он юрким, стойким, не брезгливым, Пену он взбивал на влажных швах, Пока девки ёрзали визгливо, Он любил им в ротики залезть, И в очко забраться, где позволят, На призывы отвечая, - есть! А порой и вычурным «яволем»!... |