Голубая лагуна

Автор: Амир Григ Мы все мечтаем о «Голубой лагуне».
Особенно, когда погода нелётная, то есть, дождливая, и теплоход намертво встаёт на причале. Команда курит на носу, редко перекидываясь словами, и я тоже там стою и молчу, денег за простой не платят, а застряли мы потому, что пассажиров нет, серо кругом, и даже шпили высоток попрятались, а мне нравится такая погода, теплоход слегка покачивает, пахнет речной водой, и кто-то обязательно скажет про «Голубую лагуну».
- Ты прикинь, блять, а на «Голубой лагуне» за простой тоже платят!
«Голубая лагуна» - теплоход, на котором все мечтают быть. Я его никогда не видел. Говорят, он огромный, белый, трёхпалубный, сияющий, как надраенная ванна, на нём огни никогда не гаснут и музыка не смолкает. Там, на главной палубе – ресторан с приличной кухней, там качаются хрустальные люстры, настоящий живой оркестр в смокингах работает, и официанты с подносами, все в отутюженном и хрустящем, ловко швартуются к столикам, несмотря на качку, а на верхней площадке – танцпол, и вальсируют парочки всю ночь, огни разноцветные по бортам, и на мачтах – тоже.
«Голубая лагуна» ходит, где хочет, и где хочет – швартуется, у неё с этим нет проблем, а вот у остальных есть, к одному причалу можно встать только в 11-10, к другому в 12-20, всё по часам, а вот «Голубой лагуне» это безразлично – взял и бросил якорь, где нравится. Там рубка отделана красным деревом, а в салоне стоит макет корабля в стеклянном гробике – всё один к одному, только махонькое, якорьки, иллюминаторы, мачта и даже крохотные красные огни на ней. А тем, кто работает на «Голубой лагуне» – экскурсии ведёт или развлекает отдыхающих, полагается обед за счёт корабля, ты просто садишься в ресторане, к тебе подплывает официант и кладёт меню, ты заказываешь первое, второе и третье, и всё тебе несут, не считая того, что чай, сок и даже кофе тебе дают затак, по первой просьбе, это тут не считают за услугу (и, по слухам, могут в иной жаркий день и кружку пива нацедить холодненького). Капитан там носит золотую фуражку, белый китель и сияющие штиблеты, и вообще, он весь сияющий – носит бороду и курит настоящую трубку.
А наш капитан фуражки не носит, дымит какими-то недорогими мужицкими сигаретами, и ходит в резиновых шлёпанцах на босу ногу. С утра он строил свою команду, но как-то уныло и невыразительно, с ленцой.
- Я вон в баке пивные банки видел, это как нахуй, понимать?
- Какие банки, нахуй ещё?
- Хуй через плечо, я сказал какие, пивные нахуй.
- Да это не мои нехуя.
- Да ясен хуй не твои, это из буфета нахуй.
- Ну слушай, нахуя мне пиво из буфета, тут сгонять за пивом три минуты, вот, блять, магазин нахуй.
- Тогда куда делось из буфета, нахуй?
И т.д.
Матросы стоят теперь возле капитана, курят, сплёвывают за борт, не глядя друг на друга, напоминая собутыльников, квасящих каждый день, что настолько приелись друг другу, что стало не о чем говорить. Общаться они готовы только на тему «Голубой лагуны», она-де, ходит далеко, до Питера, и даже до острова Валаам, где стоит монастырь среди замшелых северных валунов , и чаек там не в пример больше, чем тут, на Москве-реке, закутанной туманом по самую бровку Воробьёвых гор.
Гром ударил и в тумане сверкнуло.
Капитан тут оживился:
- А как-то на Волге прямо в клотик ебонуло! Электропитание сразу нахуй всё! Шли под буксиром! В туман, нах, такой же!
Матросы поглядели на него с уважением
Я заглянул в буфет и спросил воды, девушка с треугольным лицом, сидящая по обыкновению, возле стойки на корточках, глянув на меня безо всякой симпатии, налила до краёв поллитровый пивной стакан, я вышел с ним на корму, отпил половину, остальное выплеснул за борт и уселся в расхристанное плетёное кресло.
И знаешь, что я подумал?
Что вот-вот раздастся гудок – чертовский красивый, басовый гудок, из тех голосов, которыми переговариваются солидные суда, настоящие лайнеры в океане, гудок этот прозвучит в кромешном молоке, накрывшем всё вокруг, прямо рядом, и вскоре, минуты через три, так близко, что, покажется, протянешь руку и достанешь, вытечет из тумана огромный белый корабль, его иллюминаторы будут светиться, как новогодняя ель, будут сыпать неоновыми искрами две, нет, целых три его палубы, и разнесётся музыка – какой-нибудь старорежимный фокстрот, надёжно забытый, которого не услышишь даже по радио, а с корабля этого пробьют рынду, начищенную до блеска обручальных колец, и спустят шлюпку с выстрелов.
Потому что за каждым из нас когда-нибудь приходит своя «Голубая лагуна».