Узор лабиринта (V)

Автор: Братья Ливер - 5 -

Небо было низким, грязно-серым, как потолок в вокзальном туалете. Ветер выдувал остатки тепла из-под куртки. Алексей шёл, покачиваясь и тяжело дыша, время от времени его сотрясал глубокий, выворачивающий кашель. Вокруг во все стороны простиралась всё та же окраинная хмурь, подсвеченная далёким заревом. По мере того, как Алексей двигался, сияние, кажется, не становилось ближе ни на метр.

Впереди громоздились две опоры ЛЭП, напоминавшие циклопические уродливые ёлки. Несколько странным показалось их необычно близкое расположение друг к другу. Алексей прошёл между ними и остановился передохнуть, отхаркать собравшиеся в горле комки тягучей слизи. Уперев руки в колени, он долго кашлял и отплёвывался, после чего пошёл было дальше. Но тут же снова замер и растерянно матюгнулся – зарево впереди исчезло. Горизонт как будто окатили из шланга, смыв расползавшийся по нему багровый потёк.

От неясных предчувствий вспотели ладони, заухало в висках. Насколько позволяли заплетавшиеся ноги, Алексей ускорил шаг, обогнул пару многоэтажек и вышел к оживлённому проспекту. Протекторы хлюпали по мокрому асфальту. Свет фар плыл в начинавшихся сумерках, плясал на столбах и стенах. Вдоль пульсировавших неоном вывесок бурлили хаотичные потоки пешеходов.

Метрах в пятистах Алексей увидел здание, очень сильно напоминавшее цирк, куда в детстве водил его Дед. Да и вообще улица была пугающе знакомой. Здание театра с массивными колоннами, шпиль на крыше "сталинки", уже ушедший в зимнюю спячку фонтан в глубине сквера – всё это знало Алексея ещё беззаботным сорванцом с рогаткой в кармане. А главное – здесь совсем не чувствовалось того смутного, нездорового и тягостного, чем был пропитан воздух в Городе. Наоборот – свет фонарей был тёплым, домашним. Из невидимых динамиков лились звуки саксофона. Душевно пахло шаурмой.

Сердце заколотилось так, как будто Алексей замахнул пару банок энергетика. Он не сомневался, что дымка вот-вот развеется, и из-за ближайшего поворота на него полезут чужие монстроподобные дома, никогда не виденные им улицы и районы, откуда, кажется, жизнь бежала в спешке и панике. Но ничего подобного не происходило. Он шёл, узнавая окрестности и одурело всматриваясь в лица прохожих. На него не обращали внимания, то и дело он сам налетал на кого-нибудь в толпе, но это не имело значения.

Алексей поравнялся с остановкой, когда к ней подкатил троллейбус. Десятка. Та, в которой он разъезжал, прогуливая уроки в школе. Алексей втиснулся в переполненный салон и "зайцем" проехал несколько остановок. Поверх голов пассажиров он с тревогой вглядывался в окно. Однако, на удивление, троллейбус так и не вырулил ни в какое чужое пространство, продолжая спазматически продираться через пробку. Перед мостом Алексей вышел и ещё раз огляделся. У кинотеатра "Взрыв", как всегда, толпилась вечерняя праздная публика. Чуть дальше виднелась полоска набережной, где когда-то мальчуган Алёша с другими пацанами прыгал в воду с парапета.

Алексей бродил по тротуарам и жадно поглощал глазами пейзаж. Наверное, со стороны его – оборванного, грязного, с залихватски распахнутым воротом куртки и дикой улыбкой – можно было принять за подгулявшего бродягу. Он слонялся по набережной до тех пор, пока не заметил, что к нему с интересом собаки, почуявшей сахарную кость, приглядывается мент. Алексей развернулся, спрятал зябнущие руки в карманы и зашагал в сторону остановки. Предстояло сделать то, что нужно было ему сильнее, чем пожрать, отмыться и выспаться.

Полчаса спустя он стоял перед воротами с вывеской "The Doors. Элитные двери". Охранник на КПП сперва наотрез отказался пускать его, велев проваливать к едрене-фене. Алексея это развеселило, и охранник узнал его по хохоту.

Приглашая в тепло, зазвякал колокольчик над входом в административный корпус. Хватаясь за перила, Алексей тяжело вскарабкался по лестнице. Рабочий день уже кончился, поэтому в приёмной, к счастью, никого не было, и отвечать на вопросы, договаривался ли он о встрече, Алексею не пришлось.

У массивной, обитой кожей двери он на секунду замялся. Потом облизнул растрескавшиеся обветренные губы, хрустнул пальцами и резко нажал на дверную ручку.

Дед сидел за столом, глядя в монитор. Алексей с порога напряжённо уставился на его широкий лоб с надрезом глубокой поперечной морщины, на выбеленный сединой "ёжик". Дед поверх очков посмотрел на вошедшего. Алексей сделал пару неуверенных шагов и застыл посреди кабинета, как накосячивший школьник, судорожно придумывая, с чего начать разговор. Неожиданно он со всей ясностью представил, как нелепо выглядит в своём грязном тряпье, с недельной щетиной и дурковатыми огоньками в глазах. Страшнее всего была мысль о том, что сейчас Дед, словно отгоняя комара, махнёт рукой, выплюнет: "Пошёл вон, нюня" – и отвернётся навсегда. Других мыслей даже и не было, поэтому Алексей глупо молчал, переминаясь с ноги на ногу.

Внезапно лицо Деда подёрнула улыбка – по обыкновению сдержанная, как бы приглушённая. Дед поднялся из-за стола, приблизился к Алексею и сжал его кисть твёрдой, словно гипсовой рукой.

– Здорово, младший, – негромко сказал он.

Сам не понимая, зачем, Алексей прихватил Деда за грудки и начал бережно его встряхивать, бормоча при этом:

– Дед... Это ты?.. Ты, Дед?..

Дед рассмеялся. Отцепил от себя Алексея, усадил его в кресло, разлил в две чашки зелёный чай из заварника. После сел рядом и посмотрел на Алексея уже другим взглядом – так скульптор мог бы смотреть на созданную им статую, которую он находил, в целом, недурной. Для Алексея этот взгляд был как ободряющее похлопывание по плечу. Как знак, что единственного непоправимого уже не произойдёт. Алексей вытер нос рукавом, лихорадочно пошоркал щетину и, уставившись на Деда больными глазами, выдал свой сбивчивый, дёрганый отчёт:

– Короче, Дед... Не знаю, что это было... Где я был... Там как в кошмаре, ну знаешь, когда бежишь, бежишь и не можешь убежать, когда всё меняется и расползается прямо перед тобой, и ничего сделать нельзя, в таком вот духе, не знаю, как я оттуда вылез, думал, застряну там насовсем и подохну. Во. И, знаешь, Дед... Я там понял... ну, как бы... то, чего не понимал здесь. Я стал врубаться.

Дед улыбнулся уголками губ, шумно отхлебнул из чашки:

– Нормально. Наверно, младший, ты потому там и оказался, что не понимал. И потому и выбрался, что стал врубаться. Да?

– Наверно. Точно. Да хрен его знает, вообще, – ответил Алексей, которого окончательно повело от подзабытого ощущения безопасности, родного прищура Деда и их странного разговора. – Ты знаешь, перед этим я окончательно упал рожей в дерьмо. В такое дерьмо, которое даже не отмывается. Сейчас я вижу это как бы со стороны и не понимаю, как это вообще могло быть.

– Чего теперь говорить-то? – отмахнулся Дед. – Ты здесь. Значит, всё сделал правильно. Ну и понял правильно.

Алексей закусил губу, уставился перед собой. Дед сурово посмотрел на него и добавил:

– Ну и я надеюсь, что ты понял: насилие не катит. Ни в нашем деле, ни вообще. Так что краснодеревщика не трогать и пальцем! Ну, и то, что та хреновая история из детства, это не то, чем надо гордиться. Угу?

– Конечно, Дед, – кивнул Алексей и тут же нахмурил брови. – Крот намолол, что ли?

– Нет, не Крот, – Дед потёр переносицу. – Крота я давно не видел. И, думаю, вот за него мы не можем быть спокойными.

Алексей непонимающе захлопал глазами, и Дед пояснил:

– Да шарф он не носит, вся шея нарастопашку. Того и гляди, воспаление подхватит. Короче, щас не об этом. Я рад, что ты здесь, Лёха. Может, даже больше тебя самого. Сейчас отдыхать – вид у тебя, как у чёрта. В понедельник у нас встреча с Моргенштерном, будем базу осматривать, ты мне нужен свежим и бодрым. Бывай, младший.

– До встречи, – ответил Алексей и вдруг почувствовал, как одновременно с Дедовым рукопожатием бесследно затянулась чёрная дыра, из которой он недавно с таким трудом выгреб.

Сдувающийся от усталости и изрядно одуревший от пережитого, Алексей вышел на улицу. Густыми хлопьями валил снег. Он рябью мельтешил в свете фонарей, ложился на замёрзшую грязь и не таял. Алексей с наслаждением сделал несколько хрустящих шагов и немного полюбовался на отпечатки подошв.

Через полчаса он был в своём дворе. Остановившись, принялся искать взглядом родные окна. Очень хотелось увидеть их тёмными – о встрече с пока ещё женой думалось с отвращением. В этот момент распахнулась дверь подъезда, вышли двое. Даже в сумерках не узнать Дану было невозможно – несмотря на холод, она была в каком-то дурацком манерном жакетике, до Алексея долетал её голосок, пробуждавший зуд кулаков. Вторым был неизвестный Алексею низенький дядя, конституцией напоминавший Колобка в высшей стадии ожирения. Из его туловища без всякого намёка на шею выпирала круглая лысая головка, на морде чернела борода с претензией на брутальность.

Под неумолкающее щебетание Даны они подошли к стоявшему у подъезда внедорожнику. Наклонившись, Дана приобняла колобкообразного и поцеловала его в бороду. Дядя остался на удивление равнодушным к нежностям. Молча и без всяких лишних движений, он водрузился в машину, хлопнул дверцей, и автомобиль исчез за углом дома.

Алексей и его жена стояли шагах в пятидесяти друг от друга. Он не подходил ближе, наблюдая за тем, что будет. Дана, кажется, была полностью поглощена своими мыслями и даже не заметила стоящего в отдалении странного растрёпанного человека. Покуривая тонкую сигаретку, она нетерпеливо переминаясь со шпильки на шпильку на свежем снегу. Прошло всего около двух минут, как свет фар снова ворвался в сумрак двора. К подъезду подкатила другая машина, и Дана с оживлением порхнула к ней, даже не дождавшись полного торможения. Через стекло Алексей разглядел чей-то массивный наморщенный лоб и скрещенные на руле толстые пальцы в перстнях. Дана прыгнула на переднее сиденье. Рванувшись с места и выпустив из-под колёс два снежных фонтанчика, машина скрылась из вида.

Алексей смачно плюнул ей вслед и ещё какое-то время постоял у подъезда, глядя вверх, на сыплющийся из черноты снег. После того, как укатила жена, он чувствовал себя человеком, у которого само собой разрешилось последнее из вороха важных и неприятных дел. С наслаждением сделав глубокий вдох и улыбнувшись до конца не зная, чему, Алексей шагнул к двери.


***


День складывался из мелких, но досадных неприятностей. С утра пропал интернет, и Дана не смогла загрузить в сеть вчерашнее убойное селфи из бассейна, наполненного розовым вермутом. Потом ей нахамили в химчистке. Слоник полдня не брал трубку, а где-то с пятнадцатого раза вдруг ответила его жена, назвавшая Дану шлюхой и пригрозившая затолкать телефон ей в задницу, если звонки на этот номер не прекратятся.

Настроение было если не убитым, то, по крайней мере, тяжко искалеченным. В довершение всего, когда ближе к вечеру Дана ехала в "Molotov Plaza", она непонятным образом ухитрилась сбиться с тысячу раз езженной дороги. За стеклом тянулись переулки, уставленные переполненными мусорными бадьями, на стенах домов не попадалось ни одного указателя с названиями улиц. Самое страшное, что могло случиться в этом положении, произошло с железобетонной неизбежностью. Двигатель "Ситроена" вдруг заткнулся, и машина застыла посреди пустой дороги.

– Бляяять, – резюмировала Дана и, достав мобильник, набрала Вахида. Тишина в трубке была подозрительно долгой, женщина взглянула на экран смартфона. Связи не было.

– Блять! – Дана выругалась уже более акцентированно, с нажимом, после чего попробовала завести машину и перезагрузить телефон. Заклинание не помогло: оба действия не дали результата.

С обречённым видом Дана вылезла из машины и, съёжившись от промозглого ветра, приподняла крышку капота. Несколько минут она шарила по двигательному отсеку взглядом двоечника, топчущегося у доски в ожидании спасительного звонка на перемену. Звонка не было, озарения – тоже. С яростью захлопнув крышку, Дана огляделась.

Судя по всему, её занесло в какие-то спальные закоулки. Рядом с дорогой высилась пара многоэтажных бетонных уродцев, совершенно неотличимых один от другого. Посреди пустыря, который заменял собой двор, смрадным коммунальным вулканчиком извергала чёрный дым помойка. Что находилось чуть в стороне, за домами, разглядеть не удавалось – висел довольно густой и какой-то явно нездоровый смог, как будто воздух был до предела насыщен цементной пылью. Всё это дополнялось полнейшим безлюдьем.

Детская надежда, что прямо за углом окажется СТО-шка, и страх перед наползающей темнотой заставили Дану запереть машину и поцокать в лёгких подиумных туфельках среди залитых грязью рытвин. Ветер швырял в лицо пригоршни колкой льдистой дряни, Дана прикрылась ладонью и засеменила быстрее. За домами почему-то никакого автосервиса не оказалось. Вместо него открывался вид на гаражи и какие-то понурые хозяйственные строения. Вдали сквозь дымку неявно просматривалась многокилометровая полоса факелов и дымящих труб, громоздились градирни. Дана поморщилась, задрала голову и показала низким свинцовым небесам средний палец. Она попробовала пройти по дороге в противоположную сторону, но скоро набрела на какие-то бараки, которые, судя по их виду, должны были рухнуть ещё до её рождения. Асфальта здесь уже не было, а где-то неподалёку раздавалось рычание – временами казалось, что рычит собака, временами – что человек.

Дана почувствовала неприятное щекотание вдоль позвоночника, как будто под одежду проникли чьи-то холодные узловатые пальцы. И ринулась обратно к машине, туда, где, по крайней мере, можно было запереться изнутри, сползти под сиденье, сделав вид, что в салоне никого нет.

Через пару минут забега на шпильках обнаружилось страшное: то место, где по представлениям Даны осталась машина, исчезло, как исчезает с пола растёртый шваброй плевок. Не было ни двух высоток-близнецов, ни чадящей перед ними помойки. Людей в зоне видимости по-прежнему не наблюдалось – только изредка вдали проплывали мутные пятна фар автомобилей, и прилетали из сумерек отзвуки чьего-то перекрикивания. Надрывная и дёрганая тональность этих голосов не вызывала никакого желания повстречаться с кричащими.

Дана ещё пометалась среди обшарпанных хрущёб, пока не почувствовала, как от холода и страха шевелится её интимная стрижка. К этому моменту сомнений уже не было – проклятый неизвестный район проглотил её и не намерен выплёвывать. Дана всхлипнула, снова полезла в карман за телефоном, и еле удержалась на подкосившихся ногах: мобильника в кармане не было. Жуткая мысль о том, что он остался в потерянной машине, вонзилась в голову гвоздём.

– Боря... Боречка, – жалобно пролепетала Дана, рукавом размазывая слёзы.

Тем временем резко, даже противоестественно быстро темнело. Продолжала сыпать то ли снежная, то ли ледяная крупа, неизбежно попадавшая за ворот.

– Гурааам, – проблеяла Дана, всхлипывая всё безудержнее.

Ветер прекратился, но завывания в проводах и трубах не стихли, а наоборот усилились, переросли в тоскливую и зловещую симфонию. Вдали что-то глухо громыхнуло, как будто выстрелили из пушки или обвалилось небольшое строение.

– Лёша! Лёша! Лёшенька! Лёша! – закричала Дана, давясь обильными рыданиями.

Никто не ответил.

Когда минут через пять первичный приступ отчаяния схлынул вместе с соплями, Дана утихла и прислушалась. Отчётливо было слышно, как где-то в бетонных лабиринтах эхо до сих пор продолжает верещать её голосом:

– Лёша! Лёша! Лёша! ...Ёша!

Дана понимала, что на самом деле такого не должно и даже не может быть, но была уверена – это ей не слышалось.

Становилось ещё холоднее. Неработающие фонари в отдалении напоминали ряд виселиц. А из темноты стали долетать обмылки звуков, постепенно оформившиеся в шарканье шагов, свистящее дыхание и стук чего-то тяжёлого по асфальту. Тот, кто шёл в потёмках по залитым грязью выбоинам, явно приближался.

Дана тряслась всем телом и пятилась, чувствуя, как лопаются сосуды в вытаращенных глазах. Подкрашенные мутным светом окон коробки пятиэтажек закружились в бешеном хороводе. А над головой нависло чёрное беззвездное небо.