Памяти друга или мой Сиануквиль

Автор: Вот уже более двух недель, как не покидает меня наваждение. Я одержима мыслью об одном и том же человеке. Проснувшись утром , я вспоминаю прочитанное вечером, прыгаю в открытые окна, оставленных тобой в сети сообщений, и снова перечитываю твои темы на форуме. Я пролистываю нашу личную переписку, вспоминаю ничего не значащие телефонные беседы, договоренности о свиданиях и нелепые случайности, не позволившие нам увидеться и узнать друг друга в реальной жизни. Я бесконечно сожалею о невозможности наших встреч и снова думаю о тщетности и суетности бытия.

«Мое сердце полно любви к каждой женщине, с которой я сплю. Я готов прожить с каждой отдельную жизнь. Отдельную от других жизней с другими возлюбленными. Что мне делать? Я какой-то неправильный человек?»

Это было твое первое, прочитанное мной в сети сообщение. Безликое, заставившее следить за тобой, послание. Изначально меня интересовали только твои любовные истории. Были ли они придуманы или имели место в реальной жизни, я не знаю. Но верю, что были.

«Однажы, во время путешествия по Бирме, я остановился в небольшом отеле на высоком берегу Иравади в городе Паган. Я приехал уже вечером. Маленькая гостиница была почти пуста, единственной постоялицей была темноволосая улыбчивая итальянка. Она стояла в одиночестве на террасе гостиницы и любовалась закатом солнца над широкой песчаной отмелью реки. Я взял у бармена стакан арбузного сока, подошёл к ней и встал рядом. Мы не произнесли ни единого слова, только перекинулись коротким взглядом и снова стали наблюдать, как половинка красного солнца медленно опускается за дюны. Мы молча ждали, когда солнце полностью скроется из виду. Так прошло минуты три. Когда последний лучик погас за горизонтом, я предложил ей знакомство.

У неё было красивое имя - Манола.

Мы поужинали в гостиничном ресторане, прогулялись под звездным небом и побежали ко мне в постель.

Утром она улизнула, пока я еще спал. Когда я продрал глаза и вышел на крыльцо, то увидел, как горничные в белых фартучках убирают номер моей подруги. Мадемуазель уже уехала. Мне стало грустно. За один вечер я влюбился. Я как-то неожиданно сильно влюбился. Вскоре в небе над пустыней я увидел, улетавший в Бангкок самолет. Там была она и я совершенно точно знал, что больше её не увижу. Прощай, моя милая, моя скрытная Манола!»

Я публикую твои рассказы без изменений. Сейчас, когда я одержима мыслью о тебе и перечитываю твои россказни снова , они кажутся мне надуманными, приукрашенными выдержками из женских романов. Но тогда, когда мы только познакомились, созданный тобой образ всемирного любовника, казался мне романтичным. Мы стали переписываться, спорить. Говорить о вечном, о потустороннем. Я апеллировала к классикам, сыпала цитатами и личными умозаключениями.

Ты ёрничал, был ироничным.
- Прошу вас - не надо выставлять меня каким-то ловеласом. Это совсем не так. Успеха у женщин я почти не имею. И всё из-за моей проклятой прямолинейности! Дамы меня пугаются.

Бывает, понравится какая-нибудь женщина, я ей на второй минуте знакомства говорю - дескать, представь, как было бы здорово, если бы мы с тобой оказались в постели сегодня ночью! А они пугаются и убегают. Я им правду говорю, а они не верят!- Ты забавлялся и присылал мне новые рассказы. «Осень в Бухаресте», «Мария дочь Веласкеса». Самовлюбленные страдания не очень юного камбоджийского Вертера.

Множество бытовых подробностей, аутентичные пейзажи, отсутствие сексуальных сцен и юношески трогательные телесные восторги. Женщины твои смуглы, строптивы, «ногасты». Читать твои истории увлекательно, но памяти остаются лишь белые фартучки горничных, застиранные комбинезоны и оранжевая майка Марии. Простенькое, коричневое платье Николеты. В моей памяти остаются. Впрочем, у каждого свое.

« Как-то я поинтересовался у Марии, а чем знаменита ее деревня? Мария лукаво сощурилась: «А ты разве не знаешь? Мы ведь уже давно вместе, ты за мной ничего особенного не замечал? Как тебе объяснить... все женщины Пуэбло дэль Манчо - а я тоже здесь родилась - никогда в жизни не писают. Из нас лишняя жидкость выходит с потом и слезами. Не веришь?» - она закатилась смехом.
Моя внимательная ногастая Мария, дочь телефониста Веласкеса, ты чего-то не поняла в россказнях проходимца? Сейчас объясню. Пойдем во-о-он туда по глиняной дороге, но не до плотины, туда не стоит, там гогочущая орава вылавливает ускользающую из рук шаровую молнию. Смотри, какая чистая и любопытная трава за изгородью, садись. Мне так нравится то, что сейчас на тебе надето, поверь, даже не хочется все это с тебя стаскивать.»

Твои женщины жили в Лиссабоне, Гаване, Каракасе, Бухаресте, Китае, Бирме и Тайланде. Бывал ли ты в этих странах? Или выдумал их? Вычитал сюжеты у того же Борхеса или Бродского и перефразировал? Возможно. Возможно, что ты торопился поймать, соединить воедино правду и выдумку. Написать мне, другим. Может быть, ты спешил, торопился так же, как спешу сейчас я, и пытаюсь сохранить пойманный размер и слог моего наваждения.
Клавиатура моего компа теряет слова, смыслы, сглатывает буквы. Эмоциипершат в горле слюной невысказанных восторгов. Я боюсь, что наваждение схлынет, канет, уйдет безвозвратно, как неопубликованные тобой истории. И я тороплюсь, спешу поделиться хоть с кем-то надуманным, личным, странным и тождественным, своей ли или чужой, поведанной кем-то, историей.

«Она вышла сразу. В коричневом простеньком трикотажном платье, которое ей очень шло и которое после досталось другой проститутке. Высокая девочка-креолка. Не надо со мной здороваться. Неужели я снова в Гаване и черный ветер на малеконе треплет гирлянды фальшивых звезд? Волосы собраны в пучок. На меня даже не взглянула. Всего три-четыре секунды, а потом повернулась и безразлично затопала по лестнице куда-то наверх, в дом. Я так и сел на заплеванный тротуар. «Что, понравилась?» – заулыбался сводник
.
« «Она была арделианской цыганкой. Утром, когда пасмурный стоматологический свет стал проникать в комнату, она стала похожа на спящего демона – огромные черные волосы, стройное и сильное тело, бесшумное дыхание, а если откроет глаза, то... Жив! Жив последний суккуб Междуречья и странствует по земле среди людей.»

Странностями судеб, как выглядишь ты, я узнала спустя годы. Но, в первый же приезд в Сиануквиль, госпожа случайность представила моим глазам твою арделианскую цыганку. В тот вечер я еще была больна эйфорией, с губ моих не сползала восторженная улыбка. Так улыбаются все, вновь прибывшие в Камбоджу, европейцы. Высокая плоскогрудая цыганка окинула меня дерзким взглядом и в ее глазах я увидела презрение.
Пара ничего не значащих фраз, приглашение посетить ночной клуб. Лениво льющаяся из четко очерченных уст русская речь. Мягкие романские согласные. Вот и все что я помню из реального знакомства с твоей Николь.

Хотя, знала я о ней гораздо больше. Я следила не только за тобой, иностранец, но и за твоей бывшей.
В немногочисленных экспатских сообществах это не трудно. С самого утра открываешь страницу русскоязычного сайта и узнаешь все, что произошло в трех наполненных нашими экспатами городах Камбоджи. Агнгкорские восторги, объявления о продажах, беседы за жизнь, рекомендации для вновь прибывших и, конечно, же, сплетни. В узких диаспорах всегда так.

- Если вы следуете принципам нравственности и морали, но, при этом, не верите в воздаяние в следующей, загробной жизни, тогда вы обречены на депрессию и преждевременную смерть,- рубила я сетевой воздух примитивизмом и категоричностью
- Мадам, Ваша осведомлённость об устройстве жизни после смерти вызывает недоумение, - ухмылялся ты.
- Просто быть! Быть не как это или то, а, помимо, невзирая на любое как. Это избавит вас не только от самой мысли о следующем рождении, но и позволит постичь, что вы не рождались даже в этой, настоящей жизни. А, разве, может умереть то, что не рождалось?

Что послужило началу этого спора? Возможно, твоя просьба привезти в Камбоджу Библию? Или твое участие в строительстве православного храма в Сиануквиле?

- Пожалуйста, привезите с собой икону - это будет очень хорошей, доброй, мудрой жертвой на строительство нашего храма. Разумеется, я не прошу Вас привозить какие-то старинные или антикварные иконы. Прошу вас купить и подарить нашей общине самый обычный новодел, недорогие иконы, изготовленные по канонам русской православной церкви.Я обращаюсь со своей просьбой к самым простым людям, которые едут к нам в отпуск. Потому что я убежден, что только тот храм, который будет построен на пожертвования самых простых и небогатых верующих людей, будет стоять долго и крепко. А всё остальное ветер унесёт.

Я восторгалась твоей просьбе, обещала привезти, прощалась и уходила в сон. А ты возвращался в сеть.
Удаленные разновременьем Южного и Северного полушарий, незнакомые в реальной жизни мужчина и женщина. Мы даже не знали внешней оболочки друг друга, не мечтали о встрече, и не знали, что когда-то кто-то из нас станет наваждением другого.

Я засыпала и видела во сне твою Николь. Жесткие волосы, фыркающие ноздри, мощный круп и остро бьющие землю ноги. Она напоминала мне лошадь. Породистую своенравную кобылу. Украденная тобой у бухарестского сутенера шестнадцатилетняя проститутка, твоя румынская жена, твоя любовь и твое поражение.

«Она была родом из деревни на границе с Бессарабией. Этим летом ее подружки придумали, что ей следует зарабатывать проституцией и отправили ее в Бухарест с каким-то сведущим в этом деле родственником. Во времена диктатуры отец Николетты был шахтером и неплохо зарабатывал, но потом мины закрыли, они продали дом и переселились всей семьей в городок Роман, в «блок» - цыганскую коммуналку. Образования у Николеты было восемь классов, училась она скверно, иностранных языков не знала, если не принимать в расчет два десятка турецких и английских словечек, которых она нахваталась за полгода работы в столице. Из школьных дисциплин очень любила археологию и географию, знала, например, что Лондон находится во Франции, а Китай – в океане. Мечтала стать адвокатом. Курила с двенадцати лет. Души не чаяла в детях, в семье ей поручали присматривать за маленькой девочкой Лореданой; когда пришло время уезжать в Бухарест, Николета вытравила серными спичками имя девочки на левом локте. Это было больно, и духу хватило только на шесть первых букв».

Ты вырезАл ей из бумаги цветы и зверюшек, она скроила для тебя бумажный фотоаппарат. Ты покупал для нее сыр и вино, она кормила тебя смесью халвы и пыльных вафель. Ты тревожился о ней и боялся выпускать из вида.

«Никогда до встречи с ней не подумал бы, что дети арделианских цыган бывают столь беззащитны. Я попросту боялся отпускать ее одну из дома, на улице она была не более расторопна, чем подраненный кенгуренок – не окажись меня рядом, первый же автомобиль покалечил бы ее. Во многих вопросах Николета была абсолютно невежественна. Не умела обращаться с холодильником. Не знала, что бабочки вылупляются из шелковых коконов. Однажды ночью она растолкала меня, дабы я полюбовался кометой за окном. Оказалось, кометой она называла взлетающий с Отопени и мигающий импульсными лампами самолет. Она верила в существование призраков. Рассказывала про домашних безвредных змей, которые живут в погребах и курятниках.
- Больше всего на свете змеи любят молоко, стоит только налить немного молока в блюдце, как отовсюду приползают змеи и выпивают молоко до дна. Домашнюю змею можно разрезать ножом на четыре части и она не умрет, главное не повредить ей глаза.

Николета училась семь с половиной классов, ей нравилась учеба, но в ночь на праздник табака деревянное здание школы сожрали черви-трескачи и все деревенское образование рухнуло. Говорила, что умеет приманивать и ловить голыми руками зайцев, а вот ежей терпеть не могла, считала, что ежи - это обычные крысы с иголками.
По воскресеньям мы ходили в кино или отправлялись в парк Херестроу, где развлекались многократным катанием на убогих атракционах. Ее любимым делом было ходить по магазинам. В книжной лавке она выбирала стихи и басни. В галантерейной – игрушки. В супермаркете ее интересовал только шоколад. На рынке хотела купить попугая, но я ее отговорил. Я был ровно вдвое старше Николеты и она сказала, что это очень хорошо, и я с этим полностью согласен.

Приближалось Рождество, на бульваре Магеру в витринах выставили набивных Мош-Кречунов и моя фетица размечталась о елке и новогоднем празднике. – «Мы нарядим у нас дома елку, пригласим гостей и еще надо будет купить маленький кассетофон (ну, пожалуйста!) и записи Эмиля Кыпки!». Увы, это было невозможно. За ужином я объявил ей, что на рождественские каникулы я должен лететь в Индию и вернусь только через две недели.

Она решила, что я задумал ее бросить и уезжаю навсегда. Я клялся, что это не так и обещал оставить ей в залог половину своих вещей, но она не верила. Говорила, что за две недели без меня она сойдет с ума или умрет. Наконец, мы договорились, что на время моего отсутствия она поедет к родителям в Роман, а заодно заберет оттуда свой паспорт.»
Я снова и снова перечитываю твои рассказы. Твои записки из зимнего Бухареста. Я представляю маленький саманный дом на узкой улочке румынской столицы, липкие снегопады, и тающие, превращающиеся в дождь, химеры румынских снежинок. Я воображаю черное месиво карпатских дорог запах дымных кухонь, острые блюда из обугленного перченого мяса и сладкого луково-помидорного соуса. Твоя исчезающая и снова возникающая из небылиц цыганка.

Вернувшись из Индии, ты не нашел Николеты. В надежде на встречу с ней ты бродил по улицам у Северного вокзала и расспрашивал местных проституток не знают ли они, куда тсчезла твоя цыгануля. Ты понимал, что обращаться в полицию смысла нет и искал помощи у высокопоставленных коллег. Спустя месяц она нашлась. Позвонила и, стуча зубами от холода, попросила забрать ее с вокзала.
- Твои серьги и браслеты я потеряла,- сообщила она по телефону.
Ты мчался на Северный вокзал и навсегда запомнил, что дорога к нему заняла восемнадцать минут биения, твоего выпрыгивающего из каркаса груди сердца. Еще через полчаса вы были дома. В вашей романской, чуть не написала кхмерской, лачуге. В кхмерских хибарах нет очагов, но, они очень похожы на румынские. Николета жадно поглощала все имеющиеся в холодильнике продукты. Заедала мясо халвой и ее рвало от объедания.
Вы уехали. Ты увез ее в другую жизнь. И какое-то время все было хорошо. Ну, или мне так казалось.
А потом я увидела в сети Твое пафосное объявление. Стилистически безупречное послание соотечественникам:
«В день 23, месяца 9, в году 2011 от Рождества Христова, в городе Сиануквиль, я, …………, сын ……………., под каким бы именем я ни был известен, из города Москвы, по трезвом рассуждении и без принуждения развожусь, отпускаю и изгоняю тебя, Николета, дочь Николае, каким бы именем ты ни называлась, из города Роман, которая была моею женою до сего дня. Ныне же отпускаю тебя, и от сего дня ты вольна поступать по усмотрению своему, свободна выйти замуж за того, кто тебе угоден, и никто не вправе воспрепятствовать тебе в том. Ты свободна для всякого, кто пожелает взять тебя в жены. Да будет это разводным письмом от меня и письменным свидетельством того, что я разлучаюсь с тобой и отпускаю тебя по закону Моисея и Израиля.

- Ты проиграл, баранг. Войну с румынской цыганкой ты проиграл.
Но, жизнь твоя не завершилась. Твои удивительные фотографии остаются в моей памяти лишь крохотным осколком твоей жизни.
Совсем скоро ты снова поразил меня сетевым откровением.
- Ну вот я и допрыгался, братцы!
Давай, говорит, попробуем? Ну и попробовали... Сразу - готово дело!- Обнаруживала я в сети оставленное тобой сообщение.

- Как?! Как Вы можете жить с женщиной не умеющей даже читать? Не разделяющей Вашей Веры? Не говорящей с Вами на одном языке, в конце концов?! -Изумлялась я.
- Как можете, Вы! Талантливый ай-тишник, великолепный фотограф, неординарный писатель и поклонник Бродского делить свою жизнь с женщиной не умеющей пользоваться часами и выходящей в свет в ночной сорочке?! Как Вы можете так бесполезно и неразумно жертвовать собой?!
- Я совершенно не прочь практиковаться в своем неплохом английском и французском, и был бы счастлив быть понятым и любимым русскоязычной соотечественницей. Но дело в том, мадам, что когда от меня ушла моя румынская жена Николета я метался в поисках жены и матери моим несчастным детям европейки сбегали меня, едва узнав о выводке моих детей.

Детям моим, конечно, не позавидуешь. Двоих сыновей, Даниила семи лет, и Павла, шести лет, я сейчас к себе взял. К тому же, мне очень помагает моя кхмерская подруга Ани, которая живет со мной уже 4 месяца. У неё самой двое сыновей, семи и трёх лет, а муж-кхмер её бросил, как только родился второй ребенок. Баба она работящая, простая, хозяйственная, привела в порядок мой запущенный дом и сад перед домом. Мои дети её очень полюбили. Она их кормит, гуляет с ними, играет, болтает о чём-то на кхмерском - я не понимаю толком, а они с ней - как с родной... Когда Ани уезжает к себе в деревню на работы на рисовых полях, мои хулиганы ужасно огорчаются.

А вот чего с моими дочерями делать, не знаю. Старшая дочь Анна, десяти лет, уже вполне самостоятельна. А вот за младшей Марией, двух лет, сейчас ухаживает наша служанка Тея.
И я сказал своей Ани, опомнись - у меня же в Сиануквиле уже четверо детей имеется от прежней жены, да и у тебя двое хулиганов малолетних. Как нам седьмого еще растить? Откуда столько денег взять, чтоб всю это ораву кормить да растить?

Она подумала и сказала - дескать, коли поставим на стол шесть тарелок с едой, так неужели и на седьмую тарелку не наскребем? Куда деваться - наскребем.

Так что поздравьте меня, люди русские.
И я тебя поздравила. Сначала с рождением дочери, а потом сына. Ты жил своей чуднОй своебразной жизнью. Спивался до промозглых рассветов и возвращался в мир трезвых гурманов. Кто-то тебя любил а кто-то ненавидел. Твоя прежняя жена воровала у тебя детей и ты платил за них выкуп и возвращал домой. Ты отправил свою старшую дочь жить в Россию и разрешил сыну дружить с украинской девочкой.
Однажды ты написал
- Эхо войны на Украине докатилось до наших детей в Камбодже.
Мы так мало с тобой общались и я не знала, что совсем скоро ты станешь моим наваждением и я буду выискивать в сети твои послания. Перечитывать их снова и снова и бесконечно сожалеть и удивляться твоей везучести. Мой сумашедший, ушедший, талантливый Друг.
И я снова читаю твои послания и не могу поверить, что в первую нашу встречу, ты прислал мне эти стихи

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером–химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.
__________________

Russian, Kirill Nokolaev Drowned in O'Tres Beach

On 14 August 2016, at about 13 :26 a foreigner was found dead that at O'Tres beach. The foreigner is identified as Kirill Nokolaev, Russian, Retired. He was staying at his house in Sok San Borey located in Sihanoukville city.

His girlfriend said, the victim left home to have lunch at Srey Pov restaurant located in Sihanoukville city and then around 12:50 pm the victim went swimming until 13:26 he drowned.

The body is currently being kept at Sihanoukville provincial hospital waiting for decision from the embassy and family.