Розовые розы. Мертвые цветы.

Автор: Доктор Просекос Первое место работы не забывается никогда, тем более если оно такое специфическое, как ЦСО - Центральное стерилизационное отделение Городской клинической больницы… Что самое страшное было в моем ежедневном труде, так это смотреть в глаза девушек, только что раз и навсегда лишенных материнских функций. Таких пациенток видно сразу – по их опустошенным глазам и сгорбленным спинам. Но что поделаешь, не я придумал это, мне лишь на правах санитара приходилось выносить окровавленные бинты из операционной …

Шутка. На самом деле ЦСО занималось стерилизацией шприцев, а не женщин. В то время использованные орудия для уколов не выбрасывали, а подвергали обработке, после чего снова пускали в ход. Мой рабочий день начинался с того, что нам со всех отделений в блестящих железных коробках приносили отработанные шприцы. Получая их, мы заносили отметки в журнале: «гастроэнтерология – 20 штук, первая урология – 30, вторая урология…» Через час у нас скапливалось сотни четыре инструментов самого разного калибра – от микроскопических «пятерок» до огромных «соток». Последние вы могли увидеть в толстой заднице Моргунова в фильме «Кавказская пленница». Смешно, конечно, но на самом деле такими шприцами уколы не ставят, а используют их для промывания ушей.

Мы помещали приборы в огромный металлический дуршлаг, который топили в мыльном растворе. Через час доставали их оттуда и промывали, а потом каждый из них заворачивали в кусок треугольной материи. Такие тряпки очень походили по форме и размерам на пионерский галстук, но их отличал цвет: наши были не красными, а бело-коричневыми. После всех дезинфицирующих процедур мы снова укладывали наше добро в железные коробки, которые ставили на полтора часа в сухо-жаровой шкаф. К комплекту колба-поршень полагались еще иголки – мы прочищали их от запекшейся крови мандренами - тонкими проволочками. После сухо-жарового шкафа горячие биксы – так назывались железные коробки, расставлялись на столы. Мы включали кварцевые лампы и, довольные собой, уходили.

Наша работа должна была заканчиваться в половине четвертого, но, экономя свое драгоценное время, мы успевали все сделать до двенадцати, халтурили при этом безбожно. И вот результат. Я проработал в ЦСО всего семь месяцев, а за это время количество ВИЧ-инфицированных в нашем городе увеличилось в два с половиной раза. Моя карьера санитара закончилась естественным образом: специальным постановлением горздрава ЦСО было ликвидировано, а всем больницам города приказали пользоваться одноразовыми шприцами.

Стоит сказать, что наша больница была очень рационально устроена: все ее отделения были соединены подземными коммуникациями. И, зная географию, можно было свободно путешествовать по ее больному организму. Спустившись в подвал, скажем, в районе пульмонологии, можно было легко пройти через гастроэнтерологию и выйти на свет божий через проктологию или роддом.

В последствие, когда я стал работать журналистом, мне очень пригодилось знание расположения подземных переходов. Я узнавал о каком-нибудь происшествии, фамилию пациента и спешил в больницу. В холле набрасывал на себя белый и спокойно проходил через вахту, после чего уверенно двигался внутрь - обычно по направлению к травме или реанимации. В то время как мои коллеги из конкурирующих изданий или с телевидения работали с официальными каналами, что нередко приводило к отказу со стороны врачей, я уже успевал взять интервью и сфотографировать пострадавшего.

Сейчас почему-то особенно вспоминается мужик, пожелавший свести счеты с жизнью с помощью поезда. Его допекли жена и теща, и он бросился под локомотив, но остался жив, правда, лишился при этом ноги. «Я рад, что остался жив» - так назывался мой материал, который с утра уже цитировал кто мог.

Но вернемся во времена ЦСО. Вместе со мной на ниве стерилизации трудился один идиот по имени Кирилл. Работал он быстро и хорошо, но был совершенно непереносим. В частности, он постоянно донимал меня предложением бросить ЦСО и пойти работать в морг: «Леха! Там санитары по четыреста рублей получают!»

Мне же было хорошо и в больнице: закончив работу в двенадцать часов, я мог проводить время до окончания рабочего дня, читая книги, которые приносил с собой. Правда, такое можно было проделывать только в том случае, если у моего напарника не было игривое настроение. Нет, это не то, что вы подумали, дебилы. Просто Кириллу было скучно, и, издавая первобытные звуки, начинал «бить баклуши» своими длиннющими сухими руками. Стоит ли говорить, что главной баклушей был я. Конечно, это были шуточные бои, но синяки после столкновений с гориллообразным санитаром оставались. Еще мы развлекались игрой в «Рикшу». Один придурок становился в тележку, другой был «мотором». «Мотор» сначала разгонял тележку для перевозки пищи, а потом отпускал ее под уклон, и «пассажир» уже ехал сам. После неосторожного столкновения с телом главврача занятие пришлось прекратить.

Остальное население ЦСО составляли четыре выживших из ума женщины предпенсионного возраста – одна склочнее другой. На их фоне приятным исключением была Маргарита Андреевна, которой к тому же было всего сорок пять. Она, кстати, заведовала сухо-жаровым шкафом, который постоянно ломался. А о том, как я узнал о ее возрасте – ниже. Надо сказать, мой напарник любил молоденьких медсестер и студенток-практиканток. Тщательно рассмотрев какую-нибудь из них в коридоре, он сразу мчался в туалет – восстанавливать там ее образ, но в отсутствие молодого мяса напитывался и Маргаритой, ничего о том не подозревавшей.

Однако я не о том. Однажды после работы (не после рабочего дня) бабульки попросили нас зайти в их комнатку. Честно говоря, я порядком струхнул – слишком уж у них был заговорщицкий вид, но опасения относительно того, что мы станем жертвами разгулявшейся сексуальной фантазии престарелых дам, оказались напрасными. Они вышли из помещения, оставив нас наедине с чаем, домашним тортом и яблочным варением: в день своего рождения выставлялась Маргарита. Когда торт был уничтожен, нас заела совесть.

- А ведь надо бы что-нибудь ей подарить, - сказал один.
- Да, давай что-нибудь купим. А то как-то неудобно, - поддержал второй.
- А что? У тебя, кстати, деньги есть?
- Ну вот, рубль двадцать. А нет, я пять копеек еще возьму на троллейбус.
- А у меня… т-а-а-а-кс… блин, скорее бы зарплата. Почти рубль. Не густо.
- Ну ладно, давай тогда купим ей открытку. Подпишем остроумно.
- Ага. Давай напишем: «Желаем Вам счастья и здоровья, а главное – чтобы не ломался сухо-жаровой шкаф».
- Точно. Охуенно будет. Но ведь надо еще что-нибудь подогнать.
- На что денег хватит, то и купим.
- Пошли.

Мы оказались на улице… Все, что произошло дальше, вспоминается, как во сне. Мы покупаем цветы, едем с ними в автобусе… Какая-то женщина советует нам спрятать их под дубленкой – на улице минус двадцать. «Замерзнут же»… «Не, не замерзнут», - я любуюсь букетом.... Мы дарим букет Маргарите… Она приятно удивлена – это видно по ее смуглому и даже симпатичному лицу, она смущена – я протягиваю открытку – там про сухо-жаровой шкаф… «О, остроумные ребята!»… Именинница нюхает цветы, но по ее лицу видно, что запаха она пока не чувствует… Кирилл спрашивает: «Сколько все же вам лет?» - «Да нисколько»… «А все же», - настойчивый мальчик… «Сорок пять? Я так и подумал»… Он бежит в туалет… Нас сегодня отпускают пораньше… Мы еще раз желаем Маргарите исправности в работе шкафа… Она снова смущенно поглядывает на нас… Под вечер я рассказал матери о нашем подарке. Она почему-то сразу вспоминает, как я в детстве чуть не умер от спазмов дыхательных путей.

- Так вы действительно подарили ей бумажные цветы? – спросила родительница.
- Ну да, у нас же денег было два рубля с копейками. А они выглядели, как настоящие. Натюрлих.
- А сколько там было цветов?
- Мама, ты думаешь, я совсем идиот. Нечетное количество, конечно. Пять. Это Кирюха говорил: давай четыре, давай четыре. Вот жлоб. Сэкономить хотел. Нет, все нормально.

Наутро я встретил своего товарища возле больницы: смотреть в глаза ему не хотелось. Он тоже старался не встречаться со мной взглядом – видимо, тоже успел рассказать нормальным людям о вчерашнем подарке. Н-да, а ведь еще предстояло общаться с тетками и с Маргаритой.

Кстати, сухо-жаровой вскоре совсем сломался, а бывшая начальница сухо-жарового шкафа до сих пор живет и здравствует. Кому еще преподнести букетик с мертвыми цветами?