Андрей Рубанов, «Йод»

Автор: bjakinist. (Рубанов А. В. Йод: Роман. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — 344 с.)

Сквозь частокол дат угрюмо, мрачно смотрит на нас взъерошенный, на галчонка похожий автор. Частокол дат — потому что весь текст порезан на чересполосицу кусочков: 2000 — 2003 и 2009 гг. А автор — потому что здесь, как нигде почти, он подробно пишет о себе любимом, о жесточайшем душевном кризисе и о том, как вышел из этого состояния. Итак, в 2000 г. автор-герой, экс-банкир, после трехлетнего заключения выходит на волю.

За три года жизнь в стране разительно изменилась, лихие 90-е с их драйвом и беспределом сменились на чинно-сонное потребление-прозябание сытых 00-х. Впрочем, «справедливости для» уточним: начало 00-х было как раз свежим утром, полным надежд да в общем-то и свершений. Однако у подотставшего от винеров новой России героя-автора душа начинает ржаветь и чесаться. Из болота лузерства-самоедства его спасает тоже экс-зек, ставший вдруг главой всеми любимой Чечни — Бислан Гантамиров. Рубанов делается его пресс-секретарем. Из «холодной» — почти сразу в горячую точку.

Что ж, когда-то наивный мальчик из интеллигентной семьи Андрюша мечтал хлебнуть настоящей жизни — и вот он хлебает ее до жженья в ноздрях и в копчике. «Я не стал мудрее, я очерствел», — признается он. А коль страшный этот мир взорвать невозможно (да и нету такого права у героя-автора), рассказчик обрушивает весь накопленный негатив на себя, деятельно занимаясь саморазрушением и самонадрезанием а ля любивший пройтись по себе ножичком художник Врубель.

Тогда, в начале 00-х, автор-герой выйдет из кризиса, погрузившись в скучную пучину мелкого бизнеса. То ли страшное пережитое, то ли сытое проживаемое (и то и другое) вгонят его в новый душевный кризис, Он будет рваться из мелкого своего бизнеса к свободе и творчеству и завершит свой рассказ нехитрой и даже расхожей истиной: «Хочу верить в человека. Хочу — значит, уже верю».

Уф, я честно изложил про что в книге речь. Теперь о главном: о том, как эта речь льется. Не мною замечено: главное у Рубанова — не что, а как. «Про что» ведь — почти всегда одно и то же: про бизнес-акулу 90-х, потерпевшую крушение. А вот как об этом в очередной раз рассказано…

Начну с негатива. Автор обожает броские, эффектно горчащие афоризмы вроде: «Нам ли — рожденным, чтобы сгинуть — не верить в себя?» Но броский не значит, как видим, глубокий. «Мо» Рубанова всегда более остроумны, чем мудры: «Я устал от системы (государственной, — В. Б.), как от бестолковой жены». Правда, порой автор выезжает на совсем уже остренькое (в рамках дозволенного): «Я не хочу с пьяной мордой праздновать футбольную победу. Запуск ракеты на Юпитер или открытие хайвэя от Москвы до Магадана — тут я буду первый праздновать… Но ведь никто ничего не запускает и не строит, Мне пихают футбол, Олимпиаду в Сочи и «Евровидение» за сорок миллионов долларов. Вокруг меня картон и пластмасса».

Андрей Рубанов с грохотом проламывает картонные и пластмассовые загородки эпохи, но из проломов ему зияет лишь ледяной космос одиночества. Бунт против себя и против судьбы не удается, как, впрочем, не до конца удается и декларируемая эта самая «последняя искренность». А все потому же: из-за неистребимого фатовства-позерства и стремления облечь боль в красивую (эффектную!) форму. Увы, афоризмы редко способны пронзать сердца. Тем паче в таком настырном количестве… Ирония (и само-), истребление (само-), последняя (и распоследняя) правда о жизни и о себе — все это выглядит некоторым эстетством-кокетством. Причем эстетством, которое автор сам себе задает просто как свойство якобы благородной литературной формы.

Черт, ну отчего это сильные герои наших дней, мачо и «мужакэ», все такие кокетки несносные?.. Между А. Рубановым и З. Прилепиным, например, есть что-то типологически общее, какая-то непреодоленная мальчуковость в анамнезе. Может, таковы почти обязательные корчи героя-индивидуалиста наших дней — и именно у нас, в стране, где индивидуальность не считалась существенной ценностью, скорее, наоборот?.. Кстати, индивидуализм что Прилепина, что Рубанова при всей его навязчивости политически (а значит, и житейски) не слишком-то радикален. Пусть разными путями, но оба, кажется, нащупывают сходные выводы из вялотекущего состояния наших российских дел. Их симпатии ныне — отнюдь не на правом фланге.

Разочарование в российском капитализме («глупом и жадном», по экс-банкиру Рубанову) делает их патриотами-консерваторами, ищущими если не идеал, то важные идеи и образы в недавнем советском прошлом. Рубанов впрямую как-то назвал себя «совком». И вот — плиз! — пассаж из «Йода»: «Большинство русских мужчин находятся в глухой бессловесной оппозиции к капитализму, ибо считают его несправедливым, и считают правильно, тогда как их женщины плевали на несправедливость, они не ищут правды, им надо растить детей и лечить престарелых родителей».

Спорить с этим вряд ли возможно. Хотя сам собой напрашивается вопрос к автору: а если б тебя тогда, в 90-е, не «споткнули» на бизнес-тропе, ты сегодня так же бы рассуждал?..

В книгах Рубанова вряд ли откроешь нечто новое — читатель лишь еще больше утвердится в собственных уже сделанных выводах. И в этом смысле, выражаясь языком школьного сочинения, сам Андрей Рубанов — типичный (типичнейший!) представитель своего поколения, которое не сегодня-завтра будет определять не только настроения масс, но и высокую (так сказать) политику.

Но не претендуя на оригинальность концепции, писатель Рубанов зорок, меток, «вкусен» в деталях. Не мрачняк самоистребления и не горько-броские афоризмы запомнит читатель, а детали и эпизодики, полные правды жизни. И российского строевика «с глазами подростка» капитана Семенова, и боевого в общем-то отморозка прапора Жеку Питерского, и одноклассника, который из центрового в школе превратился в своем захолустье в пузастого лузера, и бабок-родственниц, которые на похоронах спорят, кого из них куда прикопать («Чего-то я с краю? Ишь ты, деловая. Сама давай с краю»), и феерически смешную сцену разборки между «женой» и «гаражной подругой». Все здесь точно, сочно — нет: смачно; все полно мудрой и бодрой жизненности, которой так не хватает депрессушному альтер эго. Собственно, благодаря этой живинке больше веришь в возможность возрождения автора=героя, чем в несколько назидательный финал, где там «неизбывное» про веру в людей.

Литературные истоки рубановского стиля, мне кажется, очевидны: это и Бабель с его свирепым эстетизмом, и наши (и «ихние») битники. Правда, у тех же молодых Лимонова-Аксенова куража было больше, были понты, а не комплексы. У Рубанова понты и комплексы как-то переходят друг в друга.

Суммирую. Роман «Йод» — портрет героя поколения 90-х и 00-х. Портрет-прощание с сытой эпохой 00-х и с собой, суперменство свое изживающим. Куда заведут нас боевые (и опять привычно, намозоленно суперменские) 10-е сказать мудрено. Возможно, уже завели — куда-то… Это признание в том, что трансформация прежней советской страны в нечто качественно иное (и лучшее!) не дослучилась, и страна замерла в полете, широко распахнув ноги, в позе величественно забавной и полной недоумения.

(Какое многозначное, кстати, это словцо — «недо-умение»…)

Интересно и то, что «Йод», роман 2011 года, кажется вполне актуальным и для нашего времени, хотя и видишь теперь, задним уже числом, что последующие события «большой жизни» не могли не вырасти из этой вот почвы. Итак, перед нами неплохой социальный диагност. Каков же его прогноз на завтра, что нынче-то? А, отвечу вам, «речка движется и не движется». Рубанов Андрей образца 2017 года остается пока верен себе. Его последний роман «Патриот» — и цельный, и все же повторяющий не раз автором уже сказанное. В пользу писателя говорит, однако, открытый финал «Патриота» с огромным запросом к будущему, в котором всё несомненно (и, как всегда, «якобы») разрешится.

Что ж. пождем-с…

16.06.2017