Жизнь прекрасна

Автор: Саглидатай Вот уже два года я не сплю. Меня это совершенно не беспокоит. Первое время я не знал, чем заняться, но потом стал брать работу на дом, и теперь составляю аудиторские отчеты для клиентов по ночам. Шеф доволен. Довольны клиенты. Довольна жена: моя зарплата увеличилась почти вдвое. Довольны и дети: каждый получил давно обещанный компьютер, и всей семьей мы съездили в Дисней Уорлд на целую неделю. В общем все радуются жизни. Правда, применительно ко мне это наблюдение будет несовсем верным. Дело в том, что два года назад я умер. Но об этом пока никто не знает. Даже жена.

Mне было уже почти тридцать, когда я поступил в университет, и на всем курсе я оказался одним из самых старших. Надо сказать, в плане академическом это совершенно не помогало. Правда, в отличие от большинства однокурсников у меня был накоплен десятилетний опыт работы продавца, но к карьере аккаунтанта он имел мало отношения. Не могу сказать, что испытывал особую тягу к учению, но в торговле я для себя больших перспектив не видел. Да, за годы, проведенные в Shoes ‘R Us я поднялся до должности заместителя менеджера, но бизнес становился все труднее. Я, может, и протянул бы на этой работе еще лет двадцать пять, но в пятьдесят уже не смог бы тягаться с молодыми ребятами, готовыми облизать ступню покупателю, чтоб легче запихнулась в ботинок. А чтобы делать карьеру по административной линии нужен был, как ни крути, диплом. Без диплома в наше время никуда.

К тому же в своем возрасте я подумывал о женитьбе. Я и Бетти уже встречались несколько лет, и пришло время определяться с этими отношениями. Девушка она была положительная, работала ассистенткой дантиста, и явно заслуживала в мужья кого-нибудь получше, чем продавец обуви. Из доступных вариантов больше всего меня интересовал аккаунтинг: с цифрами я всегда себя чувствовал как-то уверенно. Не прерывая работы в магазине, я мог бы закончить программу бакалауреата за четыре года, конечно, при условии, что брал бы классы и в летние семестры. Зато сразу после окончания можно было бы рассчитывать на гарантированную зарплату около сорока тысяч, и не болела бы голова о комиссионых. Первое время мы бы брали квартиру в рент,2 можно даже односпальную. Года за два скопили бы неплохую сумму за даунпеймент и купили бы свой дом. Тут уже можно было бы и детей заводить.

Этот план я подробно изложил Бетти, и она со мной согласилась: да, поначалу прийдется тяжело работать, зато потом, когда мы встанем на ноги, будет чувство гордости за достигнутое. В общем, мы поженились, и все пошло по плану. Действительно, с утра учиться, а вечером подбирать туфли привередливым дамочкам,--это настоящий вызов судьбе, но ведь, как говорили в фильме “Назад в будущее” (хороший фильм, мы с Бетти смотрели его два раза, все три серии), человек—сам создает свое будущее, и никакая судьба тут не причем.

Диплом и лицензию я получил, но тут выяснилось, что на зарплату в районе сорока могут рассчитывать только те, кто попали в первые десять процентов курса. В конце концов, после долгих поисков мне удалось найти должность аудитора в тогда еще небольшой конторе Pierson & Lockey. Платили там всего двадцать девять тысяч в год, но была возможность получить бонус. Чтобы скопить на даунпеймент втечение двух лет, как мы запланировали, я работал сверхурочные и даже по выходным. Впрочем, по воскресеньям, я старался отдыхать, насколько позволяла ситуация. Нужно было сходить в нашу церковь, а иногда мы даже позволяли себе пообедать в воскресенье вечером в Big Daddy’s—там готовили изумительный стейк со сметанной подливой.

Дом мы все-таки купили, но на целый год позже, чем планировали. Зато купили именно то, что хотели: в спокойном пригородном районе, с гаражом на две машины, три спальни. Правда, больше семи процентов внести даунпеймент мы не смогли, и финансирование пришлось брать на всю оставшуюся сумму. Но условия мортгиджа были вполне приемлимые: фиксированные восемь процентов на тридцать лет.

Вскоре Бетти забеременела. Это событие мы восприняли очень серъезно: ходили вместе к врачу, делали сонограмму, которая-то и показала, что у нас будут близнецы-мальчики. К такому повороту событий мы, честно говоря, не были готовы. Конечно, мы не исключали возможность завести второго ребенка, но хотели сделать это года через три-четыре, не раньше. Двое детей—большая ответственность, и я понимал, что предстоит серъезный разговор с начальством о повышении зарплаты.

Роды прошли успешно. Я заснял всю процедуру на видеокамеру. Джек оказался больше похож на меня, а Джим—на Бетти. Их фотоснимки в тесненой серебряной рамочке я поставил на стол у себя в офисе, рядом с нашей свадебной фотографией. Шеф понимающе отнесся к моей семейной ситуации и с интересом просмотрел видео с родами. Правда, базовую зарплату поднял совсем не на ту сумму, как хотелось, но зато сверхурочные мне все теперь оплачивались по повышенному тарифу—при том, что я работал в среднем по 70 часов в неделю, разница в доходе получалась ощутимая.

Дети росли, их надо было отдавать в детский сад, а это дополнительные расходы. К тому же мы с женой купили себе по новому автомобилю: на старых ездить уже было неудобно. Кроме того, для семейных выездов—в парк или церковь—нам нужна была более вместительная машина, так что пришлось приобрести мини-вэн. Хороший отпуск мы все еще не могли себе позволить, хотя дети очень просились в Дисней Уорлд, но однажды на четвертое июля съездили к родителям Бетти в Висконсин.

Когда дети пошли в школу, в нашей жизни произошло знаменательное событие: наконец-то я стал партнером в фирме. Это означало оклад в шестьдесят пять тысяч и самое главное—получение процента от доходов фирмы. Правда, проценты начинали идти не сразу, а через два года, но все равно я уже выходил на принципиально другой уровень и мог напрямую работал с корпоративными клиентами.

Через несколько месяцев мы купили новый дом--с бассейном, четырьмя спальнями, и большим участком: старый давно уже стал для нас тесен. Дети теперь жили каждый в своей комнате. Естественно, расходы на жилье значительно возросли, и мне даже иногда приходилось работать по воскресеньям. Примерно в это же время и обнаружилась эта проблема с сердцем. Врач сказал, что гипертрофия была небольшая, но могла прогрессировать. Следуя его рекоммендациям, я приобрел велотренажер, и теперь каждое утро накручивал не меньше трех миль, а также стал следить за диетой.

Как сейчас помню, в тот день шел дождь. Я приехал на важную встречу с клиентом, запарковал свой “Вольво”, и вошел в офисное здание. Вот открылись двери лифта, я нажал кнопку последнего этажа, но лифт почему-то поехал вниз, хотя никаких этажей там уже не было; затем тут же перевернулся, но я не падал. Я вообще не мог пошевелиться и все не понимал, почему же нет крови, если мне забили в спину этот ужасный тупой кол.

А потом не было ничего. Долго. Всегда. И это ничего казалось огромных, немыслимых размеров. При этом я ощущал его физически: и странную меняющуюся форму и даже запах.

А потом вспыхнул какой-то свет и тут же погас. Вспыхнул еще раз и опять погас, и вспышки эти сопровождались мерзким дребезжащим звуком. Каким-то образом я почувствовал, что, если очень захочу, то смогу погасить этот свет. Я увидел над собой белую мглу—она была какой-то шершавой и неприятно обволакивала лицо. Я повел рукой, мгла поползла в сторону и изчезла. Надо мной нависал потолок с бледной лампой, которая то включалась, то выключалась. Я находился в большом помещении, сильно напоминающей общественный туалет, но только без кабинок. Вездя стояли металлические столы и какие-то стенные шкафы, вроде холодильных установок. На одном из этих столов я и лежал, совершенно голый, если не считать отброшенной простыни.

Я встал, добрался до двери и попал в какое-то офисное помещение. На столе мерцал компьютер, а рядом на полу белел полиэтиленовый пакет с налепленной на ним этикеткой, на которой было написано мое имя. В пакете оказалась моя одежда, бумажник, ключи от машины. Все в целости и сохранности, только костюмные брюки были какие-то слишком помятые и в пятнах грязи, да еще мне показалось, что в бумажнике стало меньше наличных. Я оделся, прошел по коридору и, спустясь по лестнице, вышел на парковочную стоянку. У ворот на асфальте сидел голый до пояса черный бомж и смачно харкал, целясь в стоящую на расстоянии банку из под кока-колы. И это был первый человек, которого я увидел за все это время.

Когда я пришел домой, не было и шести вечера. Увидев, что я вернулся так рано, Бетти испугалась и спросила, что случилось. Пришлось придумывать, будто на меня напали хулиганы в даунтауне, но бумажник я забыл в машине.

Запершись в ванной, я оценивал свое положение. Сердце не билось, вены на руках стали почти не заметны. Я измерил давление—аппарат показывал нули. Физически я мог функционировать не хуже, чем раньше. Правда, себя, да и внешний мир, я воспринимал теперь как-то совсем по-другому. Казалось, что тело теперь отделено от меня и что оно—словно неподъемный скафандр. И я потею в нем, как водолаз, и гляжу на мир оттуда, изнутри, через мутный иллюминатор в шлеме. Все звуки тоже стали какими-то приглушенными и размытыми, да и вообще все мое тело будто находилось под анестезией: вроде вот оно здесь, а с другой стороны, его уже и нет.

Затем я попытался взглянуть на ситуацию с положительной стороны. Как-никак, я видел, слышал, разговаривал, водил машину, и значит мог продолжать работать. И кому какое дело, что в груди уже не раздается привычного постукивания. Наоборот, вот теперь никакой инфаркт или инсульт мне точно не грозят. И медицинская страховка тоже больше не потребуется.

Конечно, Бетти ничего рассказывать нельзя: какой женщине понравится, что у нее мертвый муж. Да и никому рассказывать было нельзя. Неизвестно еще, как отнесутся к этому на работе. И почему я обязан отчитываться: в конце концов, это мое личное дело, жив я или мертв. Пусть все остается без изменений. Буду жить, как жил. Или как теперь правильно назвать то, что я буду делать? Да неважно.

Но изменений избежать не удалось. Как я уже сказал, я перестал спать. И это оказалось очень удобно. Сперва я начал приходить на работу самым первым, к семи утра, а уходить в одиннадцать вечера. При этом моя трудоспособность резко повысилась: не нужно было отвлекаться на ланчи и кофейные пятиминутки, не болела спина, шея и голова. Вообще ничего не болело, не тянуло, не кололо, не давило, не резало (однажды я специально забил себе гвоздь в ложбинку между пальцами ступни и совершенно ничего не почувствовал). И шеф и остальные партнеры выражали одобрение моей производительности труда и дали понять, что с Нового года—то есть, гораздо раньше, чем намечалось—я стану получать проценты от выработки фирмы.

Теперь мне вроде и незачем было возврашаться по вечерам домой, разве что на выходные. Но это вызвало бы законные подозрения. В конце концов, я решил не проводить в конторе по девяносто часов в неделю, привлекая к себе ненужное внимание, а стал частично брать работу на дом, и спокойно подводил результаты аудиторских проверок по ночам в кабинете. Бетти обычно шла спать в десять, а когда она утром вставала, меня уже не было дома—так что мой режим никаких подозрений у нее не вызывал.

Вскоре моя зарплата, включая бонус и процент от доходов фирмы, заслуженно подошла к такому уровню, что Бетти решила уйти с работы. Точнее—почти уйти: несколько раз в месяц она еще появлялась в своем стоматологическом кабинете, но делала это для разнообразия, чтобы не засиживаться дома. Теперь она могла уделить внимание вещам, которые давно ее интересовали: стала ежедневно ходить в спортзал, посещать косметический салон, и записалась на курсы вязанья.

Были, конечно, и неудобства в моем новом положении. В еде и питье у меня тоже отпала всякая необходимость, хотя при виде сырого мяса в супермаркете я испытывал странное тянущее волнение в желудке. Но иногда нужно было появляться на бизнес-ланчах и банкетах, да и хотя бы изредка выводить в ресторан семью. Так что приходилось изображать процесс питания. Надо сказать, было в этом что-то неприятное, хотя по большому счету мне было все равно. Анастезия, в которой пребывало мое тело, перешла и на настроение. Я не только смотрел и слышал через оболочку своего водолазного телоскафандра, но и думал и чувствовал—если можно сказать, что я что-то еще чувствовал—через нее. Скафандр же этот был такой объемный, что иногда мне хотелось развернуться вокруг своей оси на 180 градусов и встать к иллюминатору спиной. Пусть глядит, кто сможет.

Я ходил, работал, разговаривал, но делал это по инерции, потому что так надо было, и делал, судя по всему, неплохо. Во всяком случае, и коллеги и клиенты прониклись ко мне большим уважением. А Джек, когда я принес домой первый чек с процентной выплатой, даже пожал мне руку. Но в действительности мне ничего не хотелось. Точнее хотелось, и даже очень, но я не знал чего именно. Иногда, отблеск желания вспыхивал далекой молнией в сознании, но тутже исчезал, оставляя меня корпеть над бухгалтерскими формами.

Как-то после двадцати часов непрерывной работы, я позвонил жене, но говорить не смог. Что-то случилось со ртом. Я подошел к зеркалу и обнаружил, что губы мои побледнели и начали срастаться, покрываясь какой-то подозрительной прозрачной слизью—такая все время капала из пасти монстров в фильме “Чужие”. Слизь эта выделялась из уголков губ и аккуратно заклеивала ротовую щель. И как это я раньше ее не заметил! Я пытался раскрыть рот. Вязкая солоноватая масса растягивалась, тянулась как нити расплавленного сыра за куском пиццы, но все равно не разрывалась. Пришлось отдирать ее руками.

Меня самого это все мало бы беспокоило, но другим отсутствие рта могло показаться вызывающим. Да и какой пример я бы подавал детям? Теперь, чтобы снова не попасть в такую ситуацию, мне приходилось постоянно улыбаться. Открытая улыбка с широко раздвинутыми уголками губ препятствовала процессу склеиванья ротовой щели. Правда, слизь все-таки выделялась, но только в дождливую погоду—и тогда приходилось ее все время сплевывать. Постепенно щечные мышцы привыкли к новому положению, и улыбка уже по инерции держалась сама, без каких-либо усилий с моей стороны. “Я рада, что у тебя улучшилось настроение,”—сказала жена. И добавила: “Позитивный подход к жизни—это очень важно”.

Однажды в магазине одежды (выбирал подарок Бетти на день рожденья) я увидел женщину. Глаза ее смотрели глубоко изнутри, и вся она словно пряталась в своем постороннем теле, при этом бессмысленно улыбалаясь. Женщина взглянула на меня, и я понял, что я такой не один, что есть другие. Особенной радости по этому поводу я, правда, не испытал. Просто какой-то изначальной силой меня потянуло к ней, и перечить той силе было невозможно, да и ненужно вовсе. Мерилин—так ее звали—привезла меня к себе домой. Она была чуть старше меня, и наверное, красива. Впрочем, я и сейчас не уверен, как она выглядела извне для живых: я то мог видеть ее только изнутри, как и себя самого.

Мы почти не разговаривали. Точнее, разговор шел непрерывно, но был он не на уровне слов и даже не на уровне мыслей, а так—накатывали какие-то бесшумные покалывающие волны, и все само становилось ясно. В какой-то момент я все-таки спросил, много ли нас в мире. “О, да,--ответила она.—Много. Когда-нибудь тебе покажется, что даже слишком много. Только мы не общаемся. Нам нельзя общаться. Разве что встретиться случайно, как сегодня.”

Мерилин работала юристкой в известной фирме. Была замужем, но без детей. Погрузилась она пять лет назад, когда у нее был рак (слово “умер” или “смерть” у нас, оказывается,—табу; интересное слово: не случайно я ощущал себя в водолазном костюме). Муж, конечно, ничего не знал. А сейчас его не было дома, и я понял, что произойдет то, чего я так хотел.

Прочитав понимание в моем взгляде, Мерилин встала и повела меня в подвал. Там, за шкафами с книгами стояла большая железная клетка. На толстом слое опилок в ней копошились морские свинки--штук двадцать, наверное, не меньше. Они мирно шуршали и рыли какие-то ямки в опилках. Мерилин просунула руку в клетку и вытащила смешную рыжую свинку. Трогательно раздувая ноздри, свинка покорно смотрела на хозяйку черными бусинками. “А это Дженни,--улыбнулась Мерилин,--поцеловав свинку в вибрирующий носик,--всех рыжих самочек я называю Дженни, иначе не упомнишь.” И резким движением она откусила свинке голову. Но есть не стала, а тут же выплюнула, чтобы перехватить фонтанчик темной крови, рванувшийся из тельца. Она отпила и передала этот теплый мешочек мне. Какое чудное это было мгновенье! Мешочек все еще дергал лапками, и тепло разливалось по всему моему одинокому телу, и тепло согревало мои мысли. И было в этом столько нежности, доверия и правды! И тогда я понял, что этого-то я и хотел, этого-то и ждал все время после того, как погрузился. А потом, аккуратно надрезав шкурку, мы поделили внутренности. Следующую свинку я доставал уже сам.

Больше мы с Мерилин не виделись. Иногда, когда мир в моих глазах начинал мутнеть особенно густо и безразличие подстрекало меня спрятаться навсегда в водолазном костюме моего тела, я шел в зоомагазин. Свинки были хороши, но для меня как-то приятнее оказались котята. Хозяин зоомагазина давал мне хорошую скидку: ведь он тоже был наш. В силу обстоятельств я мог брать котят порциями только на один раз: их нужно было где-то держать, а дом у нас без подвала.

На работе я прокручивал заказы с такой скоростью, что слава об этом пошла по всему городу. Серъезные клиенты уходили от старых, казалось бы проверенных аудиторов и шли к нам в контору. А точнее шли именно ко мне. За полтора года доходы нашей фирмы выросли на 60%, a число штатных сотрудников—на одну треть. И все отлично знали, кому этим была обязана компания. Так что в скором времени я мог реально расчитывать на должность старшего партнера. А это уже совершенно другой уровень. Теперь можно было серъезно подумать о покупке квартиры в Маями-бич (Бетти ездила ла бы туда с детьми на каникулы) и переезде в новый дом в экслюзивном районе. Конечно, соответственно увеличились бы и расходы. Возможно, тогда имело бы смысл рассмотреть вопрос об открытии моей собственной фирме, но это уже дело будущего.

Жена, правда, все в конце концов узнала. С моей загруженностью она редко требовала сексуального внимания: да и сама уже предпочитала аэробику. Но иногда все-таки приходилось изображать любовь. Естественно, я как умел, имитировал эякуляцию, но не могло же это продолжаться вечно. Бетти заподозрила, что я встречаюсь с кем-то на стороне—так что пришлось ей все рассказать. По-началу жена была в шоке: “Какой ужас,--заплакала она,--ведь еще тогда мы бы могли получить страховку жизни, а сейчас, если с тобой что-то случиться, нам никто ничего не выплатит. Ты подумал, что будет со мной и детьми?” Я объяснил, что подумал и что случиться со мной уже ничего не может. Затем, сменив тему, предложил поехать посмотреть новый шестиспальный дом с тремя этажами и, конечно же, с подвалом. Согласно рекламной брошюре дом стоял на пре-продаже, но цена была хорошая: так что, если его покупать, нужно это было делать сейчас.

“Хорошо,--окончательно успокоилась жена.—Тoлько возьмем с собой мальчиков”.

И тогда я завел наш новый кампер-вэн--с телевизором, холодильником и обеденным столиком—и все вчетвером мы покатили по вечереющей дороге. Дети поставили кассету с видеоконцертом Элтона Джона и начали играть в какие-то электронные игры. Жена листала каталог от Victoria’s Secret. Я смотрел вперед и, как всегда, улыбался. Я мог так ехать без остановки день за днем, месяц за месяцем. А Элтон Джон пел:

И песенка эта навеки твоя
Пускай простовата—в ней правда одна
Хотел сказать я, хотел сказать (коль можешь, прости),
Что жизнь прекрасна, покуда в ней--ты.8

1 Accountant (“cчетовод”)—специалист по налогооблажению и аудированью. В США для получения лицензии аккаунтанта, необходимо закончить, как минимум, четырехгодичную университетскую программу и сдать лицензионный экзамен. Нудная специальность, но в отличие от работы юриста и врача степень ответственности, связанной с ней,--гораздо ниже, т.е., шанс, что клиент засудит или прокуратура засадит—здесь небольшой. Впрочем, это не спасло пятую по размеру аккаунтинговую фирму Aндерсена от уголовного разбирательства, начатого против него в связи с махинациями компании Энрон.

2 Умышленный американизм, вовсе не сиведетельствующий о том, что автор перешел на свой родной русинглиш. См. статью “Русинглиш”, помещенную на этой же странице.

3 Downpayment (задаток) –в случае покупки недвижимости то, ради чего нормальные американцы живут первые восемь лет своей взрослой жизни. Mortgage (ипотечная ссуда)—то, ради чего они живут последующие тридцать.

4 Неизвестно, кoму именно из главных героев Back to the Future—Марти или Доку—принадлежит эта мудрая мысль, равно как неизвестно, звучит ли она вообще в какой-либо из трех серий эфильма. Впрочем, эта досадная неясность нисколько не преуменьшает достоинств кинокартины. Все сомневающиеся могут легко убедиться в том сами, просмотрев хотя бы первую серию.

5 Если Вы разделяете кулинарные пристрастия героев или если какие-либо блюда американской кухни не вызывают у Вас тошноты или хотя бы недоумения, немедленно остановитесь: Вам не следует читать дальше.

6 См. ссылку 3.

7 Знаменитая сеть магазинов, специализирующаяся в продаже женского нижнего белья. Каталоги магазина, известные своими сексапильными моделями, пользуются популярностью как среди меньшинства американских жен, еще не потярявших интереса к тому, что они носят и как выглядят, так и среди большинства американских мужей, которые хоть на его страницах могут полюбоваться достойными женскими формами. Подавляющее же большинство нормальных американок, давно сменивших представления об эстетики на лишние 40 кило веса, считают Victoria’s Secrets провокацией белых шовинистических самцов, трусливо ненавидящих феминизм, и выступают за поголовное физическое истребления всех моделей каталога, требуя их добровольного массового самоповешенья. Информация на предмет успешности этих требований скудна и недостоверна, но совершенно точно известно, что индивидуальные модели в каталоге меняются каждый год, а весь модельный состав полностью обновляется каждые три года, после чего их след в истории безвозвратно теряется. Так что выводы делайте сами.

8 Как видите, название рассказа—аллюзия не на чудесный фильм Roberto Benigni “La vitta e bella” (“Life is Beautiful”), a на шлягер Элтона Джона “How Wonderful Life Is”, выпущенный в 1969:

And you can tell everybody this is your song

It may be quite simple but now that it’s done
I hope you don’t mind
I hope you don’t mind that I put down in words
How wonderful life is while you’re in the wo