Нержавеющая сталь

Автор: varfolomey Мы стоим с тобой на лестничной клетке панельной десятиэтажки. Ты орёшь на меня. Орешь так, что сотрясаются стены. Ты гонишь меня обратно, в семью. Ты гонишь меня от себя. Я хочу посмотреть в твои глаза, но очень темно, у тебя в подъезде не меняли лампочки, наверное с открытия дома. Я просто знаю, что сейчас они серые, как нержавеющая сталь. Ты боишься отношений со мной. Ты лесбиянка и алкоголичка.
И именно в таком порядке- сначала ты стала лесбиянкой, а потом, когда та, другая ушла, ты стала пить. Тогда тебе было 28, как мне сейчас. Стены сотрясаются от очередного крика, мы ходим по замкнутому кругу. С первого дня наших отношений, когда мы танцевали в прокуренной кафешке, мы ходим по замкнутому кругу. С тобой очень сложно. Очень. Не бывает сложнее.
Ты снова хлещешь меня словами, оскорблениями, ругательствами, а я смотрю на тебя и молчу. Женщине нужно выговориться. Подольше. Иногда ещё поплакать. Но ты не плачешь. Я видел тебя плачущей всего два раза. Нет. Вру- один раз. Второй раз слышал. Слышал, как ты давишься рыданиями в трубку. Ты- девушка из нержавеющей стали. В твоих венах течет нержавеющая сталь.
Наш замкнутый круг очень прост. Ты живешь одна. Твои родители уехали жить к морю в собственный дом. Ты тихо спиваешься от одиночества, иногда имея случайный секс с подругами, однако тебя это очень гнетет, поднимая лицо со дна стакана, ты видишь весь мир в руинах и снова залезаешь в бутылку своей квартиры, тащишь за собой пробку и затыкаешь её изнутри, подкармливая своего демона.
А я не знаю, как мне уйти из своей пропахшей бытом квартиры, от пластилина под названием «семья». От семьи, которая мне не нужна. От семьи, которая меня не понимает, которая мне стала почти чужой. Дом для меня- место для спанья, так всегда было с детства. Иногда я там ем. И всегда рвусь уйти оттуда. Мне нужно очень много личного пространства, чтобы никто меня не видел и не трогал. Поэтому найти меня можно обычно в туалете или ванной (это если дома кто-то есть) с журналом или книжкой. Я живу жизнью чужих людей. Своей у меня нет.
Замкнутый круг «пришел- подарил надежду- ушел в семью» продолжается в …ный раз. Мы не спим с тобой. Мы любим прижиматься друг к другу до такой степени, что становимся единым целым. Мы хотим быть друг с другом. И иногда мы становимся друг другом, смотрим друг другу в глаза и понимаем, что это собственные глаза. Ты прекрасно целуешься и говоришь, что у меня родная кожа. Тебе лучше видно- твоя кожа более чем нежная, не в пример моей, покрытой царапинами и обгрызанной. Ты понимаешь меня и говоришь, что готова прощать мне всё и терпеть меня сколько угодно. Ты говоришь мне это лежа у меня на руках на заднем сиденье автомобиля, когда я везу тебя домой. Я держку тебя нежно, как букет цветов.
Ты хлещешь меня словами как крапивой по лицу, хотела бы- врезала. Но ты не врежешь. Ты на самом деле очень хочешь зарыться в мою рубашку и плакать. Потому, что ты меня нашла, а я нашел тебя. Я уйду из семьи. Даже если у нас с тобой не будет детей ты тот человек, которого я искал всю жизнь. Человек, без которого я не могу жить, дышать, чувствовать. Человек, у которого в крови течет нержавеющая сталь.

Мне было восемь или девять лет, не помню. Мы с отцом пошли на комедию «Бей первым, Фредди», это такое издевательство над шпионами, а-ля Фантомас. Мне весело, хорошо и радостно. Отец- мужчина на двести процентов, у него черные усы, у него модные черные очки, он сильный, сильнее всех остальных, он умеет, наверное, держать небо. Мой отец-геолог, на всё лето он уезжает в поле. Он ищет нефть. Я радостен, я в синих шортах и после кино мы идем в кафе. Полутемный эркер, я помню, я всё очень хорошо помню, папа уходит делать заказ и оставляет очки на столе, я делаю смешного зайца из салфеток и напяливаю на салфеточного зайца очки. Папа возвращается, по-моему с мороженым, оно в креманке из нержавеющей стали, такой, на трех ножках. Он говорит, что скоро уедет навсегда к другой женщине, далеко на Север и будет, наверное иногда навещать меня. Он говорит, что не может больше жить с моей матерью. Я даже не испугался. Слова, как смерть, приходят внезапно и падают в сердце. Я живу с ощущением, что он уйдет пять лет. Однажды, мне четырнадцать я приезжаю с дачи и понимаю, что квартира стала пустой. Просто папа забрал свои вещи. Это было в летний день, по-моему, в августе. Два дня был полный кошмар- я помню, что плакал у окна (очень был плаксивый в детстве мальчик) , плакал в кровати, завернувшись в клетчатый плед. Помню, что мать требовала «ехать к этой блядине» и «забрать папу домой». Я никуда не поехал. Я знал, что он уйдёт. Приезжал папа, разговаривал со мной. По-моему, я так больше никогда не плакал в жизни, мне никогда не было так горько, как в тот день. Удар под дых всегда внезапен и очень-очень обиден. Страшно обиден. Самое главное- пережить его. И это пройдёт. Я отворачиваюсь от матери-истерички к стене и слушаю собак. За стеной у соседки Нади живут то пять, то семь собак и все очень гавкливые. Там всегда пьяные разборки, там всегда шумно. Я засыпаю. Утром я просыпаюсь, и меня немного шатает. Я ещё не знаю, что такое похмелье, иначе бы сказал, как с похмелья. На вилке, которой я буду ковырять завтрак написано «нерж.». Нержавеющая сталь. Я становлюсь продолжением вилки. По крови теперь иногда течет нержавеющая сталь. И ещё я знаю, что мой папа не из нержавеющей стали. Он чуть мягче. Наверное, потому, что он мой папа. Я очень редко называю его «отец».

Это было в Москве на Лосином Острове. Там живет такой человек- высокий и красивый. Он геолог, как мой папа. Его имя обязывает ко многому- его зовут Спартак. Он трижды женат на двух женщинах. Я в первый раз допущен пить водку на маленькой кухне в стандартной панельной десятиэтажке. Я слушаю его историю и запоминаю её на всю жизнь.
Он проходил дипломную практику, когда его арестовали. Друзья предупредили, у него несколько часов или минут, чтобы предупредить жену. Он звонит ей, чтобы она спасла себя и маленького сына и отреклась от него. В документах можно отречься. Она бежит и спасает ребенка. Он садится в тюрьму. Несколько лет лагерей. Послевоенная волна репрессий была особенно безумной и жестокой. Спартак никогда не рассказывает о лагерях. Он рассказывает о любви. После амнистии он уехал в Ташкент, где встретил вторую жену, безумно красивую, но, видимо, не такую любимую как первая. Он стал очень важной персоной в геологическом мире, его перевели в Пермь. Здесь у него родилась дочь Ирина, с детьми которой я играл, когда был маленьким. А Спартак продолжал трудиться в Перми и стал настолько важен, что его перевели в Москву. Однажды, в метро, на эскалаторе этот двухметровый гигант увидел свою первую жену. Он рванулся через плафоны освещения под крики толпы и свистки милиционеров, раздвинул окружающих и обнял её. Толпа долго смотрела, как двое едут на эскалаторе вверх, к солнцу и бабкам с повязками. В голливудском кино, наверное, аплодировали бы. В московском метро потом долго ходили слухи об охреневших переростках с окончательно съехавшей крышей. А они ехали вдвоем, чтобы уже никогда не расставаться. Он всю жизнь изучал землю, она- море. Он- геолог, она- океанограф. Он нашел её по-настоящему. В их квартире много раковин и столь любимых мной спилов камней, таких кусочков, где камень раскрывает себя по-настоящему. Жена Спартака готовит крепкий чай а я смотрю в окно, там, за окном, Лосиный Остров. Безумно красивое и тихое место в центре шумной Москвы. Черно-зеленый лес. Закат. Спартак опирается на палку и никак не может к ней привыкнуть- ему скоро восемьдесят, а палка у него как год. Даже к человеку из нержавеющей стали когда-то приходит это время. Жена нежно обнимает его. Я понимаю, что состариться вместе без склок и ссор это то, ради чего стоит жить. У них есть сын Вова, он живет до сих пор на Севере.

Мы сидим с тобой тихим вечером на берегу реки в летнем кафе. Очень холодно. Ветра нет, просто холодно и вдалеке за листвой проглядывается берег Камы и сама её черная гладь. Ты прижимаешься ко мне и говоришь, что хотела бы вот так состариться со мной. Внутри меня натягивается и рвется одновременно сто тысяч струн. Я обнимаю тебя и рука моя дрожит. Моя жена никогда не говорила мне так. На красном пластмассовом столе апельсиновый сок и коньяк. За несколько минут до этого ты говоришь мне о рассказе Фицжеральда, в котором был чертовски похожий на нас с тобой финал. Через несколько дней я прочитаю рассказ. В финале фраза, которую мы с тобой постоянно поочередно говорим друг другу «она очень захотела положить его в карман и носить всегда с собой». Я дочитываю и плачу в душе. Это очень про нас. Слишком.

Ты заходишь ко мне в кабинет, я сижу и смотрю в окно. Когда ты не грустишь и не раздражена у тебя голубые глаза. Ты подходишь, почти подлетаешь и целуешься со мной. У тебя только несколько секунд, чтобы сделать это. Ты смотришь мне в глаза и говоришь «когда-нибудь ты найдешь меня по-настоящему». Тут же ты убегаешь. У тебя эфир. Мы работаем на радио. Ты ди-джей.

Я в очередной раз солгал тебе, я не хотел тебя напрягать. Я в очередной раз не так что-то сказал тебе, ты обиделась. Я пытаюсь подойти к тебе поближе и ты закрываешься своими ручками-веточками от меня. Я не оправдываю надежд. У тебя внутри всё кипит и клокочет, тебя колотит. Меня тоже колотит. Страшно. Всё проваливается в пропасть.Мы раздаём друг другу пощёчины.Пощёчины по сердцу.

Я выхожу из магазина с очередной порцией алкоголя. Дождь роняет капли на стекло, водитель курит как манекен без эмоций. В заднее стекло автомобиля я вижу, как она тебя целует. Ночной фонарь выхватывает лишь твой полуоткрытый рот и её тянущееся к тебе лицо. Она коротко стрижется, она тебя любит. Она тебе как ребенок, с утра ты будешь лечить её от похмелья. Я сажусь на переднее сиденье. Судя по пинкам в спину у вас доходит до более серьёзных отношений чем поцелуи. Я не ревную. Ты научила меня понимать эти отношения совсем по-другому. Когда я вижу твоих подруг внутри меня работает пружина и в кровь впрыскивается неражавеющая сталь. Твои девочки меня не интересуют, какая ты к черту лесбиянка, раз связалась со мной. Назавтра ты не помнишь этого. Я знаю что ты её так успокаивала, дарила надежду. Иногда я боюсь, что ты так же даришь надежду мне.

Мы доехали до моей очередной работы, где мне вести банкет для пьяных качков.Я открываю заднюю дверь автомобиля, ты смотришь на меня, развернувшись. У меня вырывается только одна фраза «ты очень похожа на мою дочь». Ты, кажется не расслышала. Я понимаю, что у меня нет человека тебя дороже. Даже сын мне не так дорог как ты. Однажды я найду тебя по-настоящему.