[ принято к публикации 14:35 11-05-2018 | Лев Рыжков | Просмотров: 1186]
Моя прабабушка, цыганка,
курила "Астру" через мундштук.
Картошку мне жарила на сливочном масле,
я ел ее прямо со сковороды.
А потом мы с нею играли
коробками спичечными фабрики "Маяк"
с разными картинками по одной копейке.
Особо любил ягоды я
и самосвалы, что-то типа "БелАЗов",
и, конечно, грибы.
Когда умерла прабабушка Дуся,
я мало что понял и не грустил.
В моем платяном шкафу
висит еенное черное платье,
а в оранжевой пластмассовой корзинке
лежат еенные же очки в черной оправе
вместе с остальной хуергой.
У меня от бабушки ничего не осталось. Ни корзинки, ни очков. Нихуя. +
А прабабушку звали Амалия. Я ее сцал очень сильно. Она была с палкой и в черном наряде всегда. Я её звал бабка Маля. Мы жили в одной комнате с ней и бабушкой. 10 кв метров. Это был пиздец. У бабы Мали были религиозные книжки со страшными картинками с непонятными буквами. Она мне их показывала зачем-то.
Зато у меня на кроватке был крестик. Я его целовал и говорил - Боженька, спаси и сохрани.
у меня тоже есть бабушка Дуся, жевать рядом с Брянск в посёлке Белые Берега,ей помоему то-ли девяносто один, то-ли девяносто три,два месяца назад ключицу сломала.
не смею и думать, о, верные други, что снилось сегодня любимой супруге. она в этот час, отдыхая от бдений, обычно погружена в мир сновидений, а мне под будильник проснуться и в душ бы, пожрать и собраться на чёртову службу. и вот я под душем стараюсь согреться, мечтая о сладком релизе секреций, вдруг, свет погасает, и как по заказу, супружница рядом, и вниз лезет сразу, о, сладкие стоны!...
Однажды бухгалтер городской фирмы Курнык поссорился с Черным Магом Марменом. Мармен был очень сильным и опытным.
И вот Черный Маг Мармен проклял Курныка. Он лелеял проклятье в глубине своего сердца целый месяц, взращивал его как Черное Дитя – одновременно заботливо и беспощадно....
Поэт, за сонет принимаясь во вторник, Был голоден словно чилийский поморник. Хотелось поэту миньетов и threesome, Но, был наш поэт неимущим и лысым.
Он тихо вздохнул, посчитав серебро, И в жопу задумчиво сунул перо, Решив, что пока никому не присунет, Не станет он время расходовать всуе, И, задний проход наполняя до боли, Пердел, как вулкан сицилийский Стромболи....
Как же хуй мой радовал девах! Был он юрким, стойким, не брезгливым, Пену он взбивал на влажных швах, Пока девки ёрзали визгливо, Он любил им в ротики залезть, И в очко забраться, где позволят, На призывы отвечая, - есть! А порой и вычурным «яволем»!...
