Возрождение гигантов

Автор: Артемий Ведерников — Значит, так, — голос мастера авторитетно отскакивает от стен раздевалки. — Как, говоришь, тебя звать?
Парень, сверля мастера преданным взглядом, взволнованно оттарабанил:
— Павел я, Сергей Сергеич!
Мастер хитро, по-ленински, прищурился, пальцы подкрутили роскошные усы. Взволнованность парня симпатична, такие ловят на лету, наверняка вскоре станет старшим работником — ему, мастеру, подспорьем. Пока еще осанку держит, но вскоре работа ссутулит...
С напускной строгостью сказал:
— Ладно, Павка. Главное, чтоб не Корчагин... Пойдем, познакомишься с мужиками.

Его приняли тепло — благодаря Сергею Сергеевичу. Павел и правда выказал завидное рвение: очень уж хотел стать похожим на титулованного мастера. Вскоре мастер удовлетворенно заметил: Павел начинает сутулиться, как и все.
Уже через месяц парень выполнил план лучше всех. Мастер мягко осадил:
— Павка, едрён-батон! Не спеши, лады?
Павел вскинулся:
— Но я могу еще лучше, Сергей Сергеич! Вы же делаете дневную норму за три часа?!
Мастер усмехнулся в усы:
— Помнишь, на той неделе полдня картишки раскидывали? Все потому, что норма на день вперед выполнена, но об этом никто кроме нас с тобой не знает. Сечешь?
— Угу, — согласился парень. — Но...
Мастер глянул пристально, Павел уважительно притих. Мастер знает лучше.

Новичок Федя не хотел, как все, по-тихому сдавать опилки и обрезки латуни, играть в карты среди дня. Хоть тихо, но осуждал. И вопреки всему ходил прямой как корабельная сосна.
Сергей Сергеевич поставил такой план, что Павел ахнул: сам мастер не сможет. Федя упрямо пыхтел — и выполнил: к утру, когда все пришли. Сергей Сергеевич похвалил:
— Молодец, Федор! Продолжай в том же духе.
План повторился. Федя осунулся, но упрямый огонь в глазах горел все ярче. Мастер сквозь зубы хвалил. А Федя начал получать больше мастера — вдвое, затем втрое.

У Феди нашли пропавшие детали, упакованные для выноса. Когда новичка увели, мастер процедил в усы:
— Ибо нефиг, Федя.
Остальные согласно гудели: дурную шавку вон.
Оказавшийся рядом Павел остолбенел. Весь день ходил бледный, на вопросы мастера отмалчивался. Под вечер мастер поймал парня, спросил в упор:
— Что случилось?
Парень вскинул голову.
— Федя...
— Понимаю, — строго ответил мастер. — Но и ты пойми: всем хочется жить хорошо. Всем — или никому. Этот Федя рано или поздно...
— Не надо было так жестоко! — в сердцах воскликнул парень. — Сергей Сергеич, нельзя так!
Мастер сурово отрезал:
— Жизнь такая, Павка. Ты с нами?
Парень промолчал. Разошлись за воротами — молча, без привычного рукопожатия. Мастер глядел в спину Павла, в голове крутится привычное: одумается. Все одумываются.

Утром мастер удивленно обнаружил в раздевалке гиганта ростом под потолок. Онемел: здоровяк роется в павкином шкафчике как в своем, даже робу застегивает так же необычно — сверху вниз... Как на такого полезла роба парня?!
Гигант обернулся, навстречу растерянному взгляду мастера холодно сверкнули глаза Павла. Сергей Сергеевич непривычно тонким голосом начал:
— Павка — ты, что ли?
Парень — а это и правда он — молча кивнул. Мастер облегченно усмехнулся: привычный Павка, только прямой как струна, а плечи широченные — потому, что распрямился. Будто не такой же работяга.
Мастер инстинктивно попытался выпрямить спину, меж лопаток кольнуло — ссутулился обратно, во взгляде вспыхнула привычная расчетливость. Как между прочим, проронил:
— Качаешься? Гляди, как бы этим железом не надорваться.

Остальные узнали парня почти сразу, что мастера взбесило. От злости дал тому двойную норму. Вечером хотел покровительственно помириться, но как увидал гору деталей, скривился: парень отарбайтил три нормы! И сам мириться не хочет.
Вечером мастер бродил по парку, в голове вертелось колючее: дай еще больше — норму накинут всем, а сам Сергей Сергеевич уж не тот, возраст дает знать. Ладно, побунтует Павка и вернется. Все возвращаются.

С каждым днем все больше рабочих выпрямляются, глаза начинают сиять, словно... сквозь грязные тучи просвечивает лазурное небо. Какое-то время мастер надеялся, что блажь уйдет, но гигантов все прибавляется.

Подставить Павла стало делом чести. Мастер злорадно глядел, как того уводят. На прощанье приблизился, тихо сказал:
— Вот зачем? Все было так хорошо.
Павел глянул чистыми, как у ребенка, глазами.
— Сергей Сергеевич, — сказал он неожиданно сильным голосом. — Ваше время близится.

Мастер пристально глядел, как полицейская машина увозит парня, и шептал упрямо:
— Так надо... Я прав... Мы правы...

Снова упрямый новичок. Сутулое большинство заинтересованно ждет, что мастер удавит того словно котенка. А новенький смотрит наивно и преданно, как... Павка вначале.
За миг до проверки Сергей Сергеевич убрал подставу. Мужики глухо зароптали, в мастера полетели злые взгляды. Сергей Сергеевич клял себя за минутную слабость, но внутри стало непривычно тепло. Возникло желание выпрямится, раздвинуть плечи, ведь человек должен ходить прямо.

За проходными встретили с битами, монтировками. Мастер раскидал первых неожиданно легко, поразился, насколько легкие и мелкие. Но другие напирают, да и сам немолод. Прилетело монтировкой в висок. Пинали все, кто мог дотянуться...
Стало неожиданно легко. С закрытыми глазами, сквозь грохот в ушах, понял: сильные руки помогли подняться, донесся сильный добрый голос. Мастер разлепил веки: перед ним могучая фигура Павла, небесно-синие глаза смотрят заботливо, с участием. Скосился вбок, глаза округлились: его поддерживает еще здоровяк, черты лица здорово напомнили упрямца Федю.

Его довели до квартиры, помогли улечься. Порывался сказать спасибо, да распухший язык еле помещается во рту.
Во сне купался в мягком сиянии, наслаждаясь давно потерянным покоем. Чувствовал взгляд, напоенный мягким упреком, ожиданием и поддержкой.

Проснулся неожиданно легко, пружинистой походкой направился в ванную, мышцы подрагивают от жажды действовать. В голове звучит могучий голос из сна:
— Люди не могут вечно стремиться к звездам, но и по уши в дерьме тоже погибают. Проснись!
Из зеркала широко улыбнулся молодой мужчина с его усами. Мастер ошалело оглядел свои руки, теперь ими рвать цепи, вместо пивного животика ровные валики пресса.
А из зеркала выжидательно смотрят глаза. Глаза, из которых все сильнее бьет лазурный свет.