и этот писающий мальчик ( конкурс)

Автор: положьптичку
...взять, допустим, обыкновенный камушек на веревочке. 
Энергично вращаемый в воздухе, он не покинет своей орбиты и не упадёт на голову вращающего до тех пор, пока оба фигуранта  сполна отдаются каждый своему делу:  вращающий крепко держится за конец верёвочки и с должным рвением осуществляет верчение, а камень, в свою очередь, надёжно схвачен верёвочкой поперёк талии и всей своей массой задаёт нужное натяжение.
Покуда соблюден паритет, система устойчива: центробежная сила не позволяет верёвочке ослабнуть.  В противном случае в силу вступает обратный закон  - закон фиктивной центростремительности.
Фиктивной - потому что его действие не сулит ничего хорошего.  Ослабла веревочка и -  хрясть! Получай по лбу.


У школы, в палатке на углу Героев Панфиловцев, взяли:  два литра порошкового вина  и шесть банок темного пива. На сдачу  - толстолобика в томате, кулёк картофельных чипсов и одну шоколадку. 
- Годится! - с деланной беззаботностью отреагировала она на его не то извинительный, не то вопросительный взгляд.
- К реке? - не то уточнил, не то предложил он.  
- Куда ж ещё? Веди! -  беспечно махнула она рукой -  Я тут  у вас  сто лет не была!


Река дала о себе знать загодя - вонью стоялой тины и мазута. Обогнули несколько коробок ностальгичных  пятиэтажек и свернули на пустырь, ведший к воде.
- Осечка! - встал, как вкопанный,  он.
Выяснилось -  пустырь мимикрировал под  свалку.
- Ничего! Вырулим! -  опять сочла своим долгом приободрить его она. 


Долго топали, лавируя меж куч битого кирпича, мебельных потрохов и мешков с овощной  гнилью.
Когда обозначилась луговая пойма, под подошвами захлюпало. В жирных травяных кущах запетляла неверная, зыбкая тропа, местами армированная обломками раскисшей фанеры.
Хлесткая мокрая трава  сотнями острейших ножичков чиркала по голым ногам. Сарафан мгновенно пропитался сыростью и спеленал коленки.
При каждом шаге из под ног вымётывались тучи рыже-полосатых, как тигры, комаров.
Она с сожалением поглядывала на свои новые,  мягкой овечьей кожи мокасины цвета молодого лосося, стремительно набухавшие жижей.
Вскоре вода добралась до щиколоток и пришлось зигзагообразно, помогая себе взмахами рук, скакать с кочки на кочку.
Он шагал впереди - целеустремлённо и по-журавлиному мерно, сдержанно погромыхивая поклажей. Изредка притормаживал, отслеживая её жалкие птьичьи подскоки:
- Сама, сама! - и указывал взглядом на свои гружёные выпивкой руки.


Навстречу попались двое хануриков. Выбиваясь из последних сил, они волоком волокли вусмерть пьяную, упирающуюся девку с  фингалом под глазом.
- Братаны, к грибку так правильно идём? - как ни в чем ни бывало, по-приятельски и даже несколько интимно осведомился у них он. 
Запыхавшиеся пьянчуги выронили из рук свою непокорную ношу и попросили курева.
- Есть, есть! - заверил он и, мотнув головой, подал ей знак.
Пришлось, балансируя на кочке и уворачиваясь от лягающейся девахи, шарить в сумочке. 
Тяжёленькая дорогая зажигалка, булькнув на прощание, сгинула в болотной мути,  обронённая корявой лапой одного из  забулдыг.


К реке вышли со второй звездой. 
На лысом берегу торчала  детская  песочница под грибком о кривом столбике. Столбик был опоясан  узкой, изъеёрзанной лавчонкой, на которой  усидеть можно было только в позе рыбака. 
Он тут же сел, устойчиво и широко расставил ноги,  распечатал пиво и с наслаждением, одним махом ополовинил банку. Крякнул, зашуршал фольгой шоколадки и захрумкал, задумчиво глядя перед собой.
С противоположного берега, утыканного бенгальскими палочками фонарей, доносилось мелодичное треньканье  трамвайчиков и сухое шуршание шин о нагретый за день асфальт.
На фоне ультрамаринового неба, под лёгкими смуглыми облаками, подсвеченная с тылу оранжевым закатом, чёрной, многоступенчатой полосой с тянулась диаграмма вечернего города с светлячками окошек.
Города их юности и любви.
- Красиво... - вежливо  покивала она.
И - не выдержала, вскочила с лавчонки и забегала вокруг грибка, спасаясь от полосатых извергов.
Его насекомые сторонились.
- Трезвенники! - пояснил он, открывая вторую банку, и затрясся плечами - Шутка! 
Вдруг спохватился - А ты? - и одними  зубами вспорол пакет с вином.


С облегчением скинув изгвазданные мокасины, она тронула ступней блестевшую маслом воду.
- Искупнёмся? - внезапно посерьёзнев, опять в своем духе, не то намекнул, не то испросил разрешения он.
- Давай!  - дерзко отозвалась она.
Вытряхнулась из сарафана, предварительно укромным движением выпрастав из под себя хлопчатобумажные трусы, втянула  живот и на цыпочках, тесно ставя ноги, вошла в реку. Хотелось казаться тонкой и звонкой. Как сто лет назад. И тут за спиной - чпок! Оглянулась.
Он сидел  с запрокинутой головой. Горло так и ходило ходуном.
- Не оборачивайся! Стой так! - отставив банку, скомандовал  и потянулся к телефону он - Сфоткаю на память. Буду вспоминать потом, когда улетишь... Когда, кстати самолётик? Завтра? Жаль, не смогу проводить. Послезавтра?? Все равно, не смогу... Всенепременно должен быть на этих... На поминках! Друга потерял на днях.


Обратно шли в обход трясины, хорошо утоптанной тропой вдоль ивняка. Впереди обозначилось одинокое, дрожащее в лунном свете, безымянное дерево.
Он быстро оглянулся, подпихнул её к дереву, ухватился за талию и  - ах! - рывком наклонил. 
Задрал подол, покопался там, посветил чем-то,  деловито пощёлкал кнопочками... 
- Потом вспоминать буду,  - сказал, подымаясь, и замер, прислушиваясь к себе - Я щас.
Изчез за деревом. Отсутствовал ровно две минуты.


Поймали такси.
- Ребят, против моей музыки возражать не будете? -   весело прокричал таксист.
Не дожидаясь ответа, огрел кулаком панель приборов и утопил в пол  педаль газа.
От  бумканья разом заложило перепонки. Ехали, подпрыгивая и лязгая зубами. Разговаривать не было никакой возможности.


Когда он высаживал её у дома, к машине, призывно размахивая руками - Стойте! Стойте! - подковыляла бабка с курносым, белым в свете фонаря лицом и черной дырой вместо рта.
- Бабусь, против нашей громкой музыки возражать не будешь? - страшным голосом гикнул весёлый таксист. Бабка игриво всплеснула руками - Что вы, молодые люди! - юркнула в бумкающий ад и, едва за ней захлопнулась дверь,  повалилась на сиденье, задрав от толчка  ноги в шлёпанцах.


"В сущности, -  думала она, блаженно отмокая исполосованным и покусанным телом в душистой пене - ... в сущности, хорошо, что он не женился на мне тогда.
И жалеть тут абсолютно не о чем. Этот короткий летний вечер и стал нашей непрожитой забубённой жизнью в миниатюре. Этот  бросок через болото сквозь озверелое  комарьё, эти забулдыги навстречу, этот пир у грибка, это дрожащее дерево и этот...- нечто, сковырнувшись сверху, небольно стукнуло её по лбу и - кувырк! - плюхнулось в воду. Она пошарила между ног и выудила фарфорового писающего мальчика - ... и этот писающий мальчик..."