Оторванные пуговицы

Автор: LePeek Я мог отмазаться от службы в армии, но желание изнасиловать чеченку из нашего подъезда с каждым нашим переглядками росло, я упирался в нее взглядом и представлял, как терзаю ее, срывая одежду, как багровеет ее лицо от моих рук на ее шее, как я касаюсь своим ухом ее губ, ловя ее последние попытки поймать воздух. Изгибы ее тела завладели моим сознанием, лицо было настолько свежим и невинным, что я ненавидел себя, свое несовершенство. Царапая веки и мастурбируя ночью, представляя ее славянской девушкой, как нежно покрываю ее поцелуями, заключив в объятия. Целуя каждый миллиметр ее тела, ее веки и нюхая ее «русые» волосы. Как отлетают пуговицы ее блузки.

Невероятно бесила мама чеченки у нас на кухне, когда я приходил. Это было практически ежедневно. Наши мамы были соседками и дружили.

В этот день вышла хрень, мама нашла мои зарисовки с Наджат дочерью ее подруги и нашей соседки и долго плакала. Я злился на нее, но больше на себя, на свою безответственность, что не убрал их подальше. Тогда мне и пришла идея пойти в армию. В 1999 году я уже не мог утихомирить мою похоть, мне было 18, скрыв некоторые подробности состояния моего здоровья и желание убивать «хачей».

Я считал, что там смогу исполнить свою мечту - убивать черных.

Я попал куда хотел. После учебки нас отвезли в Чечню, дали автоматы и предупредили стоять до конца. За сыканство здесь тебя бы убили или запетушили, в топку. Я вошел в ад покрытый кишками русских и чеченцев вперемешку разбросанных на каждой из топок за части города. Взорванные дети, девушки и старики. Отрезанная голова Вовы, моего друга закинутая в форточку как футбольный мяч. Моя ненависть к черножопым стала столь сильным двигателем моего выживания, что сама по себе потеряла смысл, я не чувствовал того, что раньше. Когда ты сидишь дома за компом, просматривая нацисткие фотки, читая «майн кампф» в уютной кроватке, это совсем не то когда ты ссышь в бутылку в окопе или когда ты боишься пошевелится в здании, которое обыскивают «чехи» так как ты остался в нем один и всех твоих положили. Знаете, я перестал слышать на одно ухо, меня контузило. Это было ***во. Я ждал возвращения домой. Нахуй войну братцы! Как бы Вам не хотелось убивать черных, не идите ради этого на войну. Я хотел все бросить и уехать.

Не знаю, как так вышло, но я перестал, что либо к ним чувствовать. Ненависть это странное чувство, его переизбыток дает странное ощущение. Вначале я ввел учет убитых, наносил зарубки на приклад, но в какой-то момент забыл это сделать. Наверно это и был момент, когда я сломался, перестал быть убежденным националистом, а стал тупым куском мяса, обезьянкой выполняющей приказы, старающимся выжить настолько, что однажды голыми руками убил человек 10-15. Мне стало все равно кого убивать черных или нет, я две недели скрывался на вражеской территории собирая объедки и тараканов, пил свою мочу и воду из луж. Потом убил еще одного главаря террористов, схватив три пули и вторую контузию, вообщем я лежал и подыхал в том здании пока наша авиация разбирало его на части.

Это успокаивало, тогда лежа в окопе в чужой моче, крови и кишках, под звуки разрывающихся снарядов над головой и в голове. Жратву доставляли плохо и мы делали шарики из крови и земли и ели их. От слова трибунал мне было смешно. Как можно объективно судить сумасшедшего. Награды я продал на рынке и купил коран.

Меня отправили в госпиталь. Я ли это был или дырявый и оглохший кусок мяса. Как я мог желать этого для себя? С трубкой в уретре и мочой, которая бежала по ней. Желать карать и убивать. Я стал мягким, когда все остальные стали твердыми. Помогали заснуть мне мысли, которые уносили меня к матушке и невольно к Наджат, вспоминал ее мелкую, как она испортила мою книгу с иллюстрациями «ножи третьего рейха», устроив из нее «разрисовалку» карандашами. Вспомнил ее в 16. И больше не хотел ее насиловать. Даже ничего не колыхнулось не в уме не в штанах. Я удивился.

Вспоминал моих «правых» друзей, которые остались лежать на диване дома ходить на «ОЙ» концерты и обожратыми на кухне до утра говорить о национализме и чистоте расы. Двое из них повесили в подвале какого-то узбека и их посадили в тюрьму. Я представлял себя на их месте, как делаю это. Как волоку его в подвал, одеваю петлю на его шею, толкаю табуретку «берцом». То и дело возвращался мыслями к чистой глаженой одежде, пальцы снова наяву чувствовали как пуговицы на рубашке проскальзывают в отверстия. Я уже был дома.

У поезда меня встречала мама. Счастливая. Но постаревшая, с синяками под глазами. Наверное это сделал с ней я. Я почувствовал себя не в своей тарелке. Глаза вокруг смотревшие на меня выводили меня из себя и я поспешил уйти с вокзала. Кто то подходил и говорил «спасибо» и каждый раз я видел произведения исскуства, которые видел в музее в детстве. Видел 3 вагона с грузом 200 и 200 рыдающих людей. Они смотрели на меня и я видел немой вопрос: почему ты? Действительно почему я? Почему выжил урод?

Мама сказала, что перестала общаться с матерью Наджат как только я уехал на войну. 7 лет дружбы псу под хвост, говорят что где то внутри русские склоны к национализму. Я сказал, что она дура и пошел спать. Всю ночь я представлял какая сейчас Наджат и ночью меня осенило, что Наджат могла выйти замуж. Я разбудил маму и спросил. Она сказали ничего не знает об этом. И я не мог спать. Я проспал на работу. Нужно было сменить график, вставать рано было тяжело, учитывая что в 80% случаев удавалось заснуть только к 6.00.

Руками я работать не умел и не хотел, прорыв окопы два года и пошел в такси. Все коллеги только и говорили о хачах и как их ненавидят, как только узнавали откуда я вернулся, а я в тайне читал «Коран» с 3 до 6 часов утра. Нет, я не хотел поверить, стать мусульманином, не подумайте. Я читал, потому что было интересно. Мне кажется что-то там на войне включило мою голову, которая впервые с времен детства стала думать сама, а не тем дерьмом и подшивками хулиганской литературы, которую я читал. Я понял, что я смогу что то вынести только там где я против, не согласен, понимаете. Теперь чем противнее мне было дело тем скорее я принимал решение взяться за него. У меня были большие проблемы со сном и агрессией. Один день я избивал хачей, второй день русских, третьи сутки я спал. Я пробовал их кровь и она была одинаковая на вкус. Я записался на тренировки тайского бокса, чтобы снять агрессию.

Первый раз я увидел Наджат из окна, она гуляла с маленьким ребенком, к ней подошел мужчина, он что-то громко ей объяснял. Второй раз мы встретились в подъезде, но сердце так забилось, что я упер голову в пол и, теряя всякую надежду на разговор когда либо. В последний момент она сделала, какое то неловкое движение и мне пришлось поднять глаза, я увидел, что она сделала это специально, и ее глаза коршуном вцепились в мои, что то изучая. Она робко сказала здравствуйте. Я ответил улыбкой. Повисла пауза, я действительно не знал как заговорить с ней, другую возможно он притянул бы за руку и покрыл отпечатками сильных пальцев, оставляя на шее укусы.

- До свидание! - сказала она и повернулась боком чтобы обойти меня. В голове все полетело.

- Стой! Я могу гулять с тобой?! – будто утверждая или спрашивая сказал я.

Она недоуменно посмотрела на меня, прокалывая меня словно вилами, заставляя сожалеть и сдирать ногтями роговицу прямо из моих «зорниц». Потом улыбнулась, растворяя в моем теле героин, так что я чуть не потерял сознание. Потом смутилась своей улыбки, вознесся меня над высотками в Москве и сказала «НЕТ», я будто съел кизяк и он пошел носом. Я хотел что то сказать но закашлялся, когда я очухался ее не было.

Так я стал маньяком. Слово «НЕТ» бубенцами стучало в моей голове, когда я следовал за ней по всей Москве, словно тень.

Через неделю я знал что она учиться на журналиста репортажника, что в университете у нее нет друзей. То что она ходит в библиотеку и ****ит там по два часа с каким то стариком. Что она ест в парке то что собрала домой. Что она покупает домой цветы. Что она записывает что-то в тетрадь и записывает пения птиц в парке на диктофон. Что она ходит смотреть как в одном дворе алкаши играют в шахматы. Что она продает на рынке вместо матери. Что она выросла и ее тело стало притягательно. Тяготеть, сгущенка, люферы холодной воды мне на затылок…я больше не мог так жить, я слишком увлекся ей, мне необходимо было отвлечься. Ведь она это единственное яркое впечатление о женщинах после матери. Надо было взглянуть по сторонам, я вернулся в секцию после месячного прогула. Я стал готовиться к соревнованиям, поставил цель.

Многое изменилось я читал странные книжки разных мыслителей евреев, дочитал Коран и в тайне от всех говорил с богом. Но опять же это было не из за того что я был или стал мусульманином, я просто хотел разобраться с собой и Бог мне в этом помогал. Мне стало легче спать, я больше не видел врагов в прохожих, которых нужно растерзать.

Один раз зашел в церковь, но там мне стало плохо. Запах ладана мне напомнил о том дне, когда перед тем как отправить нас в мясорубку к нам приезжал батюшка и освещал нас. Тогда я остался один, я говорил, все были освещены чтобы размазать свои кишки по стенам уродливых лачуг. Меня называли героем, что я завершил операцию с отличием, провел диверсии, смял редуты, подорвал боевой дух врага. Но это бред. Как пробирающийся по переулкам и тени солдат убивающих всех на своем пути может быть героем, мочась под себя и поедающий тараканов и мертвых крыс может быть героем. Вот Гагарин был героем! Стоит посмотреть на его фотографии, чтобы понять, что он герой. Он любит свой город, детей, природу, женщин. Недавно я даже вычитал загадку о нем: Что с собой брал Гагарин в другие города по несколько штук. Я не знал отгадка была в следующем номере газеты, а сейчас нам предлагали подумать об этом и я думал. Я думал о том, какая возможность ему представилась, и чем он ее заслужил. Тут я понял, что я всегда был сломлен с самого детства. Не знаю, когда я сломался, когда меня бил отец или когда я бил хачей. Но поделом мне, что я там ползал среди трупов моих товарищей, которые еще неуловимо пахли ладеном. Не думаю, что стоит воевать. Не думаю, что патриотизм этого стоит, раньше думал, теперь нет. Мы настолько маленькие и настолько несчастны, что война может и нужна чтобы умереть. Но жизнь и так очень коротка. Я плюнул из окна, плевок смачно разбился об асфальт. Вдали показалась Наджат.

- Тебе помочь с сумками? – запыхавшись в сланцах и старых трениках в грязной майке просиял я оказавшись перед ней

- Нет не надо! – засеменила она, убегая от меня.

Я вцепился в сумки, но она их не выпускала, тогда я с силой дернул их из ее рук, но она стояла намертво.

- Отстань!

Я силой оторвал сумки из ее рук схватив ее за другую руку и причиняя ей боль, что лицо исказила гримаса, а ручки порвались, стало очевидно, что она получила ожог, ведь на ее глазах навернулись слезы. Неожиданно появились черные и увидев ситуацию с криками «отойди от сестры» стали отталкивать меня и бить ногами, но я не отпускал руку Наджат, продукты частично разлетелись по асфальту, Наджат упала рядом ведь я ее не отпускал снося удары по лицу. После нескольких ударов сознание стало покидать меня, но я по прежнему держал ее. Сверху набросились какие-то русские мужики и малолетки завалив чурок прямо на нас. Мужиков била мама Наджат, которая не понимала что происходит, так же выбежав на улицу. А вокруг сбежалась стая собак и гавкала на всю ету хурму. Вообщем ****ец! Я снова ****ец!

Смуглая кожа Наджат на руках была покрыта синяками и царапинами от моих пальцев и рук.

Мама зашла в комнату над обоими моими глазами висели пельмени, тело немного болело.

- Ее уже обещали другому человеку милый. Ты же знаешь как у них. Сватаются у родителей!

Я зло улыбнулся вдыхая запах боли и крови моего тела, вдыхая теплые слова матери и наслаждаясь, что они снова общаются с матерью Наджат, успокоительно похлопал ее по колену. Потом меня вырубило.

Разбудил меня запах куриного бульона.

- К тебе пришли друзья!

Что?! Черт, какие друзья, у меня нет друзей. Не дай Бог эти бритые ненавидящие любовь болваны.

- Шли их к черту!!! – попытался сказать я, но вместо этого пернул ртом с пузырями. Блять!

- Пить! - тянулся я к бутылке для полива цветов. Я цветок меня нужно полить я гусеница, но теперь бабочка, я жук но и мотылек, я игра но и приманка. Я вышел из комнаты и зашел в комнату, там откуда я вышел меня нет.

Ночью к нам долбился ее жених с друзьями и мы вызвали милицию. С утра приходила мама Наджат и принесла осетинских пирогов. Сказала, что все будет хорошо. Почему-то мама завесила все зеркала. Я встал с кровати и поймал ее в коридоре, когда она выходила из туалета, она вскрикнула и попятилась. Я прижал ее к стене и шептал ей на ухо «Она только моя», «Я буду с ней». Мама сзади меня била руками и полотенцем. Потом накинула полотенце на шею и оттащила от Гули. Я улыбался и показывал пальцем то на нее то на себя, то наверх и говорил «Запомни!»

Она бежала без оглядки.

- Ты дурак Максим, они же уедут из этого района и ты никогда ее больше не увидишь – она заплакала и ушла к себе, я сделал ей ромашку и принес в комнату, она сидела над детским альбомом и смотрела на единственную нашу фотографию с Наджат где я лысый в эсесовской футболке и подтяжках с роже что «охуеть», а Наджат маленькая 11 летняя девочка.

- Ты совсем спятил сказала она. Завтра поедем к психотерапевту. Я пошла в магазин.

Я подошел к окну, на дорожке еще валялись раздавленные гнилые помидоры и урюк от нашего вчерашнего мордобоя. Не знаю почему я был доволен. Но так же я понял что я не черта не умею и не знаю как общаться с девушками. Во мне оказалось полно сомнений и страхов. Я не мог говорить, я смотрел и физически хотел. Настолько сильно хотел, что не хотел вообще. Я не мог это объяснить. Я уже давно не дрочил, не знаю чем нас пичкали в армии, но я всерьез беспокоился по этому поводу. От былой ежеутренней эрекции дыбом, был слегка торчащий бугор, который исчезал после мочеиспускания. И вот когда я довел себя этими мыслями до исступления, раздобыл порно и расстегнул штаны чтобы дрочить. Раздался звонок в дверь.

- Ну и что ты теперь хочешь? Ты расстроил нашу свадьбу. Ты же ненавидишь меня

Я молча стоял перед ней в трусах. Я молча стоял перед ней в трусах наверно около минут 5.

- Ты реально ебанат. Сказала она и прошла в квартиру, направляясь ко мне в комнату.

- Блять! - только и успел сказать я.

Прыгая шагами динозавра опережая ее, отталкивая, но она будто почувствовав неладное сопротивлялась и поспешила опередить меня проталкиваясь вдвоем в комнату и нелепо закрывая ей глаза руками. Порно летело в уши своими «Ахами» и «шлепаньями» о ягодицы, салфетки, крем.

- Ну полный ебанат, еще и драчун подытожила она! Расстроил мою свадьбу с состоятельным мужчиной из старейшего и почитаемого рода. Просто охренеть как я влипла. Ты полнейший моральный урод. Ты ничего не добился. Ты вернулся из армии и даже машину себе не купил. Короче ты просто чмо. – она попыталась уйти, но меня взбесили ее слова. Задели понимаешь.

- Я прижал ее за шею к стене и поцеловал – брыкалась она не долго поддавшись. Я отпустил ее шею. Спустился руками по плечам и взяв руки. Мое сердце билось так сильно, что мое сознание взрывало минометные взрывы….но я не чувствовал возбуждения. Эти мысли ножом втыкались в мою спину. Я стал тискать ее грудь…но ничего, ее руки отправились к моему члену, но ее прикосновения не принесли ему крепости. О боже какой конфуз. Она недоуменно смотрела на меня

- Я думала я тебе нравлюсь? В чем дело?

- Я не знаю – заорал я на нее. – я не знаю что со мной!

- Успокойся, мама рассказывала такое бывает, давай просто полежим.

- Нахуй просто лежать - я заметался по комнате. – Ты можешь уйти?

- Ну ты и дурак! – сказала она и спокойно вышла из комнаты, гулом отозвалась входная дверь.

Я был раздавлен. Я импотент. Я бесплоден. Я червь. Я так и остался уродом. Только я теперь урод инвалид. Это заставило меня снова по новому взглянуть на войну, я снова захотел убивать. Я сел и стал молиться, просил не судить меня строго, просил вернуть мне мужскую силу.

Проснулся я в госпитале меня была половина. Какой то придурок подошел и сказал, что теперь я хотя бы поеду домой и я герой войны! Я чувствовал как болит все мое тело и нижние конечности и как стоит мой член, но не конечностей ни члена у меня не было.

Я ехал домой. Что это был сон? Кто я новый обновленный я или нацист я? Что меня ждет дома унижение, печаль тоска. Я пополз к тамбуру, чтобы спрыгнуть с поезда и умереть. Очутившись в тамбуре я дотянулся до ручки и открыл дверь, мимо пролетали столбы и птицы. Я постарался оттолкнуться, но ничего не вышло я зацепился бинтом за край какой-то железяки и я летел вместе с птицами и бился о столбы пока повязку которая сдерживала мои внутренности не оторвало и из меня не начали вываливаться кишки. Только тогда я упал на гравий и охуенно счастливый умирал думая о Наджат.