Роман и его бабушка.

Автор: mmanager На станции меня встретил участковый. Мы погрузились в "козелок" и поехали по убогой проселочной дороге в сторону моря. Участковый явно нервничал. Почти всю дорогу он молчал, и разговорить его мне не удалось. Он работал один на всем побережье. В радиусе 50-70 км не было никакой реальной власти, кроме него.

Почти у самого «синего» моря стоял покосившийся домишко. Запах хвои близкого соснового леса перемешанный с запахом выброшенной на берег отравленной мазутом рыбы сильно напоминал дешевый освежитель в загаженном вокзальном сортире.

Участковый открыл калитку ударом ноги. Калитка слетела с петель и с треском рухнула вместе с половиной забора.
Телега на трех колесах, гнилые бочки, полуобрушившийся дровяной сарай, грязный открытый колодец. Двор был вымощен трухлявыми досками. Замыкал композицию приземистый, вросший окнами в землю сруб. Я подошел ближе. Для полного впечатления избушке не хватало только куриных ног. Поэтому я вздрогнул, когда дверь избы скрипнула и на порог вышла полуслепая, одноглазая старуха в кожаном фартуке на голое тело.

Фартук был покрыт кусками грязи органического происхождения и вокруг старухи вилась целая стая крупных черных мух.

- Рома, это ты? Иди сюда… Иди кушать… Ам.. Ам. Не бойся Ромчик… Баба не обидит, - даст пожрать Роме…
Из двери пахнуло свалкой и тухлятиной. Бабка улыбнулась гнилой улыбкой и, как бы приманивая меня, стала пятиться обратно в избу.
- А Баба больше не будет бить Рому… А что-то вкусное заварила!!! Ай, ай - вкусное! Там вон в миске…

Я вошел в избу, с трудом сдерживая рвотный рефлекс. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидел посреди низкой комнатки грязный таз, наполненный доверху гнилыми потрохами неизвестного происхождения, которые кишели опарышами, а перед ним, неловко замаскированный, взведенный медвежий капкан.

От омерзения я отступил на шаг и это спасло мне жизнь. Старуха ударила с плеча, наискосок, мясницким топором. Острый топор вонзился в косяк, чуть не срезав мне полголовы. Я ебнул старухе в челюсть, справа, со всей дури – невзирая на ее пенсионный возраст. Жырная старуха кувырнулась как заправский акробат, по пути разломив в щепы дубовую табуретку. Она так и осталась лежать, сверкая грязной задницей и упершись лбом в стену.

- Ты чо, ссука?

Избушка состояла из двух комнат, одна из которых служила кухней (в ней сейчас отдыхала сторушка). Вторая комната, была забросана полусгнившим завшивленным тряпьем и видимо служила спальней людям или животным. Из мебели был лишь старый, тяжелый письменный стол в углу. Здесь сильно пахло керосином.
Осторожно обогнув кучу тряпья, я подошел к столу. Выдвинув ящик, я обнаружил стопку ученических тетрадей исписанных корявым почерком, еле различимым в полумраке. От того, что там было написано, тошнило сильнее, чем от вида обконченной, разложившейся, огромной крысы распятой гвоздями над столом…

Я продолжил открывать другие ящики - в одном лежали нечистые гинекологические инструменты, в другом, – вяленый четырехмесячный человеческий зародыш с седой бородкой и следами мелких зубов на черной коже. Я заметил, что в его анус был вставлен пластмассовый свисток. Редкая кукла. Машинально я надавил на зародыша рукой, и он издал веселый свист резинового утенка. В этот же миг дверь в комнату резко захлопнулась. Из-за двери послышались истошные вопли старухи.

Пришлось раза три бить с разбегу обеими ногами прежде, чем дверь поддалась и слетела с петель.

В жопе притихшей старухи торчал топор, но старуха лежала на том же месте.
Во дворе стоял полуголый юноша-имбецыл, одетый в какие-то лохмотья. Я вышел наружу. Имбецыл, дико вращая глазами и нечленораздельно мыча, тыкал в мою сторону кривым указательным пальцем. Тут я обнаружил, что все еще держу в руке "куклу", я с омерзением отбросил етот поганый артефакт в сторону. Юноша двумя кривыми прыжками подскочил к кукле и, прижав ее к себе, спрятался за колодцем.

- Ахуеть, какие таланты гибнут в наших деревнях…

Тут из неглубокого колодца встал бледный как смерть участковый, на голове его красовалась фуражка со сломанным козырьком и расплющенной кокардой. Он засвистел в свисток. Свисток жалко забулькал.
Юноша (это был, очевидно, Рома), подобрал с земли кирпич и нанес милиционеру в область козырька удар. Милиционер немедленно погрузился обратно в колодец.

- Эй, блять, ты что делаешь? – заорал я.
Рома, вместо ответа бросил в мою сторону кирпичъ.
- Придурок, бля!
Рома, словно обезьянка, дико визжа, принялся прыгать по двору.
С трудом, перевалив захлебывающегося участкового через стенку колодца, я схватил его за шиворот и потащил к машине.

Участковый на секунду открыл глаза.
- Ахуеть, блядь. Фуражка мая где?
По лбу его жирной струей текла кровь.

Пока я безуспешно пытался вызвать по рации скорую, пока перевязывал рану участковому, прошло минут десять. Я почувствовал запах дыма. Оказалось, что Рома вырыл где-то канистру с керосином и поджег дом. Сам он некоторое время прыгал рядом, а потом, вопя и улюлюкая, побежал куда-то к морю.

Огонь разгорелся не на шутку.

Откуда ни возьмись, среди пылающего двора возникла раненая в жопу, дымящаяся старуха. Как собака стремящаяся укусить свой хвост, старуха пыталась дотянуться до топора торчащего промеж ее огромных ягодиц. В какой-то момент это ей удалось и, вытащив окровавленный топор, бабка двинулась в нашу сторону. Она не дошла нескольких метров до забора, как ее накрыло стеной горящего сарая.

В это время пошел дождь. Быстрый ветер гнал тучи прямо на нас.

***
- Чу, снегирь за окном блеснул, красным животом и, задев крылом ветку, стряхнул снежную пыльцу с замерзшей рябины. В бутылке, в запотевшей хрустальной бутылке можжевеловая настойка. Рюмка тоже хрустальная с синими кобальтовыми прожилками. Особая, ныне утерянная, технология изготовления хрусталя. Гобелен 15 века на стене, вчера из реставрации. Золотые и серебряные нити - простой классический сюжет - пастух играет на дудке, а овцы мирно пасуца на лугу…

На воткнутый во дворе кол села ворона. Рома плеснул себе из грязной пластиковой бутылки немного керосина, выпил и с наслаждением стал вглядываться в расплющенную крысу, прибитую к стене гвоздями.

- Гобелен – вещь утилитарная, простая, но если к простой вещи приложил руку настоящий мастер, ты понимаешь, что гобелен, прежде всего древнее искусство, способное символическим языком выразить самые разные идеи и чувства...
Стоит выбросить из головы посторонние мысли и некоторое время посидеть спокойно, и можно услышать незатейливую, но такую манящую, тоскливую мелодию пастушеской флейты. Еще немного терпения и ты ощущаешь аромат разогретого солнцем луга. Жужжание насекомых. Увидишь, как плавится золотое небо, проливаясь жарким потоком прямо в слепящее радостными бликами зеркало луга. И хрустальный жаворонок поет свою хрустальную песню. По телу проходит волна тепла, сердце начинает бешено колотиться, голова кружится…

Рома, дрочил свой заскорузлый член обеими руками.

- Голова кружится. Каждый нейрон мозга в экстазе вибрирует, и множество чудесных легких электрических искр пробегает по извилинам и так хочется жить, творить, дышать, кажется, еще немного и узнаешь что-то главное, истинное, так горячо и долго ожидаемое - обретешь полное знание…

Рома, с диким криком схватился за два оголенных провода торчащих из стены и его неслабо ебануло током, отчего тщедушное тело забилось в конвульсиях оргазма, потекли слюни и сопли.

Рома упал на пол и лежал, так выгнувшись и замерев еще несколько минут.

- Пора прерваться, пожалуй. Потом додумаю. Неплохо бы чего-нибудь перекусить…

- Эй, слуга! Как там бишь тебя? Каждый день новый - и не упомнишь. Впрочем, не важно. Будешь Этьеном. Надо сказать управляющему, чтобы он на работу брал слуг только с именем Этьен. То-то уж он разозлится… Ха-ха.

Жирная голая старуха одетая лишь в грязный кожаный фартук с разбегу переебала Роме в голову старой мясорубкой. Рома упал без чувств.

- У-ган-до-шу, су-ка. – хрипела старуха, замахиваясь мясорубкой снова.

Огромная фиолетовая буква «Х», за ней стояла огромная фиолетовая буква «У», а дальше было пусто, но Рома смутно понимал, что дальше обязательно должно быть что-то. Важный фрагмент, важное что-то, что решало мучительную задачу. Он даже увидел, как появляется третий элемент, и слово вспыхивает огнем и горит как крест куклуксклана из документального фильма 70-х годов.
Но образ сей возник на такую короткую миллисекунду, что Рома попросту не успел запомнить и осознать смысл полученной истины.

- Что за черт? Опять приступ мигрени.

Мясорубка с хрустом опустилась на Ромины ребра.

- Однако и сердчишко что-то барахлит в последнее время. Надо бы принять валокордин. Хорошо хоть аптечка под рукой.

Рома резко протянул руку и глубоко вонзил ее в старушечью пездищу. Длинные ногти жестко вцепились в какой-то окаменелый орган и, Рома с треском вырвал матку.

- Валокордина нет, так хоть от головной боли лекарство.

И он запихал бабкину матку в рот. Бабка как стояла, занеся мясорубку над головой, так, не сгибая колен и ебнулась плашмя, даже не крякнув.

- Вот и легче, вот и легче. И голове и сердцу… Однако, стоит прогуляться по морозцу, перед завтраком…

***
Через час, вернувшись с прогулки Рома, обнаружил, что в его отсутствие какие-то мальчишки–шутники вылепили во дворе дома смешного снеговика... Но впопыхах неловко укрепили морковь, и она лежала рядом.

- Непорядок. - улыбнувшись, подумал Рома.

Он схватил кирпичь и с размаху переебал участковому в лоб, отчего снеговик тут же осыпался в замерзшую мраморную чашу фонтана.

- Вот беда, ну ничего, надо будет потом угостить конфетами сорванцов, чтоб не подумали, что мне не понравилось…

Роман вошел в просторный зал, в котором обычно завтракал. Уже было накрыто. Вкусно пахло тостами, сыром и свежесвареным кофе. В большое арочное окно светило зимнее солнце.
Посреди зала, лежал сверкающий на солнце великолепный самурайский клинок.
Роман оставил его на этом месте после вчерашних вечерних упражнений.

- Ох, и остер ты брат. Сколько же душ ты отнял по своей прихоти. Живая молния. Отдохни брат…

Поцеловав холодную сталь и сделав несколько ритуальных движений клинком, Рома вложил его в старинные ножны – сиречь воткнул мясницкий топор старухе меж массивных булок.
Старуха истошно завопила…

***
Все прогнозы обещали шторм. Старая, финской постройки яхта держала курс прямо на грозу.
Небольшая семиметровая яхта с малюсеньким камбузом и двумя каютами.

Рома залез в старую рыбацкую лодку на берегу и заснул на дне. Штормовая волна накатила на берег и потом затянула лодку в свое темное чрево.

«Я включил авторулевого и лег спать. Часа в два ночи проснулся от водяных брызг. Плотно закрутив иллюминатор, я вышел на палубу. Качало уже неслабо. Кругом стояла непроглядная тьма, из которой сверху на палубу лил дождь, сбоку захлестывала волна. Ветер с нарастающей силой бил в снасти и заставлял воздух и воду вокруг смешиваться в причудливые завихрения. Я осторожно пробрался к самому носу, и, сел свесив ноги и держась за леера

Я смотрел вперед в плотную пелену водяных брызг. Так прошло минут тридцать, и я серьезно продрог.
Внезапно я увидел блеск огня, как будто у тьмы появился горящий глаз – узкий желтый зрачок. Стало даже немного не по себе.
Маяк что ли? Откуда здесь маяк?
Присмотревшись, пристальней я понял, что впереди берег и на нем действительно что-то горит. Какая-то постройка. Может быть рыбацкая хижина.
И тут из воды прямо по курсу показалась голова. Какой-то несчастный барахтался в ледяных волнах.

Сначала я бросил ему круг, но мне показалось, что человек вместо того, чтобы схватить его, наоборот стал отчаянно отталкивать круг от себя. Пришлось зацепить утопающего багром за одежду и, рискуя свалиться за борт тащить на палубу.»

Рома сжимал в руке, чуть было не уплывшую после очередного удара волны, хрипло посвистывающую черную «куклу» - плод его давнего пьяного секса с брутальной старухой (сиречь - загородной, 200 километровой поездки на харлее) и тупо смотрел на нее целый час до тех пор, пока огромная волна не накрыла лодку и адская семья отправилась, бля, на дно, кормить рыб.