Перед смертью

Автор: Khristoff -Я запрещаю всяким маромойкам и поносоедкам приходить ко мне на свидание! Моя камера не для их естества. Не для их взлохмаченных бедер и напомаженных грудей.
Мне неприятно их общество, слышите – неприятно!!
- Господь с Вами Пфцапий Пфцапиевич, что же это Вы себя так распаляете то? Да Вы буквально не в себе миленький!
- Митрофан, дьявол ты нетесаный, я ведь тебе русским языком говорю – не води ко мне этих блядей с червивым лоном! Мне дурно от них становится! В конце концов, мне не сегодня-завтра голову отрубят!
- Так Пфцапий Пфцапиевич, я ж как лучше хотел, токма чтобы облегчить страдание Ваше нечеловеческое. Снять, так сказать бремя, облегчить тело по ласке женской стосковавшееся….
- Господь с тобой Митрофан! Что ты несешь?! Какое еще тело, бремя и прочее нелепие?
Не этого мне надобно в последние часы жизни, ох, не этого!
- А что же тогда? Может, это, я сгожусь? Так Вы тока скажите, мне это не впервой, я ….
- ААААА!!! Гнойниво, ах, ты жопошник треклятый! Вон, мразотник, вон!!! ВООООННН!!!

Ночь. Едва ли утро. Впрочем, только лишь тому кто здесь живет последнее свое, тому, пожалуй, что и заметно, что скорее утро. Воздух серее, тишина звонче. Тоскливее. Оттого тоскливее, что непонятно ничего. И ведь не скажут КОГДА. Сколько раз он просил их, умолял, извивался ужом в ногах, скажите срок, дату назовите. Так нет, ни в какую. И вот это тяжче другого. Каждый миг, каждый вздох, как в последний раз встречаешь.

По утрам особенно труднее. Вот, так и ждешь, что сейчас, обычно одинокие, трусливо-спотыкающиеся шаги Митрофана, вдруг сменятся, уверенным строем охранных сапог. Что откроется эта дверь с одиноким глазком, и войдут, внося на плечах ужас и страх. И скажут:
- Все, Пфцапий, собирайся – мы за тобой.

Но покамест не было этого. Уже десятые сутки он здесь, и приговорили уже, и все мосты сожжены – назад нельзя. Теперь – ждать. Ждать смерти. А пока – вот, вынужден отбиваться каждый день от блядей тюремных. И кому в голову эта нелепица пришла, что приговоренным к смерти, необходимо все утехи земные разрешить? Это ведь ужас что творится. Иные заключенные за те несколько дней, что здесь перед казнью проводят, столько грехов совершают, так свой организм всякой гадостью травят, что уж и ничего им не надобно больше, так они себя потратили за это время. А как же самое главное? Как же они с Богом встречаться думают? Обдолбанные, с гноящимися членами, с опухшими лицами и трясущимися руками?! Боженька, дай нам выпить - так они себе думают?!
Нет. Пфцапий не таков. Он как раз, время, что остается перед последним мигом, когда топора сталь сверкнет и ослепит его, он это время хочет посвятить себя подготовке к встрече с Ним. И еще хочется ему, проститься с этим миром. Простить всех, кто зла ему наделал, вымолить прощение у всех, кому он худо причинил. Особенно у тех пяти. Зина, Зиночка, Зинуля, Зинушка, Зинаида. Всех, кого убил, покромсал, испоганил.

Сегодня он решил жалобу написать начальнику тюрьмы. Пфцапий твердо решил добиваться, чтобы ему дали право на одиночество, поменяли надсмотрщика и объявили бы день казни.
- До конца пойду! Если надо, всех тут загрызу, но добьюсь своего! Добьюсь!!

А вот уже и утро. Теперь, любой скажет, что утро. Вот и светлее стало заметнее. И шумы в коридоре – уборщики пришли. Сейчас должны еду разносить, да ночные горшки убирать. Сейчас и к нему его мерзкий, вечно семенящий жопошничек Митрофан придет.
Уже и пора бы ему. Что-то задерживается, поди, отъедает от его завтрака самые лакомые кусочки. Уууу, падаль! Ох, ох, что это?! Никак строем идут. Трук-трук, фрук-фрук.
Прошли первый поворот, вот уже напротив девятой камеры. Вот еще одну прошли. Ох, Митрофан, сука, мразоебина, где ты? Где ты, Митрофан… трук-трук, фрук-фрук. Вот уже две камеры осталось до его, вот - одна. Скрежет. Замок. Вон. Настежь. А завтрак? Как не положено? Может стошнить на эшафоте? Ох. Пора. Господи, Господи, господииии!