ПОРУЧИК РЖЕВСКИЙ И ГОЛУБОГЛАЗЫЕ МЕДВЕДИ. Глава Третья

Автор: Поручик Ржевский Глава Третья. Ой-йой-йой.

В общем, поручик попал в больницу, но не в психиатрию к Фире Иосифовне, с которой был знаком, и куда уже перевели Митрича, а в травматологическое отделение, к доктору Башлянскому Борису Евгафичу: перелом двух рёбер, травма головы, ожоги второй и третьей степени – ничего, в общем, особенного. Митрич у Башлянского тока денёк и провёл по поводу рези в паху, так что с поручиком они не встретились. Но зато на третий же день, когда Ржевскому выдали потрёпанные костыли, он столкнулся с Сеней Щёчиком, директором и совладельцам малого государственного предприятия по охране частной собственности “С.Щёчик, Гейгер.А” . Сеня у Башлянского проходил, как сам Сеня любил выражаться, “оздоровительный курс”, не первый, впрочем, раз. У него были поразительно схожие с Ржевским симптомы и примерно равное количество гипса, так что выглядели они прям как близнецы-братья. Но не только внешнее сходство сблизило Сеню с поручиком, а скорее общие интересы, а именно - страсть к картёжным играм.
На пятый день Сеня, который был своим человеком в травматологическом отделении и, к тому ж, “подкармливал” Башлянского, перевёл Ржевского из общей палаты, где было много народу и очень все сильно стонали, к себе, в шикарную отдельную палату с балконом. Кроме всевозможных удобств и персональной уборной с полотенцами, были там и социальные нововведения: палату обслуживала частная молоденькая медсестра Нюра.
В обязанности Нюры входил медицинский уход, включая массажи, хождение по палате в белом минихалате и колготках в крупную сеточку, она же сдавала карты. Сам Сеня не мог из за сильной загипсованности, а Ржевскому, который имел тенденцию его обыгрывать, не доверял. Карты сдавались Сене в рот, где он их держал до конца сдачи, потом перекладывались на специально заказанную Сеней подставочку, потом уже начиналась игра. Когда она кончалась, Сеня энергично махал гипсовыми лапами и орал сквозь марлю: "Не верю, мухлюешь, АААА." А поручик ему спокойно отвечал: "Не пойман - не вор."
Это правильно – утихомиривался Сеня, потом звали Нюру. На второй день совместного проживания Сеня и Ржевский побратались, обменявшись костылями, а на третий день поручик стал выдавать более обширные комментарии типа: А кто тя просил с десятки ходить, когда я прикуп взял, кто те руки заламывал червей держать?
В общем, стал учить Сеню, который сделался поспокойнее и даже иногда выигрывал, и выигрывал бы больше, но была у него странная привычка – Сеня сопел, причём сопел, когда думал, когда не думал - тогда не сопел. Ржевский просёк это дело чуть ли не в первый же день, и это давало ему некоторые преимущества: cдала Нюра карты, засопел Сеня - значит пришло мелкое всё и не в масть, не сопит – значит идёт карта Сене, и так далее.
Иногда к ним присоединялся Алекс Гейгер, озабоченного вида молодой человек с прыщавым лицом, реже - доктор Башлянский, любивший общество Ржевского за возможность поговорить об искусстве. В тайне от многих, доктор баловался живописью, писал обнаженные натуры сотрудниц и знакомых жены.
В общем, нравилось Ржевскому в больнице, он даже устроил литературный вечер в одну из суббот. Приглашались все, увольнительные выдавал лично поручик только тем, кто непосредственно рожал в гинекологическом и с температурой выше тридцати девяти. В первом отделении поручик прочёл лекцию “Зарождение карточных игр в Европе как зеркало культурной революции”, затем Нюра прочла произведение Пушкина “Пиковая Дама”, прохаживаясь по сцене в лучшем своём минихалате и в самых сетчатых колготках. Пожалуй, это была кульминация первого отделения. Потом нянечка баба Поля исполнила кээспэшные песни под гитару:
Он токарем был на заводе
Она -инженер по лифтам
Он скромно в любви объяснился,
Придя к ней с бутылкой Агдам.

Во втором отделении вечера Ржевский предложил публике сеанс одновременной игры в очко. Успех был ошеломительный, поручик выиграл двадцать одну партию из двадцати одной возможной, и даже одна восхищённая дамочка из гинекологического родила тут же, не отходя от столов!
К этому времени, словно снег с весенних полей, с поручика, да и с Сени, сошёл гипс, и они постепенно стали приобретать более естественные очертания. Поручик оказался жгучим стройным брюнетом в усах, а Сеня - неким квадратным существом из местных мужиков, у которого волосы росли отовсюду: довольно много - из носа и из ушей, сизая борода начиналась прям из-под глаз, но особенно много росло из-под майки. Однажды поручику даже приснился сон, что будто бы он находится в произведении Льва Николаевича Толстого на покосе. Сам Лев Николаевич, опершись на косу, размашисто утирает пот с морщинистого лба и говорит поручику, окая: Конопля - она что, она на пригорочке любит. А вокруг косари косами джик да джик. Проснулся поручик, а это просто Сеня грудь чешит…джик-джик. И ему вдруг подумалось, что бритоголовая Сенина голова, находившаяся сверху квадратного волосатого тела, выглядит как нечто постороннее, лишнее.
Одеваться Сеня любил в мешковатые спортивные костюмы “под бархат”, ходил вразвалочку, и от этого казалось, что между ног у него шатается средних размеров вечевой колокол. И вообще, было в Сене нечто дикое, увидев его без гипса впервые, Ржевский подумал, что татаро - монгольское иго, о котором как раз в это время увлеченно говорил Митрич на сеансе групповой психотерапии двумя этажами выше, так по сути и продолжается.
При всём при этом, карточные долги Сеня платил сразу же, не откладывая это дело в долгий ящик, и Коперже, навещавший поручика почти каждый день, возвращался домой не с пустыми руками. Передавая ему “выручку”, поручик подробно и долго объяснял, где и как нужно покупать коньяк, “ибо пришло время осуществить”, наконец, мечту поручикова детства и открыть домашний музей коньячных изделий. Коперже выслушивал объяснения поручика внимательно, не перебивал, задавал уточняющие и наводящие вопросы, что-то даже записывал, но исполнение инструкций всё больше откладывал. Сначала он выплатил все долги Ржевского в Трижопье, затем выкупил своих куриц, купил рассады для огорода, починил крышу и даже произвёл обширный ремонт в имении Ржевского, которого решил “не волновать по пустякам” .
Кто знает, может быть дело бы дошло и до коллекции коньяка, но в одно прекрасное утро в палату к Сене ворвался Алекс Гейгер, аж трясущийся от возбуждения. - Лионозов на рынок пришёл, огурцы покупает – прохрипел он задыхаясь. Сеня тут же вскочил, опрокинув стол, на котором они с Ржевским строили гигантский карточный домик, от старанья чуть высунув языки, и выскочил из палаты…
Где-то через час в травматологическое отделение и в смежную с ним реанимацию стали поступать новые пациенты, некоторых Ржевский знал, они заходили к ним “на огонёк”, но Сени среди них не было. Не появился он и к вечеру, и на следующий день. Ржевский заскучал, хотя Нюра всячески старалась - щипала за усы и в других местах, то и дело переодевала колготки, заигрывала, но всё уже было “не то”, в общем, Ржевский решил выписываться. Сердечно попрощавшись с Башлянским и простив ему четыреста что ли рублей покерных долгов, надел он приличную серую пару, купленную для него Коперже, и вышел на больничный двор, вздохнув полной грудью.
Каково же было его удивление, когда он увидел за воротами Сеню, облокотившегося на открытую дверь темно-зеленого джипа, и с толстенной сигарой в зубах. Рядом стоял другой джип, и два крепких парня в спортивных костюмах, тоже с сигарами. Ржевский ойкнул, отбросил костыль, и они обнялись, как будто не виделась лет сто.
- Ну чо, Ржевский, с выздоровлением, давай-ка я тя до дома подкину – предложил Сеня.
Всю дорогу они болтали, Ржевский пересказывал Сене последние больничные новости: баба Поля обозвала Нюру блядью, а та с достоинством ответила, что она не блядь, а Секс Терапист по системе Мастерс и Джонсон! Кто б мог подумать? Ну, и всё такое прочее. Сеня же поведал, что у него были по работе неприятности, так как партнёр его Лёха “ни фига с людЯми работать не может, а всё тока с бумажками”, и поэтому пришлось “уйти с больничного листа” и выйти на работу, прервав оздоровительный курс лечения.
Уже почти подъехали к Трижопью, как Сеня вдруг попросил:
- Слышь, Рже, покажи ты мне хоть памятник этот, ну тот, из за которого у тя с лохами разборка вышла.
- От чего ж не показать – сказал поручик, и они свернули налево с переулка Арманд на улицу Ленина и направились прям к вино-водочному.
Памятник Дарвину так и стоял там, где его установили Ржевский и Митрич, правда, вокруг него образовалась довольно обширная лужа, и был он несколько обгоревший, особенно пострадало одно ухо, но в остальном Дарвин был в полном порядке.
Сеня вышел из джипа и стал осматривать памятник, он медленно обошёл его со всех сторон, затем присел на корточки, сорвал травинку и, засунув её в рот, вдруг засопел… Ржевский не ожидал такой реакции, Сеня, по его представлениям, был довольно далёк от искусства.
- Ну чо, Потапыч, давай чтоль пивка купим – один из парней махнул в сторону вино-водочного.
Сеня был неожиданно вырван из созерцательного состояния, и даже вздрогнул.
- Ага, давай.
Вся компания вошла в просторный сельпо, где давали всё то же пиво “Балтийский наказ”. Сеня заказал шесть бутылок и стал расплачиваться какой-то неимоверно крупной купюрой.
- Молодой человек – начала недовольным голосом продавщица – щас утро, и у меня ещё сдачи нет, давайте помельче.
Сеня перегнулся всем телом через прилавок и, заглянув продавщице прямо в душу, спросил:
- Начальника-то как зовут? – рот его как бы даже и перекосился, это у него было за улыбку.
- Петр Степаныч – испугалась продавщица
- А тя как?
- Лизавета Степанна
- Лиз, а Степаныч то где?
- В район за товаром уехал.
Тут Сеня приподнял сухонькую продавщицу, держа её, как проштрафившегося котёнка, за шиворот, продолжая внимательно её рассматривать. Потом он вынул из нагрудного кармана свою визитку, на которой были изображены три богатыря, патрулирующие колхозный рынок, и надпись: “Малое государственное охранное предприятие С.Щёчик Гейгер.А. Мы за вас себя не пожалеем.”, и засунул визитку ей в лифчик:
- Лиз, как приедет Степаныч с района, так ты скажи ему, что я его у ся в конторе буду ждать завтра, часиков этак в одиннадцать, вот он мне сдачу и принесёт. Передашь что ль?
Бледная Лиза кивнула головой, и была опущена Сеней на пол. Вся компания села в джипы и отправилась уже к Ржевскому. Всю дорогу Сеня больше молчал, а поручик рассказывал свои идеи насчёт музея коньяков.
Когда приехали, Ржевский не узнал своего жилища, всё было прибрано – починено, и везде, типа, кипела жизнь: кудахтали деловые курицы, кто-то хрюкал в хлеве, и всё это пахло свежеиспечённым хлебом.
Усадив гостей на диван, Ржевский кинулся в кухню, где возился с новыми кастрюлями Коперже.
- Где коньяк? – задал поручик центральный вопрос, подозревая худшее.
В ответ Коперже заржал, более всего Ржевского смутило то обстоятельство, что ржание это походило на безумный смех Митрича на открытии памятника. Ржевского передёрнуло:
- Как же так, я для семьи стараюсь, всё в дом, хочу как лучше, а ты…растратчик проклятый, бандит, обманщик…
Коперже ещё раз безумно заржал. У Ржевского подкосились ноги, он бессильно опустился на лавку и схватился за голову, детская чистая мечта его была грубо попрана…
В самом мрачном состоянии духа он вернулся к гостям с пыльной бутылью СВАПа в руках. Сеня и его ребята с интересом рассматривали медвежьи чучела.
- А чо там коньяк – попытался выкрутится поручик – вы вот этого попробуйте, местный напиток на святой воде, отлично помогает от порчи, сглазу и нечестивых наваждений.
Сеня взял бутыль в руки, покрутил её, отковырнул ногтем окаменевший пластырь:
- А от шума в голове помогает? У меня чот шума в голове много стало.
- А вот щас мы это и узнаем – сказал Ржевский, разливая по стопашкам СВАП.
Всем гостям напиточек очень понравился, особенно со свежими хлебцами, принесёнными Коперже. Разговор как-то не клеился, пока Сеня вдруг не заговорил о памятнике:
- Слышь, Ржевский, а этот, как его, ну Дарвин этот, он, того, ничего выглядит, внушает типа уважение.
Поручик был явно польщён и стал кратко, но красочно, рассказывать про теорию выживания, смысл жизни и всё такое.
- Я вот чо думаю – прервал его Сеня – у меня в офисе подвал есть, я его, типа, как приёмную использую. Приходят иногда люди по бизнесу, вопросы нужно решать, а это ведь время требует. Ну, я их в подвал, типа, на несколько часов. Можно, конечно, надавить, но ведь не всегда у Башлянского места есть, и, к тому же, я люблю, что б человек свой интерес осознал, головой, типа. Тут Сеня довольно сильно постучал себе по голове.
Ржевский не очень въехал в рассуждение Сени про его подвал - приёмную и стал было опять рассказывать про дарвинскую теорию.
- Вот именно – прервал его опять Сеня и опрокинул ещё рюмашку СВАПа – именно выживание. Вот посмотрит человек на этого, ну Дарвина…тут Сеня опять засопел, причём второй раз на дню, - а он на него с сачком. Типа, куда бежать, зачем…и осознает свой интерес с нашим малым предприятием. - Сеня ещё раз стукнул себя по голове.
- Нравится, так купи – неожиданно предложил Ржевский.
- Сколько просишь? – Сеня не шутил.
- Дашь тыщу, и забирай себе Дарвина.
- Ну ты загнул – Сеня не ожидал такой цифры – Он ведь обгорелый, некондиционный у тебя стоит.
- Да о чём ты говоришь – возмутился поручик – скульптурная группа “Превращение Обезьяны в Человека” является произведением искусства, и именно как произведение искусство была завершена в момент эстетического взрыва самосознания масс, непосредственно на открытии памятника. Искусство не является искусством, пока оно не находит своего зрителя, именно через него оно получает окончательное смысловое завершение. В микелеанджеловского Давида мальчишки кидали камни, пока его волокли по улицам Флоренции к месту назначения, так что ж теперь, отменим что ль Давида?… В общем, меньше тысячи - это пустой базар.
- Да он у тя даже без документации стоит, левый какой-то Дарвин – всё ещё торговался Сеня.
- Есть на Дарвина документация – вмешался в разговор Коперже, принёсший ещё хлебцев и тут же кинулся к старенькому компу отстукивать купчую.
- Ну лана – Сеня вроде смирился с суммой – тыща, минус транспортные расходы.
- Что общего транспортные расходы имеют с искусством? – Ржевский точно уже знал, что Сеня купит.
Сеня замахал руками и отвернулся к стене, он так делал всегда, когда нужно было покопаться в похожем на голову крокодила бумажнике. Ржевский ушёл в подвал посмотреть, остался ли у них ещё СВАП. Когда он вернулся с двумя бутылями, на столе уже лежала кучка зелёненьких долларов.
- Я ж в рублях имел в виду – сказал Ржевский, удивлённо перебирая пятидесятидолларовые купюры.
Реплика поручика почему-то крайне возмутила Сеню:
- Знаешь, Рже, ты парень вроде ничего, в картишки там перекинуться, но дело с тобой иметь радости мало – Сеня вовсю махал руками – как я те буду с рублями ходить, с рублями кейс нужен, а я ж на работе! А с кейсом ходить, руки ж заняты. В прошлый раз пошёл на работу с кейсом - в итоге почти два месяца у Башлянского проторчал, так ты что меня подставить хочешь?
- Сень, не знал я твоей специфики – стал оправдываться поручик – извини.
- Извини, извини, - применительно бурчал Сеня – те рубли нужны, я те щас записку дам в наше банковское отделение, оно на вокзале, прям рядом с туалетами ларечек такой, крыша зелёная. Иди туда, там Вова те даст по курсу рубли, и сам ходи с кейсами, если те у Башлянского нравится торчать, а мне работать нужно!
Сеня действительно нацарапал что-то на бумажке и дал поручику, потом он вынул свою мобилу и позвонил насчёт транспорта.
- Ща Толик приедет с фурой, ну чо, Рже, в картишки?
Когда приехали совладельцы транспортной компании “ТТ” Толик и Тима на своём “Камазе”, Сеня уже выиграл у Ржевского рублей двести и был в отличном настроении. СВАП к тому времени кончился, и Коперже достал откуда-то пару бутылок коньяка (а сначала говорил, что нету) и под это дело стал показывать похожим на Сеню и на друг друга Толику и Тиме “коллекционные предметы быта”, то бишь чучела Митрича.
- Обратите внимание - говорил он – экспонаты не имеют внешних повреждений, а это важная художественно-психологическая деталь.
- В смысле? – спрашивали Толик и Тима
- Зритель как бы рефлектирует выстрел, положивший начало этим творениям. Другими словами в сознании зрителя подспудно отражается выстрел, произведённый точно в глаз! Соответственно, экспонаты вызывают уважение у зрителя к остающемуся за кадром стрелку!
В общем, Толя и Тима решили чучела приобрести за 150 условных единиц каждый.
Потом играли в карты, и только к вечеру занялись погрузкой чучел и памятника Дарвину. Когда наконец компания разошлась, радостный Коперже аж завыл от восторга, а у Ржевского настроение почему-то испортилось:
- Продешевили мы, брат, с Дарвином. – и, вообще, Ржевский решил задать трёпку “предателю Коперже”
- А кого ж теперь винить, просил бы больше – Коперже, ясно понимая, что его ждёт, приготовил нечто, способное, по его мнению, смягчить поручика. Загадочно хихикая, он выложил на стол маленькую бумажку.
- Что это? – заинтересовался Ржевский.
На бумажке был записан адрес Дуси, о которой Ржевский помнил, помнил, а потом как-то забыл. И вот только теперь затухший, было, пожар любви вспыхнул с новой силой.
- Ну что, бум Боню спасать или как? – спросил Коперже, радуясь удачному манёвру.
- Ну, а как же – поручик тут же бросился писать послание Дусе Тапочкиной, у которой томился фамильный петух Ржевского Бонапарт:

Уважаемая Дуся!
Наша последняя встреча совпала с печальным для меня событием, я говорю о разлуке с Бонапартом, которая повлияла на моё здоровье губительным образом – я вынужден был принять курс оздоровительного лечения стационарного типа по системе Мастерс и Джонсон..

Поручику не понравилось написанное, и он всё порвал, стал писать по новой:

Госпожа Тапочкина, милостивая государыня!
Довожу до вашего сведения, что намерен заявить свои права на изъятие из вашей экстремистской организации петуха домашнего Бонапарта. Насильственное вычленение Бонапарта из моего хозяйства считаю одним из самых трагических событий в моей жизни, актом жестокости и несправедливостью. Доколе….

Этот вариант так же пришлось порвать.

Дуся, как я по вам скучал, вы такая милая и хорошая. Я всё время думал о вас, и где там мой петушок Боня? Я болел, страдал, но, Слава Всевышнему, мои дела поправились…
Поручик написал ещё пару вариантов и, наконец, остановился на коротенькой записочке:

Дуся, приходите в гости, куриц я добыл море, так что Боня будет рад, а я тем более.
Ваш Рже.

Поручик тут же послал Коперже к Дусе, которая действительно жила у своей бабушки, будучи студенткой юридического факультета на вакации. Получивши письмо, Дуся бросилась писать ответ, вот что у неё получилось:

Господин Ржевский, милостивый государь!
Наша последняя встреча доказала, что вы - человек неуравновешенный, не заботящийся о собственном здоровье, как, впрочем, и о здоровье ваших домашних, и к тому же - злодей, склонный к насилию над животными. Я, как представитель Всемирной Организации Против…

Дусе не понравилось начало письма, она долго грызла карандаш и стала писать по новой:

Дорогой Рже, как я скучала по вам, как переживала. Мне хотелось проведать вас в больнице, но мне сказали, что вы встретили и полюбили молодую медсестру травматологического отделения, и я решила не смущать вас моими посещениями. Ваш петух Боня у меня, и, конечно же, я вам его отдам….

Дальше почему-то не писалось, и Дуся порвала уже написанное, плюнула на это дело и пошла спать. Она долго ворочалась, пока наконец не составила следующей записки:

Жди в субботу вечером.
Твоя Дуся.