Пауль: или рождение жанра

Автор: Шева ПАУЛЬ, ИЛИ: РОЖДЕНИЕ ЖАНРА


Правило первое: ненавязчивая, но настойчивая реклама происходящего:
как красиво, высокохудожественно и эстетично летят истребители, бомбардировщики и ракеты, несутся вперёд танки и БМП, причудливыми праздничными фейерверками вырастают взрывы;
как счастливо и мужественно улыбаются наши ребята в современнейших, будто из фантастических фильмов, доспехах войны, которые только: или беспощадно громят врага, или водружают флаги на самых высоких зданиях захваченных населённых пунктов;
в сводках «с фронта» приводятся огромные потери убитыми и ранеными исключительно «той стороны». Ни слова о своих потерях. Наши - «заколдованные».
Правило второе: ни слова о Dark Side of the Moon, то есть - об изнанке войны:
никаких фотокадров и телекартинок с убитыми и ранеными;
никаких репортажей из госпиталей, максимум - вручение выжившим героям орденов-медалей кем-то из бонз;
никаких честных, откровенных рассказов о кромешном аде артиллерийских, миномётных и ракетных обстрелов, об ужасе боёв и вшивости окопной жизни;
никаких упоминаний об издевательствах и нечеловеческих условиях существования попавших в плен.
Правило третье: унижение и уничижение образа врага яркими, оскорбительными мазками и площадной бранью: суки, мрази, сволочи, недоноски, боевики, бандиты, фашисты, нацисты, террористы, нелюди, звери. Предельно понятно и доходчиво для невзыскательной части электората, исповедующей «квасной» патриотизм и не то что не читавших, а даже понятия не имеющих о «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре» Оруэлла.
Придерживайся этих трёх правил, - и будешь в тренде, и обласкан властьпредержащими, и одарён куском бюджетного пирога.
Но на самом деле всё вышеизложенное - лишь подражание и продолжение идей, рождённых гораздо ранее.
Как правильно когда-то пели ребята: этот мир придуман не нами.
Но тогда кем?

Если кто-то думает, что жизненный путь Пауля можно было бы назвать вполне удачным, не считая самой концовки, то конечно, он ошибается.
Как и у многих известных личностей, в силу стечения счастливых жизненных обстоятельств или благодаря свои незаурядным личным качествам поднявшихся над толпой и ставших, на какое-то время, повелителями умов миллионов, жизнь Пауля начиналась невесело.
Можно сказать - кисло.
Еще в раннем детстве Пауль перенёс полиомиелит, из-за чего одна его нога стала короче другой на десять сантиметров, и он на всю жизнь остался хромым.
Уже позже, в зрелом возрасте, он ухитрился превратить ущербность в достоинство. Рассказывая, якобы хромота - последствие ранения на войне.
Но понятно, что с таким явным физическим недостатком среди нормальных, здоровых, крепких сверстников ему было ой-как невесело. Что он с успехом компенсировал изворотливостью ума и прилежанием в школе, точнее - городском реальном училище. Окончив которое с отличными оценками, поступил в Гейдельбергский университет. По окончании учёбы в котором успешно защитил диссертацию, посвящённую романтической драме.
И вот он - уже счастливый обладатель учёной степени доктора философии.
Но что толку - в стране послевоенная разруха. Ни работы, ни денег.
Пауль впечатлён творчеством великого русского писателя Фёдора Достоевского, даже называет его свои духовным отцом. Пытается писать сам.
Но ни автобиографическая повесть «Юные годы Михаэля Формана», ни пьеса «Странник» не приносят ожидаемого успеха, более того - не вызывают интереса.
Пауль подвизается журналистом в местечковых газетах. Посылает сорок восемь статей в солидную столичную газету - все отвергнуты.
От безнадёги Пауль примыкает к одной молодой, но очень по-молодому агрессивной политической партии. Ему импонирует ораторский талант и удивительная заряженность на победу её вождя.
Паулю удаётся стать его ближайшим сподвижником.
Вскоре жизнь подтверждает, что выбор Пауля - правильный. И очень перспективный. А гребень волны, на который он попал, становится всё выше.
Кстати, благодаря возросшей известности в политических кругах весьма удачно решается вопрос со спутницей жизни.
Скажем откровенно, - ну не красавец был Пауль. Совсем.
Где-то даже задрот.
Но с амбициями и великолепно поставленной речью. И умён, ясное дело.
Надо признать, Магда Квандт тоже отличалась незаурядным умом и изворотливостью.
И самое главное - хваткой. В известном, женском смысле этого слова.
Первый её муж, несмотря на то, что был миллионером, оказался скучным скрягой и домоседом.
Во время их совместной поездки в Штаты Магда даже закрутила роман с Гербертом Гувером, племянником Президента США. Но менять супруга на Герберта Гувера не захотела.
Вернувшись домой, опять нырнула в старые, испытанные отношения. С Виктором Арлазоровым, молодым, но подающим большие надежды сионистом. Которого Голда Меир потом, в воспоминаниях, называла «восходящей звездой еврейской политики двадцатых - начала тридцатых годов».
Но вышла незадача. Узнал супруг. Скандал.
Но Магда выкрутилась. Её изворотливость восхищает: она представила в суде неслабую пачку писем любовниц мужа.
В результате развода за Магдой остались: роскошная квартира в столице, огромное имение и весьма приличный счёт в банке.
Оставалось малое: найти нового мужчину.
И в начале тридцатого года Магда неожиданно увидела его.
На митинге в столичном Дворце спорта, куда её привёл принц Август Вильгельм, сын свергнутого кайзера Вильгельма Второго.
Внешне мужчина был «никакой»: хромоногий уродец небольшого роста, с огромной головой, узкой грудью и немигающим взглядом. Скорее «мужчинка», чем мужчина.
Но как, затаив дыхание, ему внимали на митинге! А затем с каким энтузиазмом рукоплескали!
Очаровать Пауля для Магды оказалось плёвое дело.
Тот же после знакомства только и смог с восхищением вымолвить своему секретарю, - Потрясающая женщина!
Вот так и сложилось.
…«Одна сатана», ага.

Трудно избежать тавтологии: что и говорить, говорить Пауль был мастак.
Например его речь о необходимости тотальной войны до победного конца в феврале сорок третьего считается ярким примером нейролингвистического программирования из-за манипуляций понятиями национальной гордости, чести и достоинства.
Выкладывался по полной: по окончании своей стодевятиминутной речи Пауль похудел тогда на три килограмма.
В качестве краеугольных принципов настоящей, эффективной, бьющей «под дых» пропаганды, Пауль выделял следующие.
Первый: пропаганды должно быть много, очень много. Ее нужно вываливать в массы непрерывно, днем и ночью, во всех территориальных точках одновременно. Избытка пропаганды не бывает, так как народ способен усвоить лишь ту информацию, которую ему повторят тысячи раз.
Второй: предельная простота любых посланий. Это нужно затем, чтобы даже самый отсталый индивид сумел осознать услышанное или прочитанное: если боец ассенизаторской команды справится с информацией, то школьный учитель переварит её и подавно. А ведь чем больше людей примут что-либо, тем проще будет справиться с остальными: даже самое продвинутое меньшинство вынужденно последует за большинством.
Третий: максимальное однообразие ясных, кратких, хлестких посланий. «Пропагандировать наш лозунг мы можем и должны с самых различных сторон, но итог должен быть один и тот же, и лозунг неизменно должен повторяться в конце каждой речи, каждой статьи».
Четвертый: никаких дифференциаций: пропаганда не должна позволять сомневаться, колебаться, рассматривать различные варианты и возможности. У людей не должно быть выбора, ведь он уже сделан за них, а им следует лишь понять и затем принять информацию, чтобы потом уже воспринимать навязанные идеи как свои собственные.
Пятый: воздействовать в основном на чувства и лишь в самой малой степени апеллировать к мозгу. Помните: пропаганда - не наука. Зато она помогает вывести на эмоции многотысячную толпу - и вить из этой толпы веревки. А разум здесь ни к чему.
Шестой: шок и ложь - вот два кита, на которых стоит совершенная пропаганда. Если людей подводить к той или иной мысли постепенно, не торопясь, должного результата не будет. Если солгать по мелочи - тоже. Поэтому информация должна огорошивать, ведь только шокирующие послания маниакально передаются из уст в уста. Адекватные сведения проходят незамеченными.
…Перефразируя фразу одного классика о другом, следует, увы, констатировать, что и в наше время: учение Пауля всесильно, потому что оно верно.
И заменив у трибуна только имя, получаем: Пауль жил, Пауль жив, Пауль будет жить!

В том числе в искромётных высказываниях, разобранных на цитаты, настоящих скрижалях той удивительной эпохи:
дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней;
ложь, повторённая тысячу раз, становится правдой;
чем чудовищнее ложь, тем охотнее толпа верит в неё;
мы добиваемся не правды, но эффекта;
худший враг любой пропаганды - интеллектуализм;
человек был и остаётся животным. С низкими или высокими инстинктами. С любовью и ненавистью. Но животным он остаётся всегда;
складывается впечатление, что через каждые четверть века Америка обязательно участвует в какой-нибудь войне в Европе, чтобы иметь возможность беспрепятственно и по дешёвке поживиться здесь всем, чем придется;
мы живем в такое сумасшедшее время, когда человеческий рассудок совершенно помутился. Он вообще уже никак себя не обнаруживает.

Закончить эссе хочу цитатой из книги Курта Рисса «Кровавый романтик нацизма», посвящённой Паулю:
Если у него найдутся последователи, если им удастся одурачить толпы и подменить реальность, если падут барьеры между действительностью и пожеланиями горстки безумцев, если человеческие существа превратятся в роботов, созидающих и разрушающих по велению диктатора и его присных, если они будут плясать под дудку пропаганды, не ведая, что творят, бомба Геббельса взорвется.
И тогда придет черед ядерных бомб, которые сметут всех нас в чудовищном, но очищающем катаклизме.

На беду - как провидчески…
С учетом нынешних, заставивших напрячься полпланеты страшных и кровавых событий.
Дохнувших холодом третьей мировой.
А ведь было уже, было.
Хотя бы у того же Дали в тысяча девятьсот тридцать шестом, - «Предчувствие гражданской войны».