ОБЕДЕННОЕ ВРЕМЯ

Автор: SINGLE - Люди, которые думают, что обед - это время отдыха, на мой взгляд, заблуждаются. Еда – это работа. Еда требует серьезного подхода к процессу. Только тогда она реализует свою миссию в полной мере. Приносит наслаждение… Конечно, если речь идет о настоящей еде. И если речь идет о тех, кто любит и разбирается в еде по-настоящему. О гурманах.

Мужчина надул губу, сдвинул брови к переносице, и начал заправлять салфетку за ворот рубашки. В ресторане было светло и тихо, музыка звучала приглушенно. Всё, включая пылинки, плавающие в лучах солнечного света, подчеркивало прозрачность и хрупкость происходящего; столик, за которым сидел мужчина, был центром средоточия тонкого, почти осязаемого потока энергии, пронизывающего пространство, пульсирующего мягкой точкой в месте, в которое он сейчас тыкал пальцем.

- Простите, что здесь написано? Что это такое?

Официантка посмотрела в меню, ответила:

- Это кассероль из дичи с особенной пастой и гарниром. Подается с красным эрмитажем. Очень вкусно, и…

- Хорошо, я хочу заказать и его тоже. Спасибо…

Мужчина потянулся в карман пиджака, чтобы достать сигарету, но остановился, удивленно приподнял бровь. Официантка стояла возле столика. На ее лице явно читалось замешательство.

- Что с вами? В чем дело? – спросил мужчина.

- Я только… я хотела… Нет. Ничего…, простите, - официантка покраснела, и совсем смутившись, неловко исчезла.

Мужчина посмотрел ей вслед, пожал плечами. Достал сигарету из пачки, прикурил, сделал глубокую затяжку. На пару секунд задержал дыхание, представляя, как дым клубами, похожими на извивания дракона, перетекает в его легких, выпустил его через ноздри, стряхнул пепел в пепельницу, зафиксировал сигарету горизонтально, посмотрел, как дым ползет вверх. Затем продолжил:

- Это похоже на отношения между мужчиной и женщиной. Двое вместе, пока они делают что-либо сообща. Физиология, ничего интеллектуального, – короткий взмах сигаретой. – В еде всё то же. Вы работаете над ней, она работает над вами – все идет прекрасно. А если вам всё известно о том или ином блюде? Вы и не смотрите на него в меню, пропускаете в поисках чего-то нового!

Мужчина поднес сигарету к губам, сделал вторую затяжку. Дракон еще раз, извиваясь, перелился сизыми клубами внутри легких, и еще раз выплыл на свободу. Мужчина стряхнул пепел.

- Изученный вдоль и поперек вкус уже не уносит на планету эмоций, вот так. Фрейд рассказывает забавную историю на этот счет…

Вернулась официантка. Она сняла c подноса и аккуратно поставила перед мужчиной бокал санджиовезе, блюдо с бараньим стейком. Заменила пепельницу с окурком на новую, и тихо пожелав приятного аппетита, ушла. Мужчина взял бокал в ладонь, вдохнул аромат напитка, отпил из бокала, поставил его на скатерть. Взял нож, воткнул вилку в стейк, отрезал маленький кусочек, отправил в рот. Не сводя взгляда с бокала, он неторопливо смаковал блюдо.

- Отличное вино - продукт кропотливой работы, десятилетий неустанного труда… Чтобы создать всего один подлинно великий вкус, люди кладут на чашу весов свою жизнь… Барон Рикасоли, тосканец, по сравнению с родом которого даже Медичи были выскочками, до конца своих дней работал над формулой вина, создав, в конце концов, на основе трех тосканских сортов – канойоло, санджовето и мальвазии – один единственный кьянти… Одна жизнь. Одна любовь…

Еще один глоток, еще один маленький кусочек мяса.

- Я говорю о том, что потребительское отношение к пище нетерпимо. Бесконечно мало всего лишь любить тот или иной вкус. Важно быть сопричастным к этому стейку или напитку, которые вам так легко - по щелчку пальцев - приносит официант… Это то, что называется воспитанием вкуса. Конечно, если вы озабочены идеей самосовершенствования, стремления к наслаждению…

Глоток. Кусочек мяса.

- Это стремление включает обязательную образовательную и воспитательную часть. Заставляет вкус эволюционировать, развиваться. Я стремлюсь к наслаждению, следовательно, идентифицирую себя не как приложение к еде, а как замыкающее звено цепи, в начале, середине, последней четверти, и в финале которой стоит работа, стоит труд, стоит своя – всякий раз уникальная – история. Я перевожу усилия всех, кто работал над созданием еды или вина в принципиально новый статус… И делаю это с помощью академического образования.

Мужчина извлек оливковую косточку изо рта, положил ее на край тарелки.

- Именно академического. Только академическая школа способна сделать человека по настоящему образованным. Учить модернизму не очень разумно. Модернистом человек должен становиться сам, а учиться надо на прочной, проверенной основе. Хотя традиции сейчас не в особой чести.

Мужчина вздохнул, с легким сожалением глядя на пустое блюдо. Затем тщательно вытер бумажной салфеткой каждый палец, испачканный жиром.

- Глобализация… Мир, обреченный на свободу. То, что все мы потребляем, в том числе и в пищу, есть не что иное, как детали единой маркетинговой системы, где деньги формируют вкус общества. Детали, предназначенные для того, чтобы продолжались крутиться колеса машины, которая пытается привести вкус человечества к единому общему усредненному знаменателю. Все эти модные стили готовки – фьюжн, эклектика – это свидетельство глобализации вкуса… Она деформирует, пытаясь лишить нас самого главного - индивидуальности. Мода! Мода диктует тенденции, подавляя индивидуальность. Надо быть сильным, чтобы бороться против этого… Черт возьми, совсем забыл о Фрейде!

Мужчина с удовольствием откинулся в кресле, тонкая ножка бокала была в ладони.

- Так вот, о Фрейде, и его истории, соотносимой с идеей пристрастий каждого человека… в том числе и кулинарных. Нужно убить своего отца… Забавно, да? Для того, чтобы морально «убить своего отца», я не буду есть то, что он ест, не буду любить то, что он любит…

- Я люблю вас.

- Простите, что вы сказали?

- Я люблю вас. – на мужчину смотрела официантка.

Она подошла незаметно, и встала у него за спиной. Увлеченный монологом, мужчина не услышал ее шагов. Теперь он смотрел на нее, женщину под его взглядом колотило, она буквально не могла стоять. В черных глазах был испуг, пальцы дрожа теребили платок.

- Я… я понимаю, что не имею права вот так врываться в вашу жизнь, но я не могу больше. Мы знакомы с вами уже долгое время, хотя вы не обращаете на меня внимания, вы постоянный… наш клиент… Я изучила ваш вкус досконально, до мельчайших подробностей. Я знаю всё, что вам нравится, и что - нет. Какое вы любите вино, и в сочетании с какими блюдами какие сорта предпочитаете. Знаю, что вы обожаете салаты с обилием ингредиентов, и совсем не любите пельмени и сладкое. Когда вы приходите - это бывает два-три раза в неделю… я всегда работаю за вашим столиком. Я здесь только потому что вы приходите сюда! Я хочу быть с вами… жить всем, чем вы живете! Я… люблю… вас. Я люблю вас.

Мужчина смотрел перед собой. Потом он взял вилку и нож в руки, сложил их крест-накрест на тарелке, вытер губы углом салфетки, и произнес медленно и членораздельно, как если бы он отвечал иностранцу, плохо понимающему язык, на котором с ним говорят:

- Прошу прощения…, вы выбрали неудачное время и место для того, чтобы говорить о таких глубоко личных вещах. Боюсь вас разочаровать, однако и персона, выбранная вами в качестве объекта симпатии, также не самая удачная… поверьте. Будем считать, что вы ничего не говорили… обещаю, что ничего не скажу вашему администратору. Мне очень жаль. Пожалуйста…

Официантка заплакала, беззвучно, с нотками истерии, которые прорывались во всхлипах тогда, когда она совсем уже задыхалась, и ей становилось трудно дышать. Еле переставляя ноги, она унесла пустое блюдо. Около минуты мужчина просидел без движения. Потом закурил, и, покачав головой, невесело усмехнулся:

- Скороспелое шардонне… древесный молдавский отстой.

После того, как он произнес эти слова, пространство медленно начало сужаться, подбираясь краями к столику, и сворачиваясь в воронку, ввинчиваясь в пол, неумолимо забирая с собой прозрачность и хрупкость. Мужчина не замечал этого. Пульсация энергии в секунду стала сильнее во сто крат. Вещи, которые находились вокруг него, разорвали тишину, и заорали так, что от грома должны были лопнуть барабанные перепонки: «Верни ее! Немедленно верни ее! Немедленно верни ее!». Он ничего не слышал, продолжая медитировать на тлеющий уголек сигареты:

- Вернемся к истории с убийством отца… Я перечеркиваю его вкусы, поступаю наперекор всему, что навязано им. Например, ему нравится Божеле, а я буду пить кока-колу. Ему нравится Марго, а я буду любить Бургундию. Так происходит самоидентификация, это способ сказать: “Я есть, я существую”. Я убиваю правило, чтобы сделать все по своему. Я убиваю отца. Интересно то, что через 20, 30, 40 лет я все равно возвращаюсь к родительским ценностям… добавив к ним что-то свое – выстраданное или изобретенное.

Воронка раскручивалась быстрее, всасывая в себя все, что было таким прозрачным, хрупким, красивым, и вселяющим надежды. «Ты тупица, кретин, дурак! С кем ты разговариваешь? Это все неправда, это не есть настоящее! Настоящее – это то, что только что было рядом! Она любит тебя, еще есть шанс её вернуть! Верни её!», - кричали стены, кадки с папоротниками, и фотографии в черных рамах. - «Верни ее!».

- Это логично. Это правильно! Это ор-га-нич-но!

Мужчина внезапно заговорил напряженно, ему уже как будто не хватало времени и воздуха, чтобы договорить нормально. Он побагровел, на лбу выступил пот. Ему стало трудно дышать. Он расстегнул ворот, ослабил двойной виндзор галстука.

- Наслаждение через годы труда! Да, блядь, только это справедливо! Если я нихуя не сделал для того, чтобы тот или иной вкус появился, если я не произвел ряд усилий - физических ли, интеллектуальных ли, да похуй каких! - в процессе потребления того или иного блюда, если я хотя бы не изучил историю этого ёбаного вкуса, не проникся его величием, не прочувствовал его так, как если бы сам трудился вместе с когортой строителей над его созданием, да ёб вашу мать в рот, как? Как, как, как, блядь, я могу получить удовольствие от него!? Процесс наслаждения превращается в наиуродливейший питательный процесс, в банальное набивание желудка, в ёбаное насыщение! В нечто абсолютно лишенное смысла! Это же полный пиздец!

Каждое слово падало на стол вместе с тяжелым ударом кулака. Воронка вертелась с убийственной быстротой, сжирая останки прозрачности, хрупкости, и надежды. Края подтягивались все ближе к столику. «Ты убиваешь нас… Глупый, глупый, глупый человек…», - голоса становились слабыми и едва различимыми. «Верни её… пожалуйста».

- Да, я не люблю пельмени и сладкое! Что, блядь, ради всего святого, может быть тупее пельменей? Мясо, спрятанное в тесто! Это же хуйня! Превратившееся в уебанского вида комок, который мне всего-навсего предлагается вывалить на ложку, и отправить в рот! И это всё? Это – всё!? Хуй вам! Ни под каким видом! Хуй! Хуй! Хуй!

Края воронки всосались сами в себя с громким щелчком, после чего мир погрузился в ледяную тишину, вязкую, как растительное масло.

- Наслаждение стоит в конце работы, таков мой личный единый знаменатель. И идите на хуй, если вы со мной не согласны.

Никакой реакции. В мире больше ничего не происходило.

***

Мужчина кладет вилку и нож на тарелку, делает последний глоток вина, вытирает губы салфеткой. Вздыхает, обводя взглядом ресторанную залу, поднимает руку, привлекая внимание официантки:

- Счет, будьте добры…

***

Он платит по счету, встает и уходит. После него остается только несколько слов.

Существует две философии бытия: условно – тантра и, условно – йога.

Тантра как путь предписывает пребывать в состоянии счастья в любой момент времени.

Йога как путь предписывает много и хорошо работать для достижения счастья в будущем – это отсроченное во времени счастье.

Современные человеческие культуры являются йогическими.

Это не означает регресс тантры.