Криминальное чтиво по-русски. Штрих к реальному портрету.

Автор: Эдуард Багиров - Осужденный Багров, 4-й отряд, срочно прибыть на вахту! Срочно! Ты где, сцука, шляешься? Осужденный Багров, срочно прибыть на вахту!!!
Уже несколько часов с короткими перерывами разносится над лагерем по громкой связи голос дежурного полковника Хаустова. Несмотря на апрель, по зоне гуляет ледяной ветер, по плацу кружится позёмка. Южный Урал. Зона общего режима ЯВ 48/9.
Где-то там, в нагромождении бараков жилзоны, осужденный Багров неспешно передвигался от локалки к локалке, и кукари без выебонов щёлкали замками, давая ему зелёную улицу. Почти в каждом бараке, исключая козлячий и инвалидный, были у него друзья, с которыми ему надо было хлопнуть кружку ароматного крепчайшего чифира и просто, в конце концов, посмотрев в глаза, ободряюще похлопать каждого по плечу.

…Осужденный Багров сегодня освобождался по концу срока. Два года заключения вместили в себя немало. Три тюрьмы… Этап, когда над сидящими на корточках у столыпинского вагона зэками щёлкали затворы калашниковых, и роняли им на фуфайки жёлтую пену с оскаленных клыков овчарки-людоеды… Известие о смерти на этапе замученного до полусмерти МУРовскими следователями подельника… Пять смертей подряд товарищей по зоне. Двоих убили в поножовщинах, стихийно, как спички вспыхивающих в среде озлобленных уголовников. Двоих унесла последняя эпидемия дизентерии, когда более пятисот человек вывезли из зоны в морозильниках-рефрижераторах, как бараньи туши…
Пятый товарищ за три дня до своего освобождения, отсидев семилетку, умер в тубзоне, куда его, уже безнадёжно больного, отправила лагерная администрация, чтоб не парить себе мозги его актировкой, или, если не успеют, то похоронами…

…Багров всегда отличался стальными нервами и безупречным самообладанием. Вот и сейчас он стоял на балконе вахты, не суетясь, спокойно разглядывая лица приятелей, выглядывающих из ближайшего к вахте барака четвёртого отряда, где он провёл остаток срока, привезённый из московских и челябинских тюрем. Перед глазами его стояла нестираемая картина, которую он часто, детально, воспроизводил в своей памяти, вновь и вновь прикидывая всевозможные варианты… но каждый раз убеждаясь, что вариантов там не было больше никаких.

…Ровно два года назад, ясным апрельским утром на площади Белорусского вокзала их машину остановили для проверки документов. Бравые ребята в камуфляжной форме грубо предложили Багрову и его приятелю выйти из авто и положить руки на капот. Тогда, в 94-м году, в Москве творился тотальный кровавый беспредел, даже законных воров отстреливали, как слепых щенят. Никто ничего не понимал, над Москвой ещё не витала зловещая тень Солоника, город был наводнён полуголодными озверелыми ментами, и спорить и шутить с ними тогда не рекомендовалось совсем…
Руки СОБРовца привычно охлопали туловище… Последний обмен безнадёжными взглядами с подельником…
- Блядь, да у них стволы! – через секунды оба уже лежали лицом вниз, руки пронзительно резала и холодила серая сталь «браслетов», и головы их были плотно припечатаны коваными берцами к грязному весеннему асфальту…

В кабинете у следователя Багров сидел совершенно невозмутимо, впрочем, как и всегда в критических ситуациях. Смотрел пожилому усталому следователю в переносицу и уверенно твердил одно и тоже. Оружия Багров никогда не любил, изъятый у него ствол был совершенно новым, и повесить лишнее дело на Багрова не представлялось возможным. Стволы месяц назад им всучил коллега по криминальному бизнесу – время было лихое…
- Ну, нашёл я ствол, начальник… Нашёл… в милицию вёз сдавать…
- Где нашёл-то?
В глазах у следователя ирония и жалость, молодые ведь совсем ребята ещё, им бы на завод, или в Армию, офицеры вот увольняются отовсюду, зарплату не платят нигде, развалили Союз, сцуки, поубивал бы всех…
- Да на помойке, у дома… Смотрю – лежит… - Багров улыбнулся открыто и
обезоруживающе…
- Мда… На помойке, значит… - следователь окинул взглядом прекрасный костюм,
«Бушере» на запястье и отполированные ногти подозреваемого… - Ну, что же… У дружка твоего ствол-то палёный. На Петровку его отправили, дружка-то… А ты в КПЗ трое суток ждёшь санкцию прокурора, а там и посмотрим. Счастливо тебе, сынок…

…Багров поморщился брезгливо. На вахту, скрипя начищенными сапогами, воняющими казённой ваксой, поднимался начальник его отряда, 21-летний напыщенный еблан, старлей с говорящей фамилией Козлищев, неоднократно отправлявший Багрова в ШИЗО за независимый нрав и прямое неподчинение, а именно – за отказ взять кайло и мчаться на хозработы, откалывать глыбы от гигантских сугробов, которые после каждой ночной промозглой пурги загромождали всю зону белоснежными заледеневшими айсбергами… Багров сплюнул и отвернулся. Козлищев поперхнулся, побагровел и боком проскочил внутрь вахты.

…Замок КПЗ лязгнул глубокой ночью. Багрова вывели из камеры, и, когда вместо обычного хлипкого пацана-сержанта его встретили и тут же взяли в кольцо четыре здоровенных лейтенанта, он понял, что сбылись самые худшие ожидания. Он знал своего подельника, и был уверен, что чёрная ненависть того к любым ментам, гипертрофированная его гордость и вспыльчивая надменность сослужили им обоим весьма нехорошую службу….
Так впоследствии и оказалось. Спецы из МУРа, ко всему привычные мясники с пустыми глазами, приняли под расписку молодого, полного сил и энергии, гордого, высокообразованного, избалованного отпрыска советских номенклатурщиков, а через несколько дней с Петровки в Сокольники, в медсанчасть Матросской Тишины отъехал автозак, в недрах которого, скрюченно забившись в угол и затравленно бросая оттуда насмерть испуганный взгляд, ехало НЕЧТО с расплющенными фалангами пальцев, безнадёжно отбитыми внутренностями, раздробленными рёбрами и необратимыми процессами в навсегда и безвозвратно сломанной психике…

…Багров всегда презирал уголовников, так как был убеждён в том, что на фоне царящего в стране хаоса воровать, а тем более отбирать у людей имущество силой может только жлоб, ограниченный и тупой, хрестоматийное, ни к чему не приспособленное быдло. Так оно, в основном, и было. Багров был честным, интеллигентным мошенником, и операции свои проводил в тиши уютных светлых столичных офисов, с такими же хорошо воспитанными и спокойно-безразличными коммерсантами. Встречалось среди них и челночно-рыночное быдло, и каждый раз, обманув такого барыжно-баульного уёбка, Багров несколько дней брезгливо морщился, и всё старался чище вымыть руки, дабы избавиться от удушающе затхлого чесночного запаха, вечно исходящего от этих красномордых, пузатых пэтэушников с сальными ёжиками а-ля терминатор, сделавших состояние на китайских пуховиках и спирте «Рояль», считающих, что на них свет сошёлся клином…

…На Петровке из подельника вышибли всё, что он знал. А знал он немало. Коллегам, оставшимся на воле, пришлось приложить немало усилий, чтоб разрешить эту внезапно возникшую проблему с минимумом последствий. Статью за стволы удалось отмести, и Багров с подельником получили по два года с конфискацией за мошенничество в особо крупных размерах. В пользу казны ушли роскошные «Бушере» Багрова на ремешке из кожи аллигатора, пафосный «Улисс Нардан» подельника и полугодовалая кремовая БМВ-728i, «подаренная» недавно одним знакомым барыгой в счёт сделки и записанная как раз на подельника. Из неё и вынули их с Багровым на Тверской заставе семь месяцев назад…

…Багрова уже давно не волновали ни взлёты, ни падения. 14-летним пацаном он навсегда ушёл из дома, объездил весь Союз, и нередко попадал в страшнейшие для обычного обывателя передряги, на которые было щедро то безумное время, когда падающие от голода профессора торговали у метро газетами, чтобы хоть как-то поддержать своё существование… Сознание его формировалось тогда, когда беспощадный молох перемен пожирал сотни тысяч судеб ежедневно и со скрежетом ломал все сложившиеся устои и стереотипы в зазомбированом обществе несчастного «советского человека». Багров уже давно не помнил, что такое «бояться» или «ожидать помощи». Он давно уже не верил никому и ни в кого, кроме себя, и поэтому совершенно спокойно ожидал сейчас освобождения, зная, что в этом мире ни он, ни его близкие уже никогда не умрут от голода.

…Опираясь на хлипкие перила балкона вахты, Багров сделал последнюю затяжку. За срок он научился курить «Приму» так, чтоб не намокал её кончик и крупинки табака не попадали в дыхательное горло при затяжке, вызывая мерзкое жжение. Сигареты с фильтром в зону не пропускали. Расплавленным и расплющенным о каблук кирзача остекленевшим фильтром легко можно вскрыть себе вены… Багров спустился с вахты и , не оборачиваясь на зону, которую знал, как свою ладонь, пошёл по припорошенному плацу в сторону ворот. Его никто не провожал, да это было и не нужно ему, мыслями уже бывшему далеко от заснеженного Урала, откуда ему ещё предстоял далёкий путь в сияющую неоном, с виду такую гостеприимную Москву. У локалки ему вручили длинную серую «портянку» - справку об освобождении, последний раз руки безразличного вертухая прошлись по его одежде, обыскивая – и на лицо Багрову упал луч холодного весеннего солнца из открывшихся ворот, за которыми уже виднелась свобода, где его уже никто не ждал……………..