Литпром и цирк.

Автор: Уже Жывой Все персонажи реально живы, но имена я изменил

На ежеквартальном совете, собранном заслуженным хореографом и режиссером-постановщиком цирка по совместительству Натальей Викторовной Маяковской, присутствовало около пятидесяти человек из семи номеров разных жанров. Здесь были воздушные гимнасты, клоун, акробаты, жонглер, канатоходец, фокусник и дрессировщица. Помимо звезд цирка присутствовали их закулисные тени, то есть ассистенты, одним из которых являюсь я.
Все эти люди «собрались» здесь лишь для того, чтобы получить дежурный пропиздон. Они принимали его все по-разному, этот пропиздон, кто-то грустно – за большие ошибки, кто-то весело – за мелкие грешки.
Клоун автоматически ржал вообще в ответ на все предъявы, потому что ну хули ты ему, клоуну, предъявишь по большому счету?
Дрессировщица дрессировала собачек и фактически, так сказать, амплуа, - являлась тоже клоунессой. Она подхохатывала клоуну, он – ей. Такой, знаете, взаимозачет.
Фокусник пропиздона не получал, ибо в случае чего мог все свалить на «ебаный реквизит, надо новый покупать», поэтому в его сторону Наталья Викторовна благоразумно молчала, он же просто наслаждался страданиями других людей.
Жонглер, укуренный до поросячьих глаз, равнодушно разводил руками в стороны.
Вообще, за годы работы в цирке я обратил внимание, что есть некая допинговая закономерность – то есть жонглеры в основной своей массе вдохновляются травищей, акробаты и воздушные гимнасты бухают, а братья Запашные, по-моему, вообще употребляют какие-то секретные наркотики. Хуй знает, где они их берут, но таращит их так, что это надо видеть. Так ничего не торкает, я всякое видел.
Ну так вот, жонглер не реагирует, акробаты сосредоточенно кивают, стараясь не открывать лишний раз огнедышащих перегаром пастей, а воздушные гимнасты злобно смотрят на свою генеральшу и хором думают про себя: «Ты, сука, сама попробуй исполни то же, что и я, три раза в день без страховки». Я работаю ассистентом именно с гимнастками, так что за их мысли я вам ручаюсь.
Атмосфера накаляется. Глаза Маяковской налиты кровью, причем не только белки – белки просто в красную сеточку – кровь плещется на дне черных, как ночной манеж, зрачков. Очередь доходит до канатоходца. Канатоходец вчера кушал экстази, и теперь ему не очень здорово, и ни хуя у него не получается. Тем более, что канатоходец – гомосексуалист, и чем он там занимался под колесами остается догадываться.
- С тобой-то что, Женя? – орет Маяковская.
- Не знаю!
- Ты взрослый человек!!! Ты должен знать! Ты не выспался? Не ел? У тебя температура?
- Не ел! – капризно заявляет Женя, вспоминая, наверное, про себя, как он глотал вчера таблетки. – Не ел!!!
- На канат!
Женя покорно лезет на стойку.
- Сделай любое – любое – движение, которое ты чувствуешь!!! Любое!
Женя чешет попу.
Глядя на это прочувствованное движение, сперва начинаю хихикать я, потом в голос ржут клоуны, а за ними уже все вместе, в едином порыве, кроме, разве что, самого Жени, и Маяковской, которая звереет окончательно, становится багровой и вот в этот неподходящий миг поворачивается непосредственно ко мне.
- Ты-то какого хрена ржешь? – и сразу гробовая тишина. – Ты сегодня чуть человека не убил, ты это понимаешь?
Самое хуевое, что она права, и вот конкретно ей мне сказать нечего. Акробату, рядом с которым сегодня днем приземлилась с высоты двадцати четырех метров двухкилограммовая гиря, в ответ на вполне логичный вопрос не охуел ли я, я просто заявил, что репетиция у него начинается в четыре, а время без пяти, так что на манеже его вообще быть не должно. И вопрос был исчерпан.
А сейчас надо было как-то подвести итоги заседания. Я точно знал, что мой косяк – на сегодня последний вопрос на повестке дня. Я повернулся к чуть не убиенному мною акробату, и, глядя ему в глаза, тихо сказал:
- Про меня есть. Зачот.
И поскольку он заржал первый, за ним клоуны и прочие постоянные посетители литпрома, а потом и те, кто не врубился в фишку, а за ними Женя и в конце концов даже я, Маяковской ничего не оставалось, кроме как в ярости уйти с манежа.
Теперь она почему-то называет меня на «вы».