Паша

Автор: Мама Стифлера Паша родился на неделю раньше той даты, на которую был назначен аборт. Он стремился доказать свою жизнеспособность, и громко кричал. У его матери это был уже четвёртый ребёнок, в котором она большой нужды не испытывала.
Пашу решено было оставить в роддоме при Второй инфекционной больнице, но тут вышел новый закон о повышении суммы единовременного пособия по рождению ребёнка, и Пашу забрали в семью.
Папа у Павла был. Только сам Павел увидел его лишь спустя двадцать пять лет, когда тот пришёл в их квартиру, и начал оделять всех своих отпрысков отцовскими щедротами.
Старшей сестре досталось рабочее место в Московской мэрии.
Средней сестре – бархатная коробочка с кольцом.
Единственному Пашиному брату – велосипед и сто долларов.
А потом отец подошёл к Паше, внимательно на него посмотрел, чуть слышно прошептал: «Что ж она, дура, на аборт-то опоздала, а?» - развернулся, и ушёл. И более никогда уже не вернулся.
Мама Паши к шестидесяти годам полностью ослепла, и переехала жить на кухню. Там она целыми днями сидела на горшке перед телевизором, и варила суп из крапивы и собачьего корма.
А Павел, наконец, осознал, для чего он появился на свет.
Он был рождён для секса. Для бурного, шального секса. В ритме нон-стоп.
Сексуальный голод начал грызть Павла в двенадцать лет, и с годами только усилился.
Павел даже женился. Но это ему не помогло. Женился Павел впопыхах, думая только о том, что теперь у него будет секс. Каждый-каждый день. Секс. Сексястый.
На следущее утро после свадьбы Павел обнаружил на подушке рядом с собой чудовищно страшную девушку, которая похрапывала, и пускала слюни на Пашину подушку. Минуту Павел мучился, но сексуальный голод всё-таки победил, и девушку, накрыв ей голову подушкой, дерзко выебали. При этом она так и не проснулась.
Нет, Паша не жалел о своём браке, но секса ему всё равно не хватало.
Красотой Павел не отличался, девушки на нём гроздьями не висели, работал Паша в типографии, печатал бумажные пакеты для сети ресторанов Макдональдс, и с той зарплатой, которую он там получал – он сам был готов повиснуть на ком угодно.
Голова у Паши была большая с рождения. Равно, как и живот.
Поэтому в армию его, с диагнозами «Гидроцефалия и рахит» не взяли.
Так вот, голова у Паши была большая, а забита она была под завязку сексом. Три грамма серого вещества размазались тонким слоем в Пашиной черепной коробке, и почти не функционировали.
Чтобы заставить себя думать, Паша много пил, курил, лизал, колол, нюхал, втирал… Ничего не помогало.
Зато у него родился сын. Симпатичный, голубоглазый мальчик, похожий на Пашкиного соседа, Валеру.
Паша мучительно напрягал содержимое черепа, но серое вещество не шло ему навстречу, и на Пашины напряги плевать хотело.
За мучениями Паши давно наблюдал Пашин товарищ по питию, курению, лизанию, уколам и втиранию – Генри.
Генри был младше Павла на 3 года, и голова у него была в разы меньше, но с Пашей его роднили жажда секса, и пристрастие к наркотикам всех категорий. А ещё Генри был аристократически красив, и умел думать.
И девушки висели на Генри гроздьями, как бананы на пальме.
И ещё у Генри была отдельная двухкомнатная квартира в Пашином подъезде.
Не было у Генри только одного – денег. Даже в эквиваленте Пашиной типографской зарплаты.
Поэтому однажды произошло то, что должно было произойти: слияние компаний.
Теперь Генри пачками таскал домой женщин, Паша их поил портвейном, купленным на свою зарплату, а потом друзья предавались групповому разврату.
Иногда Павел выпадал из сценария. Такое случалось, когда Паше особенно нравилась какая-то из приведённых Генри девушек.
Стремясь произвести впечатление, Павел залезал на диван, вставал в полный рост, подпрыгивал, и в прыжке разрывал свою майку, похотливо потряхивая уныло висящими грудями-лавашами.
Последний такой Пашин прыжок закончился ударом Пашиной головы о люстру, разбитым плафоном, и тремя швами на Пашином лбу. После чего Генри строго отчитал партнёра по бизнесу, и запретил тому всякую импровизацию.
Но, надо отдать Павлу должное, иногда импровизация случалась на редкость удачной.
Как, например, в том случае, с двумя подругами, к которым Паша и Генри приехали в гости, имея при себе два презерватива, три бутылки «Столичного доктора», и одну ослепительную улыбку на двоих.
Генри удалился с барышней в посадки, попутно цитируя ей Омара Хайяма, оставив Павла с девушкой на кухне.
Через час, проходя мимо кухни в ванную, Генри притормозил, услышав Пашин голос, в котором угадывались слёзы:
- Да-да, Машенька… Тебе не понять, как это – жить в детдоме… Когда в палате на десять человек живут шестьдесят… Когда корочка хлеба в неделю – это единственная твоя пища. Когда садисты воспитатели продавали нас на органы… У меня в детстве был очень большой член, Маша. Пока его не продали. Осталось всего десять сантиметров, но я и тому рад. Посмотри на него, Маша… Смотри, какой он у меня маленький, беспомощный… Он не функционировал у меня вот уже двадцать лет. Никому не удавалось его поднять… Что это, Машенька? Господи! Я не верю своим глазам! Он встал! Встал, Маша!!! Свершилось чудо! Спасительница моя! Скорее снимай трусы! Я должен убедиться в том, что наконец-то я здоров! Лиши меня девственности, Маша!!! Спасибо тебе, Господи!
Что ни говори, а иногда Паше феерически везло…

Шли месяцы, годы, а сексуальный голод мучил Пашу по-прежнему. Если не сильнее.
Наркотики не помогали. Более того, способы достижения наркотического опьянения становились всё более изощрёнными.
Паша плотно подсел на мускатный орех.
Вы знаете, что от мускатного ореха нехуйственно штырит, если употреблять его в больших количествах? И Паша не знал. Пока его не научил друг Дусик.

Для справки:
Мускатный орех - психоделик средней силы воздействия. Дозировка - от 8 до 40 граммов. Действующие вещества - миристицин и элемицин. После приёма до начала воздействия проходит 3-4 часа, что является нетипичным для психоделических веществ. Пик воздействия - через 7-8 часов после приёма. Воздействие схоже по ощущениям с эффектом от конопли, в том числе нарушается адекватное восприятие действительности, возникает эйфория, периодически сменяющаяся спокойствием. Усиливается общительность и удовольствие от общения. При передозировке возможны бред и галлюцинации. Токсичен, поражает печень. В день приёма при потреблении мускатного ореха и большого количества пищи болят желудок и печень. Также возможны головная боль и сухость во рту. Плохо совместим с алкоголем.

Жрать мускатный орех невозможно, потому что это пряность. Попробуйте сожрать полкило гвоздики…
А Паша его просто глотал. Стаканами. И три часа потом сидел, выпучив глаза как филин, мужественно стараясь не проблеваться. И оттопыривался. Да.
Но Пашины импровизации и эксперименты не всегда заканчивались удачно.
Проглотив в очередной раз стакан муската, Паша отправился домой, и лёг спать. Предварительно поставив у кровати тазик. На всякий случай.

…Проснулся Павел от скрежета отмычки в замочной скважине.
«Воры, бляди!» - мелькнуло в Пашиной большой голове.
Вооружившись тазиком, он на цыпочках поскакал к двери, и, прикрывая голову тазом, посмотрел в дверной глазок.
«Точно, воры!»
На лестничной клетке стояли два мужика с колготками на голове, и тихо переговаривались:
- Щас, как войдём, ты толстого сразу режь, а я рыжьё пиздить буду.
Паше стало плохо. Мускатный орех медленно, как столбик ртути, начал подниматься из желудка, и вежливо постучался в нагортанник.
Назревала кровавая резня. Вот оно что.
Паша на цыпочках отпрыгнул от двери, и потрусил на кухню, где в ужасных условиях доживала свой век Пашина слепая мама.
- Мама! – зловеще прошептал Павел, наступив ногой в матушкин горшок. – К нам воры лезут! Только молчи.
- Свят-свят-свят! – зашуршала в потёмках матушка. В милицию скорее звони!
- Нет, мама. Поздно уже. Своими силами защищать дом свой будет – торжественно прошептал сын, и сглотнул мускатный орешек, выпрыгнувший к нему в рот из живота. – Надо, мать, их спугнуть. Давай шуметь громко.
- Па-а-ашенька, сыночек! – завопила матушка. – Ты борщеца поесть не хочешь? Только что наварила, горячий ещё!
- Молодец! – шёпотом похвалил родительницу Павел, и заорал: - Борщеца, говоришь? Ну что ж, давай, отведаем борща твоего фирменного! – и стал бить по днищу таза маминым горшком – Ох, и вкусен же борщец твой, мать! Наливай ещё тарелку!
- Кушай, сынок, на здоровье! А потом пирогов с тобой напечём, с морквой, как ты любишь!
- Тсссссс… Тихо, мама. Пойду посмотрю в глазок… - Павел пошуршал в прихожую, и посмотрел в глазок. Никого нет. Облегчённо вздохнул.
- Спи мать, ушли воры!
- Ну и хорошо, Пашенька. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мать.
Паша лёг. Но сон не шёл. Мускатный орех в желудке распухал, и просился наружу. Пришлось мобилизовать все силы, чтоб удержать его в себе.
На пике напряжения в двери снова послышался скрежет.
«Вернулись, бляди..» - сморщился Павел, и заорал:
- Мать! Пироги-то уж, поди, готовы? Неси скорее!

…Через 2 часа измученная слепая мать распахнула входную дверь, и заорала:
- Нету тут никого, Паша! Нету! Успокойся!!!
А за её спиной бесновался пахнущий пряностями сын, стучал горшком по тазу, и плакал:
- Мать, ты что? Вот же они! Вот стоят! В колготках, бляди! Закрой дверь, меня первым порезать обещали!!!

Из дурки Павел вышел через полгода. И первое, что он узнал – это то, что Генри женился. На Лидке-суке.
«Пидораска крашеная!» - сплюнул Паша. «И Генри мудило. Нашёл, на ком жениться. Уроды. И на свадьбу не позвали. Ваще пидоры»
Ещё никогда Павел не чувствовал себя таким одиноким. Его предали. Как суку. Променяли на бабу-дуру.
Генри переехал жить к жене, и более во дворе не появлялся. На звонки к телефону подходила Лидка, и шипела по-змеиному:
- Пошёл ты нахуй, Паша! Нету Генри. Занят он. Рот у него занят, понял? Заебал…

Паша начал спиваться.
Но, как ни странно, с уходом из его, Пашиной жизни, Генри-предателя, вокруг Паши стали собираться женщины.
Да, это были не те напомаженные девочки, для которых Паша рвал майки на груди. Это были неопределённых лет пьяные женщины, пахнущие водкой и терпким, ядрёным потом. Но они хотели Пашу. И только его.
Паша покупал женщинам водку, и женщины, в благодарность, делали Паше минет жадными ртами, привыкшими захватывать водочную бутылку наполовину.
Совершенно случайно, Паша стал сутенёром.
Он пошёл в магазин за водкой, оставив жадных женщин ждать его на улице. В очереди в винный отдел к Павлу подошёл весёлый джигит, и, сверкая золотыми передними зубами, спросил:
- Вай, брат, а эти красавицы, что на улице стоят – с тобой?
- Со мной – буркнул Павел, пересчитывая оставшуюся наличность, и понимая, что хватит только на 2 бутылки пива.
Кавказец широко улыбнулся, и хлопнул Пашу по плечу:
- Тысяча рублей.
Паша насторожился, и прикрыл руками зад.
- Кому тысячу рублей?
- Тебе! – лучисто улыбался джигит, помахивая перед Пашиным лицом голубой бумажкой. – За баб этих, что ли?!
- За красавиц, брат! За красавиц этих! Беру обеих!
Паша мгновенно перевёл тысячу рублей в бутылки пива, и протянул руку джигиту:
- Павел.
- Артур.

…Через десять минут проданный товар уехал в «шестёрке» Артура, а Паша сидел у магазина на ящике пива, и набирал номер Генри.
Уж если попёрло – надо идти до конца.