Дежа вю Часть 1

Автор: Шизоff Часть 1.

Дежа вю – уже видел(фр.)
Волына – пистолет (жарг.)

«Врач-психотерапевт Волына А. К.», -- ставила в известность посетителя опрятная табличка на шумозащитной, и, судя по фамилии, пуленепробиваемой двери.

Александр Николаевич Сидельников вот уже битые полчаса прислушивался, в стремлении отследить чего-либо из происходящего в психотерапевтическом мире, но так ничего и не уловил. Он попытался представить себе врача Волыну. В мозгу отразились два, более или менее, подходящих варианта.
Первый: крепко сбитый плечистый мужик со стрижкой ёжиком, внимательными глазами уголовника, и сильными руками, способными вправить любой психический вывих.
Второй: дебелая мутная тётя, вроде феминистки Арбатовой, в дымчатых очках и безумном наряде, призванном скрыть собственные психофизические изъяны. Оба варианта были так себе, и он тоскливо вздохнул, вяло ругнув себя в душе за проявленную слабость.

Чёрт его дёрнул послушать эту дуру Элеонору! По совести, дёрнул его лукавый гораздо раньше, когда он с этой самой Элеонорой связался. Нюх потерял. Элеонора! Хорошо, что не Гоновефа, или Мадлен… Когда познакомились --Эля. Ну и неплохо. Пивное такое, хмельное имечко. Вскоре этот радостный хмель развеялся. «Элеонора» -- чинно протянула она маленькую ручку Кириллу, и, глядя в засмеявшиеся глаза друга ему захотелось отрекомендоваться Фердинандом, или, на худой конец, Пименом. Пара клоунов.

С чего началась вся эта канитель, ткнувшая его мордой в солидную дверь таинственного Волыны? С банки персикового компота, вот с чего.

Месяц назад Александр Николаевич отметил тридцать пятый день рождения. Камерно и безыскусно. Пили с Кириллом водку, шлифовали пивом. Элеонора что-то пискнула пару раз, но в общем и целом не мешала суровому мужскому застолью. Кирилл на гитаре играл, пел песни, свои и чужие. Он ему стихи читал, чужие и свои. На третий день Элю настойчиво отпустили проведать старушку маму, и уж тут разгулялись не по-детски. Закусывали массандровский розовый портвейн маринованными кабачками, обличали друг друга за праздность, и хвалили каждый себя за талантливость. К концу пятого дня плакали в коридоре, а на шестой, – сдержанно расстались, оба с зелёными лицами и затухающим от тошноты сознанием. «Шесть дней трудись, а седьмой – суббота Господу твоему». Седьмой день оказался пятницей, и он пролежал неправильной диагональю на тахте, периодически сблёвывая в фарфоровую вазу, помещённую в изголовье. Мысли были вязкие и горькие, как желчь, медленно сползающая по стенкам мейсоновского изделия.

На восьмой день, сполоснув рот и вазу, выставив к мусоропроводу батарею порожних бутылок, Александр сварил шесть штук яиц , и съел их без хлеба и соли. Бесцветная и печальная пища нехотя ползла по пищеводу, обречённо плюхая в сердитый желудок. Мозг перекатывался в полости черепа больной ртутной каплей, в ушах тикало, отдаваясь в висок, и сам себе он представлялся водолазом, намертво застрявшем в свинцовых ботах и пудовом колпаке на какой-то подводной помойке. Подавившись последним яйцом, он побелел и почувствовал, что рвётся кислородный шланг…

Вечером объявилась Элеонора, тихая и ласковая, как летний вечер. В покорных голубых глазах ясно читалось поверхностное сострадание и глубокое половое чувство. «Бедный мой бедный!» -- выдохнула она записную банальность, и прижала помертвевшую голову к полной жизни груди. Это было довольно приятно, но спустя несколько секунд Саша начал задыхаться и ослаб духом.

-- Что-то я не того, Эля…-- глухо прокомментировал он свою пассивность. --Трясёт меня. Пойду в душ, отмокну…
-- А может я пока в магазин?! –оживилась отвергнутая чаровница. – У нас в холодильнике персики есть. Сбегаю за мороженным, шампанского куплю…Может отметим тет на тет, а?
При мысли о шампанском желудок возмущённо пискнул, но глядя в напрягшиеся весёлой надеждой глаза подруги, он сдался:
-- Хорошая мысля приходит опосля. Действуй. Возьми мне сигарет пару пачек. Да! Шампунь бери сладкий…или полусладкий, только, ради всего святого, не брют. Сушняка мне и так хватает. В морозилку кинь…

Эля радостно чмокнула его в землистого цвета заросшую щёку, и прыснула в прихожую.
Раздевался он с неприятным ощущением человека, давшего заведомо ложную клятву. Присел на край ванны. По стенкам развешаны всякие шелопушечки. Привнесённые в его жизнь свидетельства домашнего уюта. Какие-то рукавички, шапочки, баллончики, пузырьки…..На деревянной решётке прижился ублюдочно-жизнерадостный розовый тазик, в котором кисли колготки, лифчики, и всякая кружевная ересь, предназначенная будить в нём острое желание. Надо заметить, оно появилось: выбросить всю эту невидаль вместе с лоханкой с шестнадцатого этажа. Представив картинку, он усмехнулся, и почувствовал себя немного лучше. Дверь запер на защёлку, опасаясь незапланированного посягательства в момент, когда будет гол и беззащитен. Случалось в жизни и такое, но сейчас был явно не тот счастливый случай.

Водные процедуры приободрили, но чувство подавленности и отрешённости не отступало. Эля на кухне исполняла модный шлягер в унисон с каким-то пидором с «Фабрики звёзд», и это раздражало не меньше бритья. Она любила всё модное. Идя навстречу женским слабостям, Саша попрыскался модной туалетной водой (Элин подарок), и, благоухая огурцами, варёными в спирту, в новых модных трусах ( ещё один дар), направился навстречу призывному двуголосью. Огурцы он предпочитал в банках, а фирменная бирка на трусах неприятно царапала копчик.

Эля изгибалась и подёргивала задом. Остановившись в дверях, и оставаясь до поры незамеченным в силу певческой истерии, он внимательно оглядел подругу. Волосы крашенные, бока полноваты, попа подвисает. Юбка уже коротковата, ноги так себе. Не тумбочки, конечно, но видал и поинтереснее. Спору нет: в человеке, да и в женщине тоже, главным является душа. Но надо заметить, что его привлекла не душа. Не большое доброе сердце. Привлекла часть тела, скрывающая этот жизненноважный орган. Спереди Элю бог не обидел. Чего-чего, а вот таких молочных желез он отродясь не видывал. Монро в пролёте. Интригующие, завораживающие, шокирующие. Заманили они его, ох, заманили…

Саша подобрался поближе, и довольно сноровисто приобнял сзади, запустив руку под майку.
-- Ой! – вздрогнула она от неожиданности. -- Напугал! Куда это…Куда это мы лезем, а?
-- За персиками. – промычал он в ответ на бессмысленный вопрос, стараясь, тем не менее, придать мычанию оттенок интимности.
-- Кстати о персиках! Ну подожди, слушай, -- Эля ласково, но неумолимо оторвала хищную руку от своего сокровища. -- Я банку хотела открыть, но у тебя открывалка какая-то не такая. Надо новую купить, нормальную.
«Живот наела» -- вздохнул Саша, без особого сожаления размыкая объятия.
-- Нормальный нож, просто открывать надо уметь. Всю дорогу им пользуюсь и ничего. Где банка?
-- Вон, в мойке…Да ты в обновке! Хорошие, правда? Hugo Boss! На распродаже купила, в треть цены, а так они знаешь сколько стоят?
-- Не знаю. – буркнул он, с неприятным чувством разглядывая изуродованную нежными ручками банку. Несколько рваных пробоин скалились акульей улыбкой. Похоже Элеонора имела что-то глубоко личное против консервированных фруктов. Такими ударами, резкими, с поворотом, добивают ненавистного блядуна-алкоголика мужа.
-- За что ты её так?
-- Кого?
-- Банку… Это ж негуманно. Позвала бы меня, а то её теперь в руки брать страшно.
-- Ну вот… Хотела, как лучше, а получилось – сам знаешь.
«А получилось как всегда, – муторно закончил он про себя. – как всегда через жо…»
-- Твою мать!!! – заорал он, чувствуя, как сорвавшаяся рука скользнула по зубастой жестянке. – Сука такая!!! Тварь, падла!!!….

Мойку залило соком и кровью. От основания мизинца и до запястья всё было в хлам расшито тремя глубокими порезами. Больно было отчаянно, до тошноты, до темноты в глазах. Он резко крутанулся , и практически ткнулся в помертвевшее лицо:
-- Тряпку дай, дрянь! Полотенце! Хрена ль встала, дура безмозглая! Давай за бинтом, пулей!
Два раза повторять не пришлось. Оглушённая страхом, Эля метнулась в дверь….

…..дверь открылась, и из неё выплыла дородная дама в тошнотворно-ярком головном уборе типа будёновки. Создавалось впечатление, что мясистое лицо вываливалось из нескольких вертикальных морщин, завязанных узлом на затылке. В невнятных глазных впадинах безучастно покоились свинцовые бляшки. Взглядом это назвать было трудно. Саша поёжился, но следом за страшилой показался маленький человек, от внешнего вида которого тянуло неустроенностью и тихим горем. Он грустно поглядел даме вслед, вздохнул, и перевёл глаза на нашего героя:
-- Александр Николаевич? Прошу.

Волына оказался Арнольдом Карловичем, был похож на побитую жизнью выхухоль, и любил всякую земноводную разность. В кабинете имели место быть три аквариума. В одном по переднему стеклу распластались гигантские лягвы, непонятно зачем демонстрирующие толстые ляжки вразлёт. Второй оккупировала пара экзотических черепах, причём одна зачем-то взгромоздилась на другую. Это наводило на нескромные мысли, ничем, впрочем, не подтверждающиеся, ввиду полнейшей пассивности бронированных тварей. Нездоровую сексуальность, царящую в двух стеклянных камерах, сводила на нет деловито пускающая пузыри гадина, напоминающая кусок ливерной колбасы с усами и жабрами.

-- Ну-с, Александр Николаевич, что привело вас ко мне? – Арнольд пытливо таращил бусинки-глазки и, казалось, принюхивался. – На что жалуетесь, дорогой мой человек?
-- На жизнь. – коротко буркнул Саша, мучаясь смутными сомнениями на предмет своего собеседника.
-- На чью?—усишки Арнольда дрогнули, а белёсые брови сложились удивлённым домиком.
-- На свою, конечно! – в свою очередь не смог сдержать удивления Саша, подозрения которого стремительно укреплялись. – На чью же ещё?!

-- А! Ну, это нормально! – терапевт успокоился и даже рискнул улыбнуться. Зубы оказались на удивление крупными. – Вы совершенно здоровы, не сомневайтесь. Вот если бы вы были недовольны чьей-то чужой нелёгкой судьбой, и страдали по сему поводу, то это было бы уже…Да.. А так всё вполне закономерно. Не стоит волноваться, уверяю вас.
«Он идиот! – радостно осознал Саша. – Не только у меня крыша едет! Это я удачно зашёл, бесплатный цирк.»

-- Вам под сорок, как мне навскидку представляется? – циркач доверительно понизил голос. – Ведь так?
-- Тридцать пять. – помрачнел Саша. Именно это и мучило его последние несколько недель.

Привык считать себя стабильно молодым и красивым, а тут вдруг почувствовал, что попал в засаду. Сомнительный юбилейчик подкатил тихой сапой, и подло пошутил с ним. Хамовато так, вроде дружеского шлепка по раньше времени наметившейся лысине. Тогда, после аварии с персиками, он наорал на Элю, зло и беспощадно. Она даже не обиделась. Она испугалась. А сам он испугался попозже, когда успокоился. Испугался собственной ненависти к этой безвредной дурочке. Женщина, в сущности, ничем не напрягала его, жила с ним по его собственной инициативе, ничего особенно не требовала. И зарабатывала больше. Ну, глуповата была, не слишком утончённа во всех смыслах… Ему ведь и не требовалась эта псевдоинтиллегентская тонкость. Насмотрелся уже всякого такого до тошноты. Александр по молодости жил с поэтессой, даже женился на этой испитой Сафо с лихорадочным чувством прекрасного. Месяц говорили только в рифму, а затем полтора года торчали. Рифмы стали простыми, как палец: «буду- не буду», «хочу- не хочу»… Когда в воздухе пахнуло невесёлым «посадят- не посадят», они разошлись, и с тех пор не виделись. Саша переломался и слез, а она… В гробу он видел такую тонкость чувств. Ну да ладно, давно это было, а вот теперь-то что за сон такой? Полоснул по руке с бодуна, делов-то! Разозлился, быканул, конечно…Всё же сошло на нет, плюнуть и растереть. Ан нет! Врезалось намертво. С того самого дня начал ощущать нехорошее, болезненное недоумение, появляющееся, скажем, у человека, перед лицом которого захлопнулась дверь в полупустой автобус. Он отходит, в заднее стекло скалятся придурковатые подростки, а тебя ещё и окатывает из лужи нечто с тонированными стёклами, нагло несущееся мимо тебя. Стоишь, увешанный гроздьями гнева, как новогодняя ёлка к майским праздникам. Столь же неуместный, униженный и оскорблённый…

-- А мне -- сорок три! – жизнерадостно поделился Арнольд, прерывая невесёлые думы. – Вот и весь диагноз, господин Сидельников.
-- Это как же понимать? – с некоторым раздражением отреагировал больной.
-- Очень просто. Я вам, Александр Николаевич, Фрейдом в нос тыкать не буду, ни к чему это. Вы же явно неглупый человек. Это я, уверяю вас, могу диагностировать. Тут такие порой кексы заявляются, что мама не горюй. Опыт есть, не сомневайтесь. Хотите, я вам расскажу, что вас мучает? Хотите? Про тоску непонятную, нервозность, отвращение к жене… Вы женаты ведь? Нет?! Ну и славненько, и не надо вам… Удивляетесь, я погляжу, что глаголю вам этакое? А это потому, дорогой мой, что у всех нас одна и та же банальная история. Кризис среднего возраста, знаете ли, если модной терминологией не пренебрегать. А по-русски: достало всё, остопиздело, извиняюсь за здоровую солдатскую прямоту…
Александр Николаевич пребывал в шоке. В хорошем, доброкачественном, солнечном ударе. Тщедушное существо тем временем продолжало развивать следующие мысли:
-- … и никакие пилюли тут не помогут. Два пути: или забить на всё это, и жить растительной жизнью, или…
-- Или? – осторожно спросил Саша вдруг запнувшегося оратора.
-- ….или подумать, и придумать чего-нибудь этакое. Радикальное, ненормальное, быть может. На первый взгляд. Правда, правда, не сомневайтесь! Кстати… -- он взглянул на часы. – Вы не против слегка развеяться? Немного выпить? А? Будем считать, что мы перипатетики. Слышали про таких остромыслящих праздношатающихся? Как моё предложение?

Саша кивнул в знак согласия.

-- Вот и замечательно. Будучи человеком умным, вы всё равно не придёте ко мне на повторный сеанс, а я со своей стороны, стараясь быть по возможности честным, с удовольствием приму из ваших рук грамм сто пятьдесят. В качестве скромного гонорара. Устраивает? Тогда по коням, нечего нам портки протирать, когда за окном весеннее буйство.
На улице Александр задал волнующий его с первой минуты вопрос:
-- Скажите, Арнольд, а почему у вас кабинет, как террариум? В терапевтических целях?
-- Не-е-е-т! Засмеялся тот. – Я биологом хотел стать, страстишку питаю ко всему, что шевелится. На худой конец – ветеринаром. Но, вот, пришлось модным специалистом выступать. Не моё это, ничего я в этой психологии не шарю, если по совести-то… Шарлатан, лохотронщик.
-- А диплом? Грамоты, ксивы, сертификаты?
-- Купил. – беззаботно пожал плечами несостоявшийся ветеринар. – Нам сюда.
И они вошли в заведение….

…..заведение средней паршивости. Публики было немного, время пить и закусывать ещё не настало. На столиках пепельницы, одновременно выполняющие функцию пресс-папье для пластиковых папок с меню. Меню! Также присутствовали стаканчики с салфетками, но скатерти явно считались излишеством. Саша без особого удивления убедился, что Арнольд Карлович был здесь дорогим гостем. Он жизнерадостно отсалютовал барменше, походя пожал руки двум угрожающего вида громилам, и уверенно направился к столику, рядом с которым соседствовала безобразно распущенная волосатая пальма. Любовь к природе в этом малыше была поистине трогательной.

-- Ну-с, Александр Николаевич, чем нас сегодня порадует сей приют уединения? Я, честно говоря, чего-нибудь съел бы, а вы как? Присоединитесь?

Саша нейтрально повёл плечами.

-- Нет, дорогой мой человек, так не годится! Вы и впрямь уж слишком погружены в свои мнимые неурядицы. Перво-наперво запомните, что эта нарочитая, культивированная, пассивность не принесёт вам облегчения. Уж коли вы посчитали возможным принять моё предложение, то и не уходите от фатальной неизбежности. Раз уж решили выпить, то следует и закусить, дабы не уподобляться жертвам бездумного и повседневного алкоголизма. Вы водку пьёте? Ну и славно, тогда я возьму, с вашего позволения, бразды правления в свои руки.

Путать терапевт умел. Живость этого недомерка невольно внушала почтение.
Вот и сейчас, не давая времени на размышление, он уже шмыгнул к стойке, и что-то объяснял владычице винно-водочного царства, смеясь и жестикулируя. Непроницаемо-равнодушная доселе тётя улыбалась в ответ, кивала головой, и явно не испытывала присущего её породе презрения к клиенту.

«Молодец! – подумалось Саше. – Такой щегол, а всё у него на мази. Век живи…»

-- Всё тип-топ, -- заверил вездесущий Арнольд, ставя на стол бутылку «Дипломата» -- Сейчас солянку поднесут. В горшочках глиняных, всё как полагается. И салат корейский, он у них ничегошный такой, свежий, каждый день завозят. Ничего не имеешь против? Извини, что на «ты», но сегодня нам явно предстоит перейти эту зыбкую грань. Так что…?

-- Согласен, -- кивнул Александр. – Давай, Арнольд, за знакомство.

И выпили по соточке, не закусывая и не запивая. А это порою и неплохо. Жестковато, но доброкачественно. В голову ласково пнуло, увлажнились напряжённые доселе взоры, а по жилам покатила, поплыла, пусть и призрачная, но вполне отчётливая лёгкость бытия.

-- Наташенька! Ты чудо! Прекрасно, прекрасно выглядишь! – в голосе Арнольда звучало искреннее, неподдельное восхищение, вполне заурядной девицей, расставляющей перед ними заказанную снедь. – Ей-богу, Ната, я на тебе женюсь. Честное слово! Клянусь!
-- Прямо уж. -- внешне сурово отвергла лестное предложение кухонная дива, но уголки губ дрогнули. – Опоздали, Арнольд Карлович. Уже!
-- Да ну! – в мошеннике от психиатрии явно пропадал актёрский талант. На лице отразилось донельзя радостное изумление, а в голосе зазвучал чуть ли не восторг. – Поздравляю, милая моя! От всего сердца! Ну я же говорил, что хорошеешь и хорошеешь! Ведь говорил?! Говорил, а?! Признавайся, гово…
-- Говорили, говорили… Приятного аппетита! – девушка вконец разулыбалась, и кокетливо стрельнув глазами в сторону незнакомца, удалилась, приятно покачивая бёдрами.
-- Вот и терапия, -- вполне буднично заметил Арнольд, -- Если девушке раза три в неделю вводить под корку, что она Елена Прекрасная, то и впрямь прыщи уйдут, и Бова Королевич на горизонте замаячит и…. Главное! Солянка всегда будет горячей!
Под солянку вдели ещё по семьдесят, и затем несколько минут сосредоточенно жевали, сопели и чавкали.
-- Реально! – Саша вытер губы салфеткой и откинулся на спинку стула. Достал пачку и предложил увлёкшемуся корейской морковкой собеседнику:
-- Угощайся.
-- Ни-ни! – Арнольд протестующе замахал маленькой ручкой. – Никогда не курил, даже не пробовал. Кури, мне по барабану.
-- Как ты терпишь-то?—выдохнул Саша. – Все смолят вокруг, это же…
-- Человек ко всему привыкает, а при моём невзрачном телосложении рекомендуется только определённый набор излишеств. Я ведь, как ты заметил, не Геракл.
-- Нервы успокаивает.
-- Расхожий миф, не более того. А нервы у меня, как стальная проволока, поверь. Иначе бы я окончательно свихнулся со своей клиентурой. Видел сегодня эту бабищу? Ну конечно, -- она же из меня лишние полчаса жилы тянула, а ты в коридоре киснул. Извини, кстати…

Саша покачал головой: никаких, мол, проблем.

-- Вот тебе экземплярчик! Я когда после её мутных буркал твой просветлённый мыслью лик узрел, так мне, полегчало, ей-богу. Наконец-то человек! Как тут было не воспользоваться ситуацией? Ты меня, сам того не ведая, спас от тяжёлой душевной травмы.
-- А у неё что за проблемы? – поинтересовался Саша, в глубине души польщённый панегириком в свою честь. – Случай запоздалого развития? Весеннее обострение?
-- Прямо в точку, дорогой мой, прямо в яблочко. Отрадно видеть понимающего собеседника. У неё здесь, -- Арнольд постучал себя вилкой по голове. – такая же – постучал по горшочку. – дикая кипящая смесь. По совести, таким как она хорошо помогает гильотина. Но… Надо на что-то жить. Вот и работаю, тружусь, землю рою. Врачую изо всех сил.
-- Ты же сам признался, что… -- Саша понизил голос. -- … ни хрена не врач.
-- А-а! – лицо собеседника отразило скромное торжество. – Вот тут-то и загвоздка: по жизни я -- как раз врач. Очень даже, как выяснилось, неплохой. В психиатрии полный кока, но целитель неплохой. Главное ведь что? Главное – помочь, решить проблему, снять груз. А каким макаром я этого добьюсь, уже не суть важно. Я, в отличии от профессиональных мозговедов, ничего из себя не изображаю. Хотя, прежде чем заняться этой своей индивидуальной деятельностью, много чего перечитал и переварил, поверь мне на слово. И понял только одно – принцип Гиппократа единственно верный. «Не навредить» Но в том, что какой-нибудь деятель с Пряжки не соблазнится покопаться в чужих мозгах для удовлетворения собственного научного изыскательского зуда, -- быть уверенным никак нельзя. Мне так, например, порою кажется, что никто из этих психиатров вообще ни шиша не понимает. Почему? Потому, что для начала неплохо было бы уяснить разницу между сумасшедшим и душевнобольным. Суть разные вещи. В церкви это пару тысяч лет назад поняли. Но мы же самые умные, мы трепанацию умеем делать! Колем черепушки как орехи… Поискали душу, а её нет. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.! Тыкают в развороченные мозги палочкой, разряды пропускают. Вдруг получится чего? Не получилось. В гены впёрлись. Нашли ген депрессии, ген удовольствия, ген… Могучую кучу эти самых генов нарыли, только что делать с ними -- никому не ведомо…

Саша зачарованно глядел на разгорячившегося Волыну. Вот тебе и карлик! Казалось бы: в чём душа держится, а вот поди ж ты…

-- ….а Фрейд? И вся эта мрачноватая компашка его вшивых последователей? Спору нет, подсознание они прощупали как сапёры. Да только подсознание – это мусорный бачок. Копаться в нём глупо и небезопасно. Эдипов комплекс! Взять, и огорошить человека: вожделеешь, братец, к собственной матери. Бред! Человек приходит, говорит о том, что душа не на месте, а ему в ответ советуют не скрывать своих противоестественных влечений. «Не загоняйте проблему внутрь, расскажите мне, как в детстве за старшей сестрой подглядывали, и мастурбацией занимались… Что? Сестры отродясь не было? Значит за братом, ещё круче. Брат тоже отсутствует? Бог мой, как свезло вам, милейший! Получается, что отец вас волновал…Умер отец? Шикарно! Вожделение к трупу, круче не придумаешь, колитесь гражданин, признание облегчает…А под конец резюме: не волнуйтесь, товарищ -- это всё очень естественно и отнюдь не безобразно.» Так они душу лечат, паразиты?! Гады ползучие! ….Давай выпьем, что ли…

Выпили. Саша смотрел на гнома с уважением. Варила головёнка у гнома. Не похоже, чтобы он так уж остро нуждался в дипломах и сертификатах.

-- Слушай, Арнольд, а что тебя вдруг эту степь занесло? Это же не так просто, если разобраться…Какой никакой, но риск. Должны быть причины, чтоб рисковать, веские причины.
-- Точно та же причина, уважаемый, что и вас ко мне привела: сошёл с рельсов на полном ходу. Потерялся. Был, правда, ещё один стимул…
-- Бабки?
-- В общем и целом, -- да, деньги. Но не только. Ещё комплексы.
Саша удивлённо воззрился на доселе вполне самодостаточную личность. Тот отследил реакцию и невесело усмехнулся:
-- Посуди сам, Александр свет Николаевич! Ты вот вполне крепкий мужик. Высокий, симпатичный.. Да не протестуй ты попусту! Что есть, то есть, хоть сам ты, может, и недоволен шириной плеч, или там объёмом дельтовидной мышцы. Но в принципе у тебя всё пучком. А я – метр с кепкой, рожа такая, что плюнуть хочется, лысина уже имеет место быть. И всегда был убожеством, сколько помню себя.
-- Сам говорил, что ко всему привыкаешь. Да и кому какое дело? Мне так, например, насрано на то, что у тебя плешь намечается…
-- Тебе – да. Женщинам это не всё равно, и мне, соответственно, тоже. Привыкнуть-то можно, только забыть нельзя. Я и женился полным сопляком, как только случай подвернулся. Не был уверен, что этот случай не единственный. Никакой любви не было, просто карта так легла. Сейчас уже многое по другому видится, а тогда… В итоге: у меня дочери в этом году семнадцать стукнуло. А вот как раз её то я полюбил. Никакой нормальный мужик детей не хочет, это факт, но уж когда они появляются, то очень даже может полюбить, особенно девочек. Ещё один факт, подтверждённый статистически. Девочки, в свою очередь, тоже больше привязываются к отцу. Третий фактик. Пока мелкие они -- всё прекрасно и удивительно. Папа всем хорош и авторитетен. Горячо любим, исключительно ценен. Но девочки, они существа хоть и нежные, но уже вполне остросоциальные. Природа их такая женская. Глупо, конечно, этого не принимать и на медицинские факты обижаться, но… Представь себе, каково мне стало погано на душе, когда я начал замечать, что дочь начинает меня сторониться. На людях. Стесняется своего полудохлого папы, который ростом не вышел, ботаник по жизни, и беден до кучи, как церковная крыса. Я ведь похож на крысу? – засмеялся Арнольд, но в потемневших глазах отчётливо поселилась тоска.

-- Каждый на кого-нибудь похож, чего ты уродуешь? Я с утра на дикообраза порой смахиваю, так и что теперь? Извини, конечно, но тебе самому психиатр не повредил бы. – Стало жаль человечка, и нарочитой грубостью Саша маскировал возникшее чувство. Но тот неожиданно повеселел:
-- Именно, именно! Так я и подумал, в этом и фокус: «Врачу! Исцелися сам». САМ! Не знаю, как это получилось, но я не только «В мире животных» смотрел, и краткий курс палеонтологии штудировал. Довольно рано пристрастился к литературе иного свойства. Без сомнения много чепухи проглотил, мусора психиатрического, но кое-что и полезное отложилось. Например, небезызвестное наблюдение по поводу того, что маленькие ростом люди – более активные, пробивные, упёртые. Внутри сидит стремление «доказать что-то» более рослому окружению. А ещё такая мысль, что попав в болото, нечего в нём топтаться и сопли на кулак наматывать. Засосёт. Ломиться надо из этого болота, я и ломанулся. Опять же судьба повернулась удачно, помогли мне кто советом, кто деньгами…это уже технические подробности. Главное – было решиться. Я и решился, рискнул….. Напьюсь я сегодня….-- покосился он на стакан, щедро наполняемый благодарным слушателем.
-- Ничего, я тебя на такси домой отправлю. В лучшем виде, как лечащего врача… Как с дочкой-то? Утряслось?
-- Конечно утряслось. В переходном возрасте бычилась, обычное дело. Маменька к тому же жару поддавала, это уж как водится. С ростом благосостояния всё устаканилось. По крайней мере с младшей: одета, обута, папа при делах -- психотерапевт, а не грузчик. Звучит гордо, всё хорошо. Ростом, правда, тоже не вышла, но уж посимпатичнее меня, несомненно…
-- Рост для женщины не главное, -- авторитетно заметил Саша, перед мысленным взором которого всплыла плотная Элина конструкция. – в маленьких свой штрих, поверь мне.
-- Охотно верю, хотя сам всегда тяготел, в силу закона компенсации, к женщинам рослым и в теле. Насмешливый изгиб судьбы! Ну, вздрогнем!
Вздрогнули. Дружно потыкали в салат. Накатила задумчивость, неизбежно возникающая в процессе потребления спиртных напитков. Умолк Волына, а он….

….он проснулся, а Эля всхлипывает потихоньку, обвешанная матюгами с ног до головы. Рука болит, мокнет под бинтом. Приобнять бы её, отвернувшуюся к стенке, пожалеть. А его больше рука беспокоила. Рука своя, а Элеонора… Тоже своя, только не очень. Сколько он с ней прожил? Месяцев пять, не так уж и мало. Всё в ней вроде неплохо, но как-то невнятно. Удобная вещь, вроде мягкой мебели. Покойная, слегка громоздкая, дорогая. Но если соберёшься менять гарнитур -- слезами жалости не обольёшься, это точно. Не эксклюзив. Как её охарактеризовать одним словом? Любимая? Нет. Желанная? Временами, по ситуации. Комфортабельная? Вот это, пожалуй, верно. «Новая модель с улучшенной комфортабельностью и подушками безопасности» Клиповое сознание. Рекламная халтура даёт плоды. Мог бы сочинить стих, эпиграмму. Раньше мог, а теперь: «Ведь я этого достойна» А он достоин вот этого, и только этого, потому что выбирать уже не приходится, поезд ушёл. Профукал он этот поезд, посасывая пивко на перроне. Тупость какая-то, замшелость сознания. Обветшал, выветрился, усел. Брошенный дом, в котором завелись жук и жаба.
Так и не обнял её тогда, не смог себя заставить. И следующие три недели терпел, с каждым днём ощущая растущую неприязнь. Дура не дура, но она всё чувствовала. Наконец, после очередного неудачного сеанса односторонней любви, она предложила сходить к психологу, помогшему мужу одной её подруги. Этим душеведом оказался Волына…

….. Волына выглядел странно задумчивым.
-- Знаешь, Саша…-- Арнольд Карлович культивировал в голове некую мысль, но явно терзался сомнением на предмет её целесообразности. – Как-то у нас всё шиворот-навыворот получилось. Не я тебе помогаю, а ты мне клапана прочистил…Давай-ка сегодня не будем ломиться в открытую дверь, а просто, под невинный мужской трёп, подберём всю эту благодать. Мало будет, так и продолжим. Ты в шахматы часом не играешь?
-- Играю. Только неважно, с компьютером на средненьком уровне.
-- Да и я не дока, но люблю, особенно если с хорошим собеседником. Заходи ко мне, если будет желание сразиться. Да и разговор продолжим на светлую голову, а то я, со своими габаритами, пивец ещё тот, только глупостей наговорю по пьяной лавочке. Как мыслишь? Само собой – никакой коммерции между нами не предполагается, избави бог! Я тебя сюда приволок, я и банкую…
-- За посиделки я заплачу, не вопрос. – Саша почувствовал, как начинает пьяно вставать на дыбы пресловутое мужское самолюбие.
-- Ты полчаса сегодня впустую в коридоре отсвечивал, пока меня эта грымза утюжила. Но и расплатилась она по полной, уверяю. Так что никаких сомнений, гуляем.
Слегка покачиваясь, психиатр отправился к стойке, а Александр Николаевич усмехнулся, прикидывая, как отнесётся к подобной терапии Эля….

….Эля смотрела телевизор. Нет-нет, но взгляд соскальзывал на светящийся дисплей видака, равнодушно отсчитывающий минуты, часы, месяцы… годы, чёрт бы их подрал! Саша не шёл, и она пыталась чувствовать себя совершенно спокойной. К моменту, когда в прихожей щёлкнул замок, она была спокойна ровно настолько, чтобы выскочить в коридор в одном тапке.

Дорогой и ненаглядный исполнял замысловатые па. Очередная попытка разуться, балансируя на одной ноге, закончилась крахом, отчего тесное пространство набухло широким диапазоном красочных идиом и междометий. Заметив её, судоржно сжимающую на необъятной груди расходящиеся полы халата, он расцвёл широкой улыбкой:

-- Элеонора! Душа моя…Огонь моих, блин, чресел… А вот и твой козлик прискакал…с промывания мозгов, здо..здорвый, как…как… В общем – здоровый!
-- Ты откуда такой, Саша? – севшим от разочарования голосом задала она дежурный женский вопрос. – Ты в Центре был?
-- Был, был… И в центре, и…и в эпицентре, … и до окраин, до самых до окраин добрался…Поверь, и не суди меня…не осуждай меня, добрая женщина. – Саша двинулся ей навстречу, выписывая нетвёрдой поступью замысловатую синусоиду. На бледном лице застыла тупая усмешка, а глаза были темны и безвидны, как земля в первый день творения. По мере приближения, он с трудом поднимал руки, симулируя желание обнять поникшую от разочарования женщину. Она отступила назад, и руки с явным облегчением упёрлись в стену:
-- Выпить у нас чего-нибудь есть?
-- Саша, да хватит тебе уже, ты что, совсем уже?!
-- Это ты так считаешь. Ты. Ты, а не я. – лицо стало серьёзным и глупым до безобразия. – Но это не факт, отнюдь… Отнюдь…Отнюдь не так…

Нелепое «отнюдь» ввело его в гипнотический транс, казалось, он засыпал стоя. Но при первом встречном движении с её стороны ожил:
-- Эля… Есть у нас…-- сморщив лоб в неудачной попытке найти какой-нибудь приличный для раздражённого уха аналог, он покачался в тревожной задумчивости, но не найдя искомого, уже совсем жалким, просительным голосом закончил фразу. – Выпить? Дай выпить, Эля. Не жмись…

Элеонора почувствовала, как к горлу подкатывает злобный ком. Такого она ещё не испытывала. Обиду, унижение, ревность, -- да! Но вот такого… Словно в бреду она двинулась навстречу этой пьяной скотине, и от души, вложив в удар всю силу здорового крепкого тела, вломила ему две здоровые оплеухи. Удивлённого мужика качнуло, а затем вырвало…