Место назначения

Автор: Француский самагонщик Я приближался к месту моего назначения.
Вот, казалось бы, простенькая фраза, а до чего ж хороша! Что на бумаге хороша, что вслух произнесённая. И ведь не сказать, что поэтичность в ней какая-то особенная или музыкальность. Но хороша, и не объяснить этого. Одно слово: чудо.
Что ж с того, что я у неё не первый и даже не второй? Оно, пожалуй, и лучше: компания более чем достойная. Правда, в компанию эту меня никто не приглашал – ни Александр Сергеевич, ни Аркадий с Борисом Натановичи, – да только я уж тут.
Рассуждая так, я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня тянулись заборы, слева попроще, справа побогаче. Солнце давно село, луна и звёзды прятались за плотными облаками, половина уличных фонарей горела тускло, другая половина не горела вовсе. Машина медленно переваливалась по раздолбанным бетонным плитам, освещаемым дальним светом фар. Доехав до конца бетонки, я сбавил скорость почти до нуля, ухватил руль покрепче и осторожно съехал на последний, грунтовый отрезок дороги к даче.
Дуга в сотню метров – даже меньше, девяносто семь с половиной, всё промерено, как в аптеке, – и я приехал. На скорости в шесть километров в час – ровно одна минута. Вот и ворота блеснули, а заодно с ними пара маленьких жёлтых огоньков. Словно пара зеркалец. Встречает, как всегда.
Я выбрался из машины, закрыл глаза, вдохнул этот воздух, наполненный… напоенный… чёрт его знает, чем он напоен, но привычно закружилась голова, и привычно захотелось курить. Я выдохнул, открыл глаза, а вслед за ними ворота, вернулся за руль, въехал на участок, заглушил двигатель, покинул машину, ещё раз изо всех сил вдохнул, выдохнул и с наслаждением закурил.
Сейчас, подумал я, разожгу в мангале дровишки, припасённые с выходных. Но это вторым делом. Первым же – открою дом, занесу в него пакет из супермаркета, вытащу из того пакета бутылку, и в морозилку её. И любимую рюмку туда же. А уж потом мангалом займусь. А как разгорится, так сразу переоденусь в домашнее, потом разберу что там у меня в пакете, мясо отобью слегка, посолю, поперчу, пивом залью. И, уже не в силах выносить неудержимое слюноотделение, отхвачу ножом краюху бородинского, извлеку на секундочку из морозилки бутылку, сверну ей башку, плесну соточку в стакан – для начала именно в стакан! – и нежно, почти торжественно выпью. И – горсть капусточки квашеной вслед, прямо из пакетика, прямо пальцами и прямо в рот. И краюху – к носу.
Ой, мама…
А после этого, продолжал я мечтать, отпирая в кромешной темноте дверь, после этого…
– Мррряу, – раздалось справа сзади.
– Что, Катафот, завидно? – откликнулся я. – Не ссы, перепадёт и тебе. Молочка налью… если есть, конечно… Ну, яйца-то точно в холодильнике оставались, разболтаю в блюдечке, пожрёшь… Попрошайка…
Послышалось фырканье, за ним топот. Нарочито громкий топот, показалось мне, потому что этот приблудный кошак, как, собственно, и любой другой, вообще-то передвигается в пространстве абсолютно бесшумно. Говорят, они ещё и во времени умеют… Но как там – этого я не знаю. А в пространстве – бесшумно. Совершенные создания…
Ишь, топочет. Как будто обиделся. Забавный котяра.
Справившись, наконец, с замком, я вошёл в дом, зажёг повсюду, в том числе и во дворе, свет и принялся за осуществление своей кулинарно-гедонистической программы. Эх, решил я, зажёвывая водочку капусточкой, не пойду завтра на работу! Как собирался, так и сделаю. Обойдутся. А я уж тут: с утра кофе крепкого, потом построгать-попилить что-нибудь часиков до двенадцати, кофе-брейк с долгим, сладким перекуром, баня, пиво, обед – под водочку, естественно, – поспать часок… И уж после этого – совсем для души: включить ноут-бук да написать что-нибудь. Вот с этой волшебной фразы и начну: я приближался к месту моего назначения…
Вечером – поужинать, уже без алкоголя, потому что наутро всё-таки в Москву возвращаться. И спать… Да, телевизор не включать ни под каким видом. И телефон не забыть отрубить. Прямо с утра.

Часа через полтора я сидел рядом с мангалом, сытый и умеренно пьяный. Курил, глядя на ещё не потухшие, переливающиеся жёлтым, красным, малиновым угли, и ни о чём не думал.
Около забора мелькнул тёмный силуэт, сверкнула пара глаз. Катафот шастает, лениво подумал я и вспомнил, что вот так же впервые увидел его прошлой осенью – бесшумной тенью, ночью, в туманно рассеивающемся свете лампы, что над крыльцом. Он скользнул тогда в темень, а парой секунд позже возник передо мною – гладкошерстный чёрный кот солидных, но не сверхъестественных размеров, тощий, ободранный, очевидно голодный. Посмотрел на меня, беззвучно открыл и закрыл пасть, улёгся – я бы сказал, возлёг! – в позе сфинкса, замер. «Ты чей, котяра?» – спросил я. Он не прореагировал. «Ладно, – сказал я, – лежи».
И как-то он прижился у нас. То есть не то, чтобы у нас. Совсем уж нашим кот не стал, в дом не заходил, вёл себя вполне независимо. Но стоило поздним вечером или ночью подъехать к даче, как сверкали встречающе его глаза-зеркала (за что и получил кличку), а потом то и дело мелькал во тьме ещё более тёмный силуэт, то за забором, то на самом участке. Мы, конечно, котяру подкармливали, но принимал он это, казалось, неохотно, скорее из вежливости. Как он пищу добывал, на кого охотился, Бог весть; но довольно быстро отъелся, вальяжным сделался, шесть залоснилась, всё, как полагается.
Кстати сказать, кроты нас тогда же донимать перестали. До этого, что ни день, то новая куча свежевырытой земли на газоне, а как Катафот появился, так буквально через неделю словно отрезало.
Удивляло в этом коте то, что не любил он на солнышке нежиться. Вообще, света избегал. Днём обычно отлёживался где-то – на глаза в основном в тёмное время показывался. А днём – только во время наших коллективных трапез на свежем воздухе. В кругу ли семьи мы усаживались, с друзьями ли – Катафот неизменно появлялся, выбирал местечко в тени, укладывался клубочком и дремал, прядая время от времени здоровенными своими ушами. От объедков, которые ему первое время подбрасывали, брезгливо отворачивался, потом неторопливо поднимался, переходил на другое место и ложился там. Вскоре и перестали ему объедки предлагать.
Да, с характером тварюга, подумал я, наливая себе, пожалуй, последнюю на сегодня дозу. Выпил, закусил долькой упругого помидора, снова закурил.
– Мррряу… – послышалось из темноты.
– Выходи уж, – проворчал я, не оборачиваясь.
Катафот вошёл в круг света, сел передо мною, обернул хвостом лапы, немигающе уставился мне в глаза.
– Ты чего? – спросил я. И вспомнил. – Ах, ты ж Боже ж мой, я же про яичко забыл совсем! Сейчас, погоди…
– Дмммитрррий… – прозвучало вдруг. – Нне ннадо нничего… Давай поговориммм…
Я мгновенно вспотел. Голос исходил от кота, открывающего и закрывающего пасть в такт словам. Допился, шаблонно и беспомощно подумал я, отлично понимая, что – ничего подобного. Не так уж пьян. И говорит – действительно он. Кот Катафот.
– Ннне бойссся… – промурчал он.
– Да я и не боюсь, – выдавив это, я быстро налил ещё одну порцию и выпил, не закусывая.
– Боишшшьссся… – сказал Катафот. – Ннапрасснно… Я нне ннасстоящщий кот… Как у вассс говорят, нна самммоммм деле… Ннне бойссся…
– А… ты кто?..
Катафот состроил подобие иронической гримасы – хотя я точно знаю, что ни кошки, ни собаки мимикой не обладают. Только приматы, кажется. Впрочем, он же сказал, что не кот… Но и не примат же… Мысли путались.
– Я представитель иного разума, – объяснил со своим характерным кошачьим акцентом Катафот. – Наша цивилизация намного превосходит в развитии вашу. Мы гораздо старше вас и несравненно умнее. Мы осваиваем Галактику, неся недоразвитым расам, вроде вашей, счастье, а также свет знания и культуры. – Тут он пригорюнился. – Но наш разведывательный ботик, прибывший на вашу планету около года тому назад, был варварски сбит какой-то случайной ракетой. Эти ваши ПВО… Словом, из всего экипажа уцелел только я…
Он поднял хвост и прикрыл им глаза. Затем снова обвил хвостом лапы.
– Это дело надо обмыть, – сказал я, не зная, что ещё можно сказать.
– Не пей больше, – попросил Катафот. – Надо поговорить. Я долго ждал этого момента. Пожалуйста.
– Ну уж нет, – пробормотал я, наливая. – Я, если не выпью, то и разговаривать с тобой не смогу. Наглая ты, между прочим, рожа. – Я разозлился и выпил. Вот теперь хватит.
– Вот-вот, – грустно отозвался он. – Чуть что, сразу «наглая рожа», «блохастый», «паршивый»… Я и говорю: юная цивилизация, недоразвитая… А между прочим, ты попробуй оценить: я, оставшись совершенно один, голый и босый, голодный и холодный, битый, даже обгоревший, – выжил, это раз. Освоился в абсолютно чуждой среде, это два, причём, заметь, мой младший брат по разуму, без каких-либо технических средств. О, с ними-то я бы мог многое!.. Эти ваши собаки и близко бы не подошли, да и не осталось бы их в радиусе тридцати четырех километров ни одной.
– Кротов, кстати, ты извёл? – спросил я, решив пока не реагировать на подначки типа «младшего брата».
Катафот совершенно по-кошачьи мурлыкнул, облизнулся и ответил:
– Извёл… Съел я их, да и всё тут… Ну, немного оставил, на развод. Ты не отвлекайся. Всё-таки алкоголь есть враг ясной мысли… Ты даже не обратил внимания, что я научился вашему языку – довольно примитивному, правда. Читать выучился. Вник во множество ваших понятий, настолько мне чуждых, ты бы только знал… Мы так далеко от всего этого ушли…
– Слышь, продвинутый, – произнёс я, – а сам-то ты откуда? Прилетел к нам откуда, говорю?
– Хоть бы за кротов спасибо сказал… – горько проговорил Катафот. – А откуда прилетел – объяснить не смогу. В чём не разобрался, так это в ваших созвездиях и Млечных путях. Поэтично, конечно, но очень наивно. А в звёздных координатах, используемых нами, ты не разберёшься. – Он выделил голосом слово «ты». – Одно скажу: мы с вами в одной Галактике. Моя родная планета называется, – он длинно и сложно мурлыкнул. – Что означает Земля. Как и у вас.
Он принялся вылизывать шёрстку.
– Звать-то тебя как? – спросил я, почувствовав себя в дурацком положении – он, видите ли, умывается, а я тут сижу, дожидаюсь.
Вообще, что уж скрывать, стало интересно. Фантастику я с детства люблю, а тут, если не белая горячка – а непохоже, хотелось бы верить, – то ожившая фантастика. Контакт! Тот самый, с большой буквы! Заносчивость пришельца, конечно, не очень… Но с другой стороны, его понять можно… Катастрофу пережил, коли не врёт, все погибли, он один остался, вернуться не сможет, наверное… Ужас… Потрясение-то какое… А ещё и гордость природная…
– Слушай, – начал я. И отчего-то замялся. Катафот истолковал это неверно.
– Не смущайся, – сказал он, оторвавшись от умывания. – Можешь называть меня по-прежнему – Катафотом, хотя это и глупо звучит. А моё настоящее имя не под силу твоему речевому аппарату, он недостаточно развит. Если тебе интересно, то в прямом переводе на ваш язык моё имя означает что-то вроде «Гордый житель холодных пространств, покоряющий взглядом и мыслью».
– Тьфу, – ответил я. – Хватит уже выпендриваться! Ты другое скажи – тебя… ну, экспедицию вашу… искать будут? Спасать, эвакуировать?
– Мы не успели подать сигнал бедствия, – тихо молвил Катафот. – Слишком быстро всё произошло. А координат наших дома не знают… Нет, я обречён жить здесь. Жить и ложить начало новой цивилизации на этой планете.
– Нет такого слова «ложить», – злорадно сказал я. – Хвастается ещё...
– Я иностранец, – заявил он, – мне простительно. А что слова нет, это плевать. Главное, что начало я положу. Об этом и хочу с тобой говорить.
Катафот извернулся и принялся чесать задней лапой шею.
– Блохи тут у вас, – пожаловался он, закончив эту малоэстетичную процедуру. – Замучили просто… А ты, Дмитрий, молодец: правильно к главной теме подвёл. Даже удивительно. Ну, давай, что ли, угости меня сырым яичком, и поговорим.
– Молока, может быть? – предложил я.
– Нет, – он скривился. – Невкусное молоко у вас. Дикость какая-то – молоко от рогатого скота пить… Самое лучшее молоко, чтоб ты знал, – заячье.
Меня передёрнуло.
– Кроличье ещё тоже, – продолжил Катафот, – но у вас кроликов всё время собаки охраняют, а я же без оружия. А в лесу, – он махнул хвостом, – я зайчиху нашёл кормящую, бегаю иногда к ней… В общем, яичко давай.
– Пошли-ка в дом, – сказал я, вставая. – Прохладно уже…

–…Ну, вот, – сказал он, развалившись на ковре. – Теперь ты знаешь в общих чертах историю нашей цивилизации и, надеюсь, видишь, что мы очень далеко продвинулись в нашем развитии. И это закономерно. Во всех разумных мирах происходит так же. Сначала – гуманоидная цивилизация, которую можно сравнить с личинкой или с куколкой. Потом на ней расцветает цивилизация фелидоидная.
– Какая? – не понял я.
– Фелидоидная. Ну, не употреблять же вульгарное слово «кошачья». Я узнавал: фелидоиды – это на одном из ваших мёртвых языков «котообразные».
Рассказанное Катафотом звучало фантастикой, но совершенно безвкусной. Бред какой-то. Гуманоидная – понимай, человеческая – цивилизация достигает некоего предельного уровня и неизбежно останавливается в своём развитии. Развиваться дальше делается просто некуда. К тому же такая цивилизация в конце концов безжалостно и, не приминул добавить Катафот, бездумно истощает природные ресурсы планеты, вследствие чего начинает деградировать. И тут наступает время кошек. В них просыпается разум – я не понял, каким образом, – он бурно прогрессирует, эти самые фелидоиды фактически овладевают планетой, даже спасают её, поскольку, заметил Катафот, они гораздо мудрее гуманоидов, и всё делается очень хорошо. Лучше некуда. И устремляются на просторы Галактики.
А гуманоиды, спросил я? А тоже лучше некуда, ответил он. Деградация постепенно приостанавливается, и то, что было их цивилизацией, приходит в стационарное состояние. Живут себе, радуются нехитрым своим радостям, воспроизводятся. Сыты, одеты, обуты, чего ещё? И пользы приносят немало – физически-то они гораздо сильнее нас, пояснил Катафот.
Они у вас, значит, вроде рабочих животных, уточнил я? Ну, зачем же так, возразил он. Разума, пусть и ограниченного от природы, гуманоиды не теряют. Способны размышлять, способны даже кое-как анализировать, не говоря уж, что способны любить и наслаждаться. Опять-таки, в свободное время развлекаются вовсю: музыка, танцы… Конечно, с точки зрения подлинно разумного существа это выглядит глупо и нелепо, но знаешь, утешил меня Катафот, среди нас есть много таких, которые умиляются обычаям, поведению, вообще образу жизни гуманоидов. Относятся к ним, понимаешь, как к милым детям.
Я глотнул коньяку. Прежнее опьянение выветрилось без следа, а коньяк – настоящий, из лучших – бодрил и помогал воспринимать услышанное. И, как бы не заносился этот, ещё недавно драный, кот, – анализировать.
– Кстати, – вспомнил я ещё об одной неясности, – а как же с объёмом мозга? У нас-то он куда больше. С чего это вы умнее?
– Э, дружок, – пренебрежительно фыркнул мой собеседник, – лучшие из вас используют мозг на четыре процента. А худшие из нас – на девяносто два. Понял? То-то же…
– Ну, – сказал я. – И зачем ты ко мне сегодня заявился?
– Мне нужен твой дом, – просто ответил он. – Я женюсь, а котятам – будем их так называть, раз тебе это проще, – необходимо место, чтобы спокойно подрастать.
Я оторопел от его наглости и не нашёл никакого ответа, кроме такого же простого:
– Мне тоже нужен мой дом.
– А тебя никто и не выгоняет.
– Ещё бы не хватало!
– Не перебивай. Мы разместимся в подвале, ты всё равно никогда там не бываешь. Место идеальное: тихо, спокойно, лес рядом, собак почти нет поблизости. Но никто, кроме тебя, не должен ни о чём знать. Ну, и ещё кое-какая помощь мне от тебя потребуется. А взамен ты получишь… Да вы все получите…
Далее Катафот с взявшимся откуда-то жаром развернул передо мной захватывающую перспективу. Выходило, что человеческая цивилизация, как и любая другая гуманоидная, обречена, но это дело долгое. Историческое, так сказать. Когда ещё наши кошки обретут разум. А благодаря перенесённой им, Катафотом, катастрофе у него – у нас с тобой, поправился он, – есть великолепный шанс осуществить доселе небывалое: резко ускорить процесс перехода от гуманоидной предцивилизации к подлинной цивилизации фелидоидов. Наши имена сохранятся в веках и парсеках, соблазнял меня Катафот. Нас будут чтить, как родоначальников, распинался он. Ну, сам подумай, Дмммитррий, насколько ты способен думать, ведь мы гораздо совершеннее вас, ты, я слышал, сам это признавал. И правильно, и молодец. Ты вот, например, упадёшь с крыши – все кости переломаешь, а мне хоть бы что. И любые раны у нас заживают в десять раз быстрее. И холод мы легко переносим, и жару, хотя и не любим её. И голод нам нипочём. А зрение, а слух, а внутреннее чутьё, а сила духа! Да что говорить, ты даже с несчастными кротами справиться не мог, а я за неделю проблему решил.
В общем, продолжал Катафот, я женюсь. Генетическая совместимость у меня с вашими кошечками полная, я проверял. Кстати – он закатил глаза, – среди них такие попадаются, ммм… Но сейчас не об этом. Пойдут котята, в одном или даже двух из помёта обязательно окажется искра разума. И мы, родоначальник Катафот и его верный помощник Дмитрий, станем эту искру раздувать. Один помёт, другой, третий… Потом следующие поколения… По его, Катафота, расчётам, через восемь – десять поколений фелидоидная цивилизация сможет начать победное шествие по планете.
А это, убеждал меня Катафот, не только слава для него и, до кучи, для меня. Это – спасение рода человеческого. Причём спасение ускоренное.
– Слушай, спаситель, – прервал я пламенную речь Катафота. – А вот у нас и другие кошачьи есть. Тигры там, львы, ягуары. В них тоже разум проснётся? Они же вас тогда передавят к чёртовой матери.
– Нет, – уверенно ответил он. – У этих обломов соотношение массы тела и объёма мозга не оптимальное. Ничего в них не проснётся. – Он зевнул. – Ещё вопросы есть? Мне бы поохотиться…
– Есть вопросы. Два. Первый: откуда ты всё-таки столько о нас знаешь? Про львов с тиграми, про меры длины, про то, про сё?
– Так я же вас всё время подслушивал, – сказал Катафот. – Вы там, у мангала, соберётесь и ну языки чесать. А я слушаю, сопоставляю, учусь, анализирую. И потом, – добавил он с некоторым смущением, – я тут в один дом хожу телевизор смотреть. Собак там нет, а старушка добрая живёт, не гоняет… Понял? Давай второй.
– Второй, – начал я. И остановился. Глупый какой-то вопрос. Но сердце ныло, и я решился. – Второй. Как у ваших гуманоидов с искусством? С литературой? Пишут они? Или хотя бы читают?
– Ну и вопросик, – удивился Катафот. – Конечно! И пишут, и читают. Жанр такой – по-вашему детектив называется. Ещё любовный роман. Музыку любят очень – я по телевизору видел, очень похож этот, как его… забыл… ну, с «Фабрики звёзд» – очень похож на любимого у нас певца.
– А классика? – спросил я.
– Тягомотина эта? – уточнил он. – Это нет. Это им не нужно. Зачем? Да и никому не нужно. Вообще, запомни: настоящих искусств во Вселенной два – охота и философия. И то, и другое – наш удел. Ну что, договорились? Ты ж неглупый парень…
Значит, подумал я, самая моя любимая фраза, лучшая из всех, что я читал, фраза, которую даже собирался и сам написать, – «я приближался к месту моего назначения» – окажется никому не нужной. Что ж…
Я покачал в руке тяжёлую бутылку. По башке ему… Нет, всё-таки живое существо, да ещё разумное. Не готов я. Пока – не готов.
– Знаешь что, Катафот, – медленно сказал я, наливая в бокал божественную жидкость, – сын давно меня просит: папа, давай собаку купим, ну папа, ну давай, изнылся весь. Я, пожалуй, куплю. Скажем, эрдельтерьера.
– Ты что?! – прошипел он, вскочив на ноги и выгнув спину.
– А то, – спокойно ответил я, сделав маленький глоток. – Мой дом – не твой. Не твоего назначения место. А ну, пошёл вон, паразит драный! – крикнул я, сделав угрожающее движение.
Катафот с мявом метнулся в сторону, вспрыгнул на подоконник и исчез за открытым окном. До меня донеслось удаляющееся: «Имммбеццциллл…»
Я вышел на крыльцо. Стояла тишина, и никого не было видно. Я выкурил сигарету, потом достал из машины ноут-бук, вернулся с ним в дом, запустил Word. Поколебался немного и набил первую строку:
Я приближался к месту моего назначения…